выделения государства регулирования и государства развития, но этим вряд ли исчерпываются функции государства в конце ХХ века. Сегодня существуют государства всеобщего благосостояния, религиозные государства, государства равенства, государства обороны, революционные государства и т.д. Все это говорит о том, что бесчисленное множество дел, которые делает государство, можно расположить в грубом порядке в соответствии с его приоритетами, и первый приоритет государства будет определять его сущность. Конечно, возможно, что эти приоритеты будут меняться, меняя тем самым природу государства, и что в некоторые периоды путаница в приоритетах будет приводить к тому, что различные части государства будут действовать не по назначению.
Эффективность японского государства в экономической сфере объясняется, прежде всего, его приоритетами. Более 50 лет японское государство уделяет первостепенное внимание экономическому развитию. Это не означает, что на протяжении всего этого периода государство всегда эффективно реализовывало свои приоритеты, но последовательность и преемственность приоритетов породила процесс обучения, который сделал государство во второй половине периода гораздо более эффективным, чем в первой. Некоторые направления экономической политики японского государства не отменяют того факта, что приоритеты развития Японии были неизменными, например, империализм Тихоокеанской войны. Государство, пытающееся сравняться с Японией по экономическим достижениям, должно придерживаться тех же приоритетов, что и Япония. Оно должно быть прежде всего государством развития и только потом государством регулирования, благосостояния, равенства или каким-либо другим функциональным государством, которое общество может пожелать принять. Разумеется, такая приверженность развитию не гарантирует особой степени успеха, а является лишь предпосылкой.
Учитывая, что государственные приоритеты Японии на протяжении середины ХХ века были удивительно последовательными, следует добавить, что результаты их реализации были неоднозначными. При этом не ставятся под сомнение большие и длительные достижения японской экономики после 1955 года. Экономическая мощь страны в конце 1970-х годов и ее коллективная мудрость в отношении того, что необходимо для содержания 115 млн. человек при незначительных природных ресурсах при ВНП на душу населения около 9-10 тыс. долл. 1978 г., позволяют предположить, что Япония будет в состоянии поддерживать численность собственного населения в привычном для нее режиме, а также вносить вклад в благосостояние других стран в течение многих десятилетий. Скорее, речь идет о том, что система высоких темпов роста не может быть сведена к какому-либо конкретному устройству или институту, к норме сбережений, системе занятости или банковской системе, и что система высоких темпов роста, безусловно, не была изобретением какого-либо одного человека или партии в определенный период времени. Достижения Японии стали результатом сложного процесса обучения и адаптации, который в современных условиях начался с финансовой паники 1927 года и завершился корректировкой после нефтяного шока 1973 года.
Система высоких темпов роста, как и основные приоритеты государства, была для Японии не столько выбором, сколько необходимостью: она выросла из целого ряда экономических кризисов, обрушившихся на страну в эпоху Сёва. Наиболее очевидными из них, помимо финансовой паники 1927 года и нефтяного шока, являются вторжение в Маньчжурию в 1931 году, фашистские атаки на капитализм в 1930-е годы, война с Китаем в 1937-1941 годах, Тихоокеанская война, крах экономики в 1946 году, "линия Доджа" 1949 года, спад после Корейской войны 1954 года, либерализация торговли начала 1960-х годов, спад 1965 года, либерализация капитала 196776 годов, кризис здравоохранения и безопасности начала 1970-х годов. Конечно, отрадно, что Япония в итоге получила мощную концепцию достижения своих приоритетов и затем строго и тщательно ее реализовала. Но было бы аисторично и неинформированно рассуждать, если бы не отметить, что система высоких темпов роста в Японии стала результатом одного из самых болезненных этапов перехода к современности, который когда-либо приходилось переживать любой стране.
Возможно, другое государство сможет перенять японские приоритеты и систему высоких темпов роста, не дублируя историю Японии, но опасность институциональной абстракции столь же велика, как и потенциальные преимущества. Во-первых, именно история бедности и войны в Японии в первую очередь сформировала и узаконила приоритеты Японии среди населения. Знаменитый японский консенсус, то есть широкая народная поддержка и готовность упорно трудиться во имя экономического развития, характерные для японцев в 1950-1960-е годы, - это не столько культурная черта, сколько вопрос тяжелого опыта и мобилизации значительной части населения на поддержку экономических целей. Готовность японцев подчинить желания отдельного человека желаниям группы заметно ослабевает по мере того, как на сцену выходят поколения, не имевшие опыта нищеты, войны и оккупации. На сегодняшний день Япония не сталкивается с проблемами эгалитаризма, характерными для других государств, по той простой причине, что все японцы стали одинаково бедными в результате войны и послевоенной инфляции, а также потому, что для всех практических целей она запрещает иммиграцию в свою социальную систему.
Приоритеты японского государства вытекают прежде всего из оценки ситуационных императивов Японии и являются в этом смысле продуктом не культуры, социальной организации или замкнутости, а рациональности. К таким ситуационным императивам относятся поздний период развития, недостаток природных ресурсов, многочисленность населения, необходимость торговли и ограничения международного платежного баланса. Можно, конечно, позаимствовать приоритеты и институты Японии, но ситуативный национализм ее народа в 1950-1960-е годы - это то, что другой народ должен развивать, а не заимствовать. В 1920-1930-е годы Япония пыталась решить экономические проблемы, передав государству ответственность за развитие экономики. Разумеется, то, что государство сделало в 1930-е годы, ухудшило, а не улучшило ситуацию, но тот факт, что существовали альтернативы, более предпочтительные, чем те, которые были приняты, не умаляет рациональности приоритетов. Те же ситуационные императивы существуют в Японии и сегодня, хотя они и смягчены зарубежными инвестициями, положительным сальдо торгового баланса, диверсификацией рынков и т.д. Развитие экономики было главным приоритетом японского государства, поскольку любой другой путь предполагал иждивенчество, бедность и возможный распад социальной системы. Независимо от резкой смены политического режима, происходившей в течение всей эпохи Сёва * экономические приоритеты всегда находились на первом или почти первом месте в повестке дня государства, и это константа, которая вряд ли изменится.
Возможно, это и удивительно, но в свете решительных действий американских оккупантов по изменению японских экономических институтов значительная степень преемственности в средствах достижения экономического развития сохраняется и в эпоху Сёва. Преемственность, конечно же, заключается в дискредитировавшей себя опоре на военную силу для достижения экономической безопасности посредством империализма. Этот путь оказался настолько неудачным, что после 1945 года он был полностью отвергнут. Но это не означает, что сугубо экономическая политика развития, которую пытались проводить в эпоху милитаризма, была или должна была быть отвергнута. Вместо того чтобы быть отвергнутыми, они стали репертуаром политических инструментов, которые могли быть использованы вновь после достижения мира
