Большой Босс усаживается в свое кресло. Шуршат бумаги, скрещиваются в молчаливом ритуале признания общности, исполненные достоинства взгляды.
Вначале мы обсуждаем общие тенденции и опасности. Зачитывается аналитический доклад по Китаю, России, странам Европы и Латинской Америки, звучат сравнения и выводы, касающиеся демографических, военных и экономических ситуаций. Естественно, соотносящихся со сферами наших интересов, постоянно и досадно ущемляемых. Нас нагло теснят на многих мировых рынках, давление конкурентов ужесточается с каждым днем, и многим из них предстоит дать планомерный и жесткий отпор. Это возможно при объединении усилий всех наших капиталов. Но, увы, здесь проблема: мы не очень-то доверяем друг другу. И, кстати, правильно делаем. Но, так или иначе, мы союзники в начатой нами Третьей мировой войне, спрятанной пока за именем глобализации. И ведет ее уже не только Америка, а сильные мира сего. И в этой войне, чья цель установить Новый Мировой Порядок, обречены все − и Штаты, и Европа, и Азия с ее могущественным Китаем. Обречены с точки зрения аналитической стратегии.
Большой Босс переходит к обсуждению внутренних дел. Всех настораживает горлопанство по поводу тотальной электронной слежки, урезанию социальных программ и сравнению действий формального руководства с внедрением фашистских порядков. Кроме того, ширится провокационная компания, что, дескать, руководство страны знало о готовящемся теракте одиннадцатого сентября и не предотвратило его из-за очевидных геополитических выгод. Все это − не более, чем запоздалое тявканье из-под забора. Думаю, представь кто-либо на сей счет неоспоримые доказательства, народец отнесется к ним равнодушно: страсти давно остыли, а новых животрепещущих проблем прибавилось.
Мы приходим к мнению, что надо быть еще жестче, вырабатывая ресурс непопулярных мер до конца. Естественно, неуклонно остужая накал общественных страстей. Финалом будут новые выборы, новые надежды, и − новый президент, подсунутый публике из парочки манекенов, согласованных кандидатов от наших единых партий, чье содержание, кстати, обходится в последнее время неоправданно дорого. Возникнет пауза, знаменующая закрепление достигнутых достижений. Возврат к их критике станет неуместен, они превратятся в досадную, но непреложную данность.
С каждым словом, произнесенным собравшимися, для меня все отчетливее становится, что мы обязаны двигаться лишь вперед, несмотря на то, что завязли во многих зарубежных болотах. Нас должен воодушевлять пример предков. Некогда мы отхватили у Испании Флориду, у Мексики − Техас и северную Калифорнию, у Англии − Орегон, увеличив с конца восемнадцатого века площадь страны в восемь раз. И все обошлось, попищали, и заткнулись… Но сейчас нам сложнее, у нас нет возможности затормозить экспресс нашей экономики, чье горючее − ничем необеспеченный доллар, детище вероломных замыслов наших поводырей-предшественников.
Сейчас, выбрасывая тонны зеленых бумажек за рубеж, мы перекачиваем с их помощью чужие ресурсы, услуги и труд. Мы наводнили ими весь мир, но я отчего-то уверен, что, рухни изображенная на них пирамида с вершиной треугольного ока Великого Архитектора Вселенной, начнется гигантская катавасия, из которой в итоге выберутся все, но только не мы. Доллар − это цемент, скрепляющий нашу нацию, а вернее, сообщество чуждых друг другу лиц, только и занятых его ежеминутным обретением. И нам нечего терять кроме него, символа великого блефа. И еще нас сплачивает инстинктивный страх за общие преступления перед иными народами, преступления, начавшиеся с захвата той страны, что стала нашим достоянием. Мы строили ее на костях миллионов индейцев, хорошо, отныне забвенных, как уничтоженные виды фауны, всеобщее скорбное злодеяние. Их скальпы, выставленные в национальных музеях, стали почтенными экспонатами нашей сомнительной истории. Впрочем, чьи истории лучше? Вражда племен − их извечный двигатель, и где есть святой народ?
Мы выбились в лидеры, мы − сильнейшие. Мы привыкли жить без оглядки на расходы. Мы начнем резать друг друга, если настанет пора унижаться и экономить. И сейчас объявили антифаду всему миру, дабы только она в состоянии продлить такое наше существование. Нам нужны революции во имя утверждения нашей власти, ибо они порождают неустойчивость и деградацию, и расчищают пути для нашего победного шествия новых конкистадоров. Не продолжи мы его, нас сомнут. И надежды только на то, что оно приведет нас к нежданным благим далям будущего. Они эфемерны и неясны, они − некое спасительное чудо, но нам остается лишь полагаться на его свершение. Мы вынуждены, противопоставляя себя всем, доказать абсолют своего мировоззрения. Лично я не верю в него, но об этом следует признаться только себе. Дабы не заблуждаться в сути происходящего. Тешащий себя иллюзиями утрачивает чувство самосохранения. Верит ли в праведность и истину такого абсолюта наше собрание? Едва ли. Трудно надеть на глобус презерватив. Но коллективизм предполагает неукоснительное следование идее и ритуалам, ей сопутствующим. То есть, неважно, если что-то идет плохо. Возможно, со стороны это выглядит хорошо.
