С 11 лет я страдаю паническим расстройством, но моя мать убедила меня и врачей, что это астма, и я 20 лет принимала лекарства против астмы, пока эта “промывка мозгов” не вскрылась во время курса психотерапии».
«Я очень боюсь за своего ребенка и чрезмерно его оберегаю. Это похоже на борьбу с зависимостью. Я давно стала взрослой, но все еще испытываю “болезненные пристрастия” – непроизвольная реакция на желание “очень постараться”, чтобы наладить отношения с матерью. Если говорить об избавлении от зависимости, я знаю, что самый легкий способ – полное воздержание».
«Я не помню, чтобы я связывала кошмары с жестоким обращением, но во время курса психотерапии многие проблемы прорабатывались через сны и периодические кошмары. Я читала о комплексном ПТСР. Этого термина либо не было, либо его не употребляли во время моего лечения, но, кажется, он подходит».
«Травматическая привязанность в межличностных отношениях. Я состояла в двух абьюзивных отношениях. Я страдаю от чувства собственной неполноценности. Всю свою жизнь я старалась обрести собственный голос, возможность выражать свои мысли и чувства. Я все еще испытываю чувство вины, когда пользуюсь этой возможностью. Мои инстинкты и старые паттерны говорят мне о том, что любые мои чувства или собственное мнение делают из меня эгоистку. Я слишком отдаю себя другим и все еще не могу разобраться со своей идентичностью. Неуверенность в себе, негативный внутренний диалог, самосаботаж – все это часть моей жизни даже теперь, когда мне уже 44 года».
«У меня диссоциативное расстройство и тревожное расстройство личности. Мне трудно справиться с сильным стремлением к самоизоляции».
«У меня возникают навязчивые мысли, особенно по поводу моих взаимоотношений с нарциссическими, страдающими зависимостями и эмоционально недоступными мужчинами. У меня бессонница, созависимость и травматические связи с мужчинами нарциссического типа. Раньше я была зациклена на своем весе, но теперь у меня здоровое представление о своем теле. Раньше я никогда не пыталась защитить себя, отстоять свое мнение, но теперь и это изменилось. В октябре мне исполнилось 39 лет. Я склонна к уединению, так как чувствую себя в безопасности в моем убежище отшельника со своими двумя кошками. Мне нужно провести много времени в одиночестве, чтобы восстановить свои силы и отрефлексировать свои проблемы, но я работаю над тем, чтобы установить здоровый баланс между уединением и общением, вырваться из своего убежища и завязать отношения с более адекватными людьми».
«Чувствую себя неспособной высказать свое мнение (слишком ранима!). Слишком легко “расстраиваюсь” (единственный способ, чтобы тебя стали слушать). Неуверенность в себе. Горевание по своему безрадостному детству».
«Я склонна к перфекционизму и достигаторству, и это мешает мне даже приступить к делу, если вы меня понимаете. У меня диагностировали тревожное расстройство личности. Также мне поставили диагноз “пограничное расстройство личности” (высокофункциональный тип), но мне кажется, что тревожное расстройство личности каким-то образом спасло меня от более тяжелого течения ПРЛ.
Я невероятно склонна к развитию зависимости (у меня куча проблем, связанных с нарушением синтеза дофамина: синдром беспокойных ног, СДВГ, депрессия, мазохизм и т. д.). К счастью, я рано узнала об этом, поэтому избегала употреблять вещества, вызывающие привыкание. С тех пор как мой сын стал подростком, меня очень мучают воспоминания и навязчивые размышления о жестоком обращении, большей частью со стороны моей матери».
«В возрасте 40 лет мой муж, не имеющий никаких проблем с ментальным здоровьем, был уволен с работы, где проработал 28 лет, а меня начал травить новый менеджер на моей работе, которой я отдала 10 лет. Старший сын подвергался буллингу в школе (у него расстройство аутистического спектра). У меня случился нервный срыв. Мне назначили антидепрессанты и направили на консультацию к психологу. Врачи поставили диагноз “депрессия и тревожность”. После нескольких месяцев психотерапии мне сказали, что у меня комплексное ПТСР.
Потом меня направили к психологу, который диагностировал у меня комплексное ПТСР и пограничное расстройство личности (диагноз ПРЛ был поставлен только в последние шесть месяцев). Я также наблюдаюсь у психиатра, который добавил к моим лекарствам препараты для сна. С сентября 2016 года я не могу работать.
