в постель своего сына и выходила. Покидая ее дом, он увидел фотографию женщины вместе с сыном. Внезапно он упал на колени и заплакал:
– Пожалуйста, не говорите мне, что это ваш сын.
– Да, это мой сын. Что случилось?
– Да ведь это я пытал и убил вашего сына, – закричал и зарыдал он, повторяя: – Простите меня! Простите меня!
Мать посмотрела на убийцу своего сына и подняла его на ноги. К его величайшему удивлению, она обняла его и сказала:
– Спасибо!
– За что, во имя всего святого, вы меня благодарите? – воскликнул мужчина.
– Потому что, признав, чтó ты сделал, и попросив у меня прощения, ты освободил меня от ненависти на всю оставшуюся жизнь.
Сантос был так тронут рассказом Пасторы, что пригласил ее поехать с ним в Осло на вручение Нобелевской премии мира.
– Эта Нобелевская премия предназначена не мне, – сказал он, – а жертвам конфликта, таким как эта замечательная женщина, которая придала мне мужества и энергии продолжать мирный процесс.
Насколько мне известно, никогда жертвы какого-либо конфликта не были официально включены в переговорный процесс, как это случилось в Гаване. Это был первый случай в истории, решение, которое, я надеюсь, вдохновит другие мирные переговоры в будущем, когда мы, люди, научимся более эффективно разрешать наши самые сложные конфликты.
Из своего опыта в Колумбии я извлек важный урок.
Важно не только то, как мы разговариваем друг с другом, а то, как мы слушаем и свидетельствуем происходящее. Если мы сможем наблюдать боль другого с сочувствием и состраданием, мы сможем изменить качество разговора. Чувство изоляции сумеет уступить место чувству включенности. Разделенность решится стать связью. Откроются новые возможности для разрешения даже самых сложных конфликтов.
Это сила, которой обладает каждый, – сила, что дает нам возможность быть свидетелем боли тех, кто нас окружает.
СПЛАЧИВАЙТЕ
В конечном счете принять конфликт означает сплотить сообщество, которое поможет объединить стороны. Сплачивать – это объединять конфликтующие стороны, помогая им осознать, что они действительно являются частью более крупного сообщества, каким бы разрозненным оно ни казалось. Сплачивать означает напоминать, что в любом конфликте есть не только две стороны, но и более обширная третья сторона, общий социальный контекст и общие интересы в будущем. Сплочение меняет рамку с «мы против них» на «мы все вместе». Оно укрепляет нашу социальную иммунную систему.
Особенно устойчивы к сплочению политики, занятые межпартийными войнами. Двадцать лет назад, после импичмента президенту Клинтону, меня пригласили фасилитатором на неформальные переговоры небольшой группы членов Конгресса США из двух противоположных лагерей – демократов и республиканцев, которые даже не разговаривали друг с другом.
За предшествующие два года Конгресс США стал свидетелем множества личных нападок и оскорблений. В итоге лидеры Палаты представителей решили организовать выездное мероприятие выходного дня в Херши, штат Пенсильвания. В мероприятии приняли участие около 200 человек: члены палаты и их семьи.
После ужина в первый вечер участники разбились на небольшие группы по четыре республиканца и четыре демократа (плюс их супруги). В моей группе все выглядели уставшими после целого дня работы и долгого пути до Херши. Я чувствовал в воздухе напряжение и дискомфорт.
В роли «принимающего хозяина» я расставил все стулья по кругу. Вместо того чтобы сидеть за длинным столом друг напротив друга, как противоборствующие армии на поле боя, я предпочитаю использовать круг, потому что он ненавязчиво подразумевает общность, напоминая о временах, когда наши предки собирались вокруг костра. Можно сесть во главе стола, но нельзя сесть во главе круга: здесь все равны.
– Я хотел бы попросить вас поделиться личным опытом последних двух лет. Какова была для вас цена этого конфликта?
– Это была охота на ведьм! – проворчал демократ.
– Ваш лидер солгал под присягой! – огрызнулся республиканец.
– Мои дети почти никогда не видели отца за ужином, – вставила свое слово жена одного из конгрессменов. – Он всегда приходил домой поздно из-за судебных разбирательств, причем часто и по выходным!
Эмоции присутствующих были еще очень сильны.