− Главное, не повторить ошибки СССР, − доносится до меня реплика.
Я невольно улыбаюсь. Наше собрание неожиданно ассоциируется у меня с совещанием политбюро коммунистических режимов. И как бы со временем нам действительно не впасть в идеологический маразм и склонность к нерушимым догмам. Как бы самим не увериться в собственной пропаганде, забыв о том, что таковая предназначена всем, но только не ее авторам. Ибо пропаганда – это то, во что мы изначально не верим, но хотим, чтобы в это верили остальные.
Начинаются философствования. Без них не обходится ни одна подобная встреча. В этом − публичная реализация онанизма высоких и одиноких дум, не способных быть оцененными ни по существу, ни по достоинству окружающими нас убогими приближенными. Разве поймут секретарши и жены глубину наших умозаключений о судьбах мира? Здесь же, в кружке избранных, самое время утвердить поразительную силу своего интеллекта. В надежде на признание и памятливость властительных коллег, ха-ха.
− СССР разрушила демократия, − покровительственно морщится Большой Босс, еще тот краснобай, привычно и с удовольствием подхватывая дискуссию. − И неудовлетворенные амбиции лидеров национальных меньшинств, получивших, благодаря ей самостоятельность. Это нам не грозит, демократия у нас на контроле. Наша стабильность зависит от внешних побед. И от внешней добычи.
− Есть кое-что еще, − вступаю я, теша тщеславие умника, дорвавшегося до привлекательной аудитории. − Советы были страной нищих. И чтобы получить дополнительные блага, там следовало выбиться в начальники. Выбрав себе при этом в заместители кого поглупее. Умного заместителя было иметь опасно. Когда же начальника повышали, его место занимал зам, после чего срабатывал прежний принцип. В итоге они получили верховное руководство, состоящее из клинических демагогов и спесивых простофиль. Среди наших функционеров на местах тоже бытуют подобные тенденции, но мы их отслеживаем и исправляем. Принцип главенства капитала подавляет административные огрехи. Нам необходимы исключительно умные замы. Ведь кто они? Не более чем нанятые управленцы…
Я слышу сдержанные одобрительные смешки. Они звякают, как сваливающиеся в мешок большого капитала монеты прибывающих процентов.
− Вы весьма кстати заметили о важности стабильной роли руководителя, Уитни, − отзывается Большой Босс. − Это непосредственно связано и с нашим Советом. Увы, как бы ни было прискорбно, но я сознаю тот факт, что нам всем предстоит подумать о кандидатуре моего преемника, ибо возраст и здоровье предполагают любые неожиданности… Что вы скажете на это, Генри?
Я отдаю должное коварству Большого Босса. Как элегантно и непринужденно он подвесил меня над пропастью. Вокруг меня − тени двусмысленных соображений и неразличимый ропот.
− Не стану лицемерить, − отвечаю уверенным голосом. − Все мы смертны, причем зачастую внезапно, и я предлагаю вам оставить свое завещание Совету. В необходимый момент оно сыграет роль первоначального предложения. Дальнейшее обсуждение выявит наиболее достойного. Пока же говорить о столь ответственной фигуре полагаю преждевременным. Не ошибусь, если скажу от имени всех, что ваше присутствие в кресле председателя должно продлиться как можно дольше. И если порой вам трудно справляться с обязанностями, используйте без церемоний нашу помощь… Я должен вас упрекнуть: порой вы излишне скромны и деликатны. Но ведь нельзя же тащить в одиночку столь тяжкий груз, не обременяя тех, кто с готовностью разделит ваши усилия… − Я картинно развожу руки, оборачиваясь, словно ища поддержки, по сторонам, и вижу чинные и благосклонные к моим речениям лики. Двое новых членов, заменивших Уильяма и Пратта, особенно усердны в сопереживании моим пассажам. − Что же касается меня, − продолжаю убежденно, − считаю незавидным оказаться на вашем месте. Обретение подобных полномочий должно сочетаться с личным отчетом о способности решения задач, стоящих перед всей цивилизацией. И пока мы не видим никого, способного к выполнению подобной миссии более продуманно, нежели вы.
