не произведя никакого впечатления этой королевской гипотезой, он спросил: "Скажите, пожалуйста, как я могу искупить причиненное мне зло?" Руссо дал золотой ответ: "Зло можно искупить только добром".74 Босуэлл попросил Руссо пригласить его на ужин; Руссо ответил: "Завтра". Босуэлл вернулся в трактир "полный прекрасного настроения".
15 декабря он обедал с Жан-Жаком и Терезой на кухне, которая показалась ему "опрятной и веселой". Руссо был в хорошем настроении, без признаков душевных расстройств, которые проявились позже. Его собака и кошка прекрасно уживались вместе и с ним. "Он положил на траншею немного еды и заставил свою собаку танцевать вокруг нее. Он пел... оживленные песни сладким голосом и с большим вкусом". Босвелл говорил о религии. "Англиканская церковь - мой выбор". Руссо: "Да, но это не Евангелие". "Вы не любите святого Павла?" "Я уважаю его, но думаю, что он отчасти виноват в том, что вы помутили голову. Он был бы англиканским священником".
Мадемуазель Левассер: "Не хотите ли вы, сэр, увидеть месье де Вольтера?" Босвелл:
"Безусловно". Затем Руссо: "Месье де Вольтер не испытывает к вам симпатии". Руссо: "Не любят тех, кого сильно обидели. Его разговоры очень приятны; они даже лучше, чем его книги". Босуэлл просрочил прием, но когда он уходил, Руссо "несколько раз поцеловал меня и с элегантным радушием заключил в объятия". Когда Босуэлл добрался до гостиницы, хозяйка сказала ему: "Сэр, мне кажется, вы плакали". "Это, - добавляет он, - я сохранил как истинный панегирик моей человечности".75
VI. КОНСТИТУЦИЯ ДЛЯ КОРСИКИ
Возможно, по подсказке Руссо, Босуэлл, посетив Вольтера в Ферни, отправился в Италию, в Неаполь и на Корсику. Корсика под руководством Паскуале ди Паоли освободилась от генуэзского господства (1755). Руссо в "Общественном договоре" приветствовал рождение нового государства:
В Европе до сих пор есть одна страна, открытая для Законодателя. Это остров Корсика. Доблесть и стойкость, с которыми этот храбрый народ показал себя способным вернуть и защитить свою свободу, заслуживают помощи мудрого человека, который научит их, как ее сохранить. Я предчувствую, что когда-нибудь этот маленький остров поразит Европу.76
Вольтер счел бы Руссо последним человеком в Европе, которого можно было бы пригласить в качестве законодателя; но 31 августа 1764 года Жан-Жак получил следующее письмо от Маттео Буттафуоко, корсиканского посланника во Франции:
Вы упомянули Корсику, сэр, в своем "Contrat social", в самом лестном для нашей страны ключе. Такая похвала из уст столь искреннего человека, как вы... вызвала сильное желание, чтобы вы стали тем мудрым законодателем, который поможет нации сохранить свободы, добытые ценой столь большой крови. Я, конечно, понимаю, что задача, которую я осмеливаюсь поручить вам, требует особого знания деталей..... Если вы соизволите принять это поручение, я обеспечу вас всем необходимым; а месье Паоли... приложит все усилия, чтобы прислать вам с Корсики все сведения, которые вам могут понадобиться. Этот уважаемый начальник, а также все мои соотечественники, которые имеют возможность познакомиться с вашими работами, разделяют мое желание и чувства уважения, которые испытывает к вам вся Европа и которые причитаются вам по многим причинам".77
В ответном письме Руссо (15 октября 1764 года) он согласился с заданием и попросил прислать материал, иллюстрирующий характер, историю и проблемы корсиканцев. Он признавался, что задача может оказаться "не по силам, хотя и не по рвению"; но "обещаю вам, - писал он Буттафуоко 26 мая 1765 года, - что до конца жизни у меня не будет других интересов, кроме меня и Корсики; все остальные дела будут полностью изгнаны из моих мыслей".78 Он сразу же приступил к работе над своим "Проектом конституции Корсики".
В рамках "общественного договора" Руссо предложил каждому гражданину подписать торжественное и безотзывное обязательство отдать себя - "тело, имущество, волю и все мои силы" - корсиканской нации.79 Он приветствовал храбрых корсиканцев, завоевавших независимость, но предупредил их, что у них много пороков - лень, бандитизм, вражда, свирепость, проистекающие в основном из ненависти к своим иностранным хозяевам. Лучшее лекарство от этих пороков - полностью сельскохозяйственная жизнь. Законы должны всячески способствовать тому, чтобы люди оставались на земле, а не собирались в городах. Сельское хозяйство формирует индивидуальный характер и здоровье нации; торговля, коммерция, финансы открывают двери для всех видов сутяжничества и должны пресекаться государством. Все путешествия должны быть пешими или на животных. Ранние браки и многодетные семьи должны поощряться; мужчины, не вступившие в брак к сорока годам, должны лишаться гражданства. Частная собственность должна быть уменьшена, государственная - увеличена. "Я хотел бы, чтобы государство было единственным собственником, а отдельный человек получал бы долю в общей собственности только пропорционально своим заслугам".80 При необходимости население должно быть призвано обрабатывать государственные земли. Правительство должно контролировать все образование и общественную мораль. Форма правления должна строиться по образцу швейцарских кантонов.
В 1768 году Франция выкупила Корсику у Генуи, послала туда армию, свергла Паоли и подчинила остров французским законам. Руссо отказался от своего Pro-jet и осудил французское вторжение как нарушение "всей справедливости, всего человечества, всего политического права, всего разума".81
VII. ФУГИТИВ
В течение двух лет Руссо скромно и тихо жил в Мотье, читал, писал, лечил свой недуг, перенес приступ радикулита (октябрь 1764 года), и вежливо принимал посетителей, которые проходили мимо пристального взгляда Терезы. Один из них с благодарностью описал его:
Вы даже не представляете, как очаровательно его общество, какая неподдельная вежливость в его манерах, какая глубина спокойствия и жизнерадостности в его разговоре. Не ожидали ли вы совсем другой картины и не представляли ли себе эксцентричное существо, всегда серьезное и порой даже резкое? Ах, какая ошибка! К выражению большой мягкости он присоединяет огненный взгляд и глаза, живее которых не видел никто. Когда вы беретесь за любое дело, которым он интересуется, то его глаза, губы, руки - все вокруг говорит. Вы ошибетесь, если представите в нем вечного ворчуна. Вовсе нет; он смеется с теми, кто смеется, болтает и шутит с детьми, подбадривает свою домработницу.82
Но местные священнослужители обнаружили ереси в "Эмиле" и "Письмах с горы", и им показалось скандалом, что такой монстр должен и дальше загрязнять Швейцарию своим присутствием. Чтобы успокоить их, он предложил (10 марта 1765 г.) связать себя официальным документом, "никогда не публиковать никаких новых работ на тему религии, никогда даже случайно не касаться ее в других новых работах; ... и, кроме того, я буду продолжать свидетельствовать своими чувствами и своим поведением о том, что я очень дорожу счастьем быть объединенным с церковью".83 Невшательская консистория вызвала его для дачи показаний и
