и Влад все время тряс головой, как конь, который сгоняет мух.
Где-то рядом, за кустарником, треснула сухая хворостина, качнулась ветка, и к своему изумлению я увидел Марию, которая на большой рагулине пристраивала снайперскую винтовку. Она уловила мой взгляд и приветливо кивнула. Появление этой девушки словно повернуло время вспять. Все это – обстановка и состав – напоминало тот день, когда мы штурмовали виллу Гонсалеса в сельве.
– Вы откуда? – произнес я, пытаясь понять другое: для чего они здесь? По ком намерена стрелять Мария, не сделавшая в своей жизни ни одного промаха.
– От верблюда, – ответил Влад. Он вел себя по-дурацки. Как плохой клоун, который неестественно веселится перед оскорбленной его бездарностью публикой. – Дик с тобой?
Мария с щелчком пристегнула к винтовке магазин и, широко расставив ноги, посмотрела в оптический прицел. Плотно обтягивающие фигуру брюки с бахромой из кожи, короткая куртка из кожи, украшения в стиле инков из глины и дерева на шее и запястьях, черные волосы, туго стянутые на затылке шнурком и уверенные движения сильных рук. Амазонка, полуженщина-полувоин.
– Твой бродяга где? – повторил вопрос Влад.
– Мой бродяга, – ответил я, глядя Владу в глаза, – добивается сердца и руки Марии.
Влад неестественно громко рассмеялся.
– Ты думаешь, что Мария будет ждать вечно, когда этот засранец выполнит условие пари? – спросил он, сплевывая под ноги и выпячивая живот. – Кто не успел, тот опоздал, понял?
– Почему же опоздал? – с сомнением произнес я и взглянул на катер. Гонсалес уже не восседал на шезлонге. Шезлонг был опрокинут, а из-под него выглядывал край черной штанины. Я снова повернулся к Владу: – Я думаю, что Дик выполнил условие.
– Что он выполнил? Условие? – уточнил Влад и оскалил зубы. Глаза его излучали насмешку. – То есть, убил Гонсалеса? А ты уверен, что он убил его?
– Уверен, – ответил я.
– Ты всегда был слишком самоуверенным, а потому проигрываешь в мелочах, которые вырастают в крупные проигрыши, – назидательно сказал Влад. – Гонсалес жив!
Я с удовольствием кивнул на катер:
– Видишь шезлонг на корме?
Влад даже не повернул головы. Он продолжал насмешливо смотреть на меня и чавкать жвачкой.
– Ты такой же лопух, как и он. Вы оба попались на дешевую приманку. Гонсалес не такой идиот и слишком себя ценит, чтобы подставлять свою голову под дурную пулю. Его нет на катере. В шезлонге сидело чучело. Восковой двойник! Понял, боец невидимого фронта?
Я был растоптан своим бывшим другом. Перед глазами поплыл туман, в ушах зазвенело, словно меня медленно опустили под воду. Сейчас я его убью, подумал я и ужаснулся тому, что был готов это сделать.
– Что ж, – произнес я не своим голосом, – теперь вы с Гонсалесом союзники?
– В общем-то, да, – кивнул Влад. – Время конфликтов прошло. Он дал согласие работать на полицию.
– И комиссар простит ему все те преступления, которые он совершил?
– А что он совершил? – заморгал Влад. – Лично он никого не убивал, пираньям никого не скармливал. Все это делали другие.
– Значит, ты уже забыл, как глотал воду в полузатопленном трюме и прощался с жизнью? У тебя такая короткая память?
– Ну не надо, не надо сентенций! – поморщился Влад. – Все, что было – все в прошлом. А мы живем настоящим. От мертвого Гонсалеса никакой пользы, а от живого – много. Логика и здравый разум убеждают: он должен жить и работать на правосудие, искупая свою вину. Только за то, что он рассказал Маттосу про беременных монстрами "мамочек", ему можно смело дать нобелевскую премию. Теперь этих тупых свиноматок, готовых за деньги рожать кого угодно, поголовно стерилизуют сразу по прибытию в Гуаякиль. Там уже ждет специальная команда врачей. Августино размножиться не удалось, дружище.
– Мы с тобой не понимаем друг друга, – сказал я.
– А мне твое понимание, как собаке пятая нога.
Мы замолчали. Со стороны берега донеслись щелчки выстрелов. Низко пригибаясь, бойцы комиссара пошли на штурм базы. Мария замерла у прицела, выискивая цели, а затем несколько раз подряд выстрелила. Охранники в бежевой униформе посыпались с белой стены, словно сосульки с карниза, сбитые снежками. Первый, второй, третий, четвертый… Мария продолжала стрелять, плавно водя из стороны в сторону стволом винтовки, и каждый выстрел безошибочно снимал с бастиона человека.
– Влад! – крикнул я, переполненный отчаянием. – Если ты можешь как-то повлиять на комиссара, то останови стрельбу! Я попытаюсь поговорить с Августино! Там женщины!
Влад смерил меня тяжелым взглядом.
– Не надо корчить из себя гуманиста, – ответил он. – Тебя вовсе не волнует судьба "мамочек". Ты думаешь только об одной женщине. А мне, по большому счету, наплевать, что с ней будет.
Я понял, что убеждать его в чем-либо бесполезно. Худшее из его качеств – твердолобие и упрямство – проявились в этот момент с особой силой. Вне себя от ярости, я ударил Влада ногой между ног, словно по мячу, забивая победный гол в ворота противника, и когда Влад сложился пополам, жестко приложился тыльной стороной ладони к его носу – снизу вверх. Я успел услышать хруст и сдавленный вопль, и под аккомпанемент выстрелов Марии кубарем покатился по камням и кустам вниз. Кусты, как колючая проволока, вцепились в мое тело шипами и стали рвать его на части. Не чувствуя боли, я бежал вниз и не щадил себя, словно хотел, чтобы на берег выбежал мой скелет с остатками рваного мяса на костях, и своим видом посеял в рядах бойцов панику. Невыносимо больно было от предательства друга, а себя, преданного им, было совсем не жалко; я обесценился в собственных глазах, как залежалый и бесполезный товар.
К воротам, уже распахнутым настежь, я выбежал в рваной майке и истекающий кровью. Комиссар, прикрывая револьвером грудь, подпирал спиной створку и, не показывая головы, громко кричал:
– Августино! У тебя еще есть шанс остаться живым и сохранить свое потомство! Прикажи охране сложить оружие и выведи "мамочек". Я даю слово офицера, что по отношению к ним не будет применено насилие и все они по прибытию в Эквадор будут отпущены. А тебе и всему персоналу я обещаю жизнь.
Маттос лгал в отношении "мамочек". Должно быть, это была ложь во