Затем в помещение вдруг заглянула опоздавшая участница.
– Мне очень неловко, – сказала она. – У нас няня не пришла. Вы не возражаете?
И положила на пол в центре круга одеяло, а на него шестимесячную дочь.
Малышка вертела ручками и ножками и гулила.
Все внимание на мгновение переключилось на ребенка. Тон разговора внезапно смягчился.
– Это не тот Конгресс, в который я избирался, – сказал член-республиканец. – Раньше мы разговаривали друг с другом. Теперь почти никогда этого не делаем. Пока я ехал сюда на поезде, я больше общался с демократами, чем за последние два года.
Люди закивали.
– Нам нужно работать по-другому, – сказал другой участник. – Мы не можем поступать так со своими семьями.
– Наша страна заслуживает лучшего.
Все посмотрели на девочку. Та уже мирно спала.
Я внезапно осознал, что ребенок, лежащий в середине нашего круга, был третьей стороной – символом целого, новорожденным гражданином, воплощавшим собой будущее страны.
Младенец был молчаливым свидетелем, который, не говоря ни слова, перенастроил разговор, напомнив людям о более широкой картине происходящего. Мгновение – и уже не было «мы против них». Стало «все мы вместе».
Мне вспомнилось антропологическое исследование, которое я прочитал, будучи студентом. В нем описывались два взрослых самца шимпанзе, которые дрались и гонялись друг за другом {115}. Один из них подошел к самке с детенышем, осторожно взял его и несколько секунд подержал на руках. Глядя на детеныша, оба самца успокоились, и драка больше не возобновлялась.
Я не утверждаю, что нам нужно искать ребенка каждый раз, когда происходит драка. Более общий вопрос, который следует задать себе: какие ресурсы есть у вас как у третьей стороны, чтобы помочь сторонам перестроить разговор, как это сделал ребенок?
В данном случае, например, я воспользовался возможностью задать дополнительный вопрос, который, как я чувствовал, мог бы создать более тесные связи между конкурирующими лидерами.
– Расскажите историю из вашей юности, – попросил я. – Что в первую очередь вдохновило вас заняться государственной службой?
Участники начали делиться личными историями. Откровенность одних подбадривала других.
– Я списывал на выпускном экзамене, – сказал один из участников. – Директор позвал меня в кабинет и сказал, что я могу сделать выбор: оставить этот день худшим в своей жизни или сделать его лучшим, выучив жизненный урок.
– Я забеременела в подростковом возрасте, – рассказала группе конгрессвумен. – Это побудило меня наладить свою жизнь и внушило сочувствие к людям, которым повезло меньше, чем мне.
Сердца распахнулись. Недоверие начало спадать. Участники стали замечать то, что у них было общего, а не только то, что их разделяло.
Мы начали сплачивать сообщество вокруг конфликта. Конечно, это было только начало, но оно открыло возможности для создания более широкого и глубокого контекста, в котором токсичная поляризация имела шанс уменьшиться. Это урок, который нужен нам сейчас больше, чем когда-либо.
ПРИМИТЕ КОНФЛИКТ РЯДОМ С ВАМИ
Собираясь писать эту главу, я параллельно, вместе с моей кузиной Клэр, организовал большое семейное мероприятие. Встречи большого количества родственников часто чреваты напряженностью и невысказанными конфликтами – и тот случай не стал исключением.
Пришел день икс, и дюжина кузенов и кузин в возрасте от 40 до 70 лет села в кружок возле старого летнего дома на берегу озера Мичиган. Этот дом принадлежит нашей семье вот уже почти 100 лет. Моя мать и шесть ее братьев и сестер проводили там лето. Я, как и мои родные, пронес много теплых детских воспоминаний об этом прекрасном месте сквозь всю жизнь.
Все были в хорошем настроении – отдохнувшие, сытые – и наслаждались красотой природы. Некоторые кузены младшего поколения заинтересованно расспрашивали старших об истории семьи и событиях, произошедших почти 70 лет назад.
– Что случилось с семейным бизнесом после войны?
– Почему старшего сына попросили уйти из бизнеса?
Каждый из нас слышал разные истории от своих родителей.
Многие из них были связаны со спором о семейном бизнесе, основанном моим дедом. Мой дядя вернулся со Второй мировой войны и принял бизнес от своего отца, который отказался от активного участия