Я плакала в день рождения моей мамы, который был в мае, мне было ее жалко, потому что я знала, что она сидит дома одна. Мне кажется, никто не заслуживает одиночества. Возможно, у нее проблемы с ментальным здоровьем, и она сделала свой выбор – теперь ей приходится мириться с последствиями.
Я мечтаю о заботливой, любящей маме, которая должна была быть у меня, но презираю злобную представительницу рода человеческого, которая мне досталась. Если бы я жила одна и у меня не было двух моих мальчиков, я на 100 % уверена, что случись так, что она вдруг постучится в мою дверь, жалуясь на отчаяние и безысходность, я бы впустила ее не задумываясь. Я ненавижу себя за то, что у меня такая неразбериха в голове. Не то чтобы я хотела покончить с собой, скорее я жалею, что вообще появилась на свет».
Элисон, Эссекс, Великобритания
«Мне 29, и у меня никогда не было близких отношений. Благодарю за это мою счастливую звезду. Теперь, по мере того как я вступаю в цветущий возраст, я начинаю примиряться со своим прошлым, пропитанным нарциссизмом моего окружения, и качество людей, которые входят в мою жизнь, стало гораздо выше. Я работаю над всем этим так, как умею.
Я испытываю чувство вины за то, что мои родители – совсем пропащие души. Я не могу им помочь, но, если я попытаюсь это сделать, уверена, они утянут меня на дно за собой».
«Я не вылечилась. Мне нужно было поднапрячься, чтобы позволить себе психотерапию и лекарства. У меня большое депрессивное расстройство (клиническая депрессия) и постоянно зашкаливают эмоции. Я не уверена в себе, у меня низкая самооценка. Я пассивный человек, не способна реализовать свой потенциал. У меня такая же профессия, что и у моего нарциссического отца. В свое время меня силком заставили изучать право, и теперь мне 43, и я застряла в профессии, которая мне совсем не нравится, но мне больше не на что опереться, у меня нет запасного варианта. Я чувствую себя в тупике, совершенно беспомощной. Я вырастила своих детей, руководствуясь принципами, в корне отличными от тех, которые внушал мне отец, и это, возможно, стало причиной других моих проблем».
Леони, Кейптаун, Южная Африка
«Чувство стыда от того, что мне никогда не удавалось быть достаточно хорошей. Внутри у меня сидит такой сильный страх, что я предельно сузила свой мир. Я боюсь очень многого, особенно того, что связано с медициной. Я ужасно стараюсь угодить людям! Я знаю, что я, в сущности, приятный человек, добрый и сострадательный, много работаю. Но мне трудно поверить в себя и наладить внутреннюю связь с этой внешней стороной моей личности. Я много лет страдаю от тревожности и клинической депрессии. Однако после того, как пять лет назад я порвала отношения со всей своей семьей, описанные выше симптомы не проявлялись. Периодически случаются приступы тревожности, но ничего общего с тем, что было со мной в семье».
Лу Уэст, Сассекс, Великобритания
«Мне понадобилось три года вместо двух, чтобы закончить колледж, из-за проблем с концентрацией внимания, депрессией и трудностями при подготовке проектов. Я не мог справляться с межличностными конфликтами на работе, поэтому у меня довольно пестрая трудовая биография. Я перестал работать в 30 лет. Теперь мне 50.
Моя партнерша поддерживает меня, иначе я бы свел счеты с жизнью. В 46 лет мне в конце концов одобрили социальное пособие по инвалидности. У меня были проблемы с работой, но я бы не стал называть это самосаботажем. Мой отец часто впадал в ярость и крушил все подряд у нас перед глазами, но не проявлял физического насилия и не бил нас, пока мы “вели себя хорошо”.
Только в 46 лет мне поставили диагноз “комплексное ПТСР”, поскольку не было ни физического, ни сексуального насилия по отношению ко мне. Я не мог распознать симптомы, потому что прожил так всю свою жизнь. Моя мать, отчим и старший брат действовали заодно против меня. На людях мы производили впечатление “идеальной” семьи. Я даже во сне проявляю сверхнастороженность и просыпаюсь, прежде чем начнется плохая часть кошмара».
