— Блокпост…
Один из конвоиров ответил по-русски, видимо, для того, чтобы понял и пленник:
— Ничего проскочим, утро раннее, постовые ещё сонные, а этого, если что вякнет, придушу, как кутёнка…
Второй конвоир стал рыться под сиденьями, вынимая оттуда свёрнутые в тугие рулоны бараньи шкуры, разворачивал их и забрасывал Вартанова. Эдик попытался перевернуться с боку на бок, затекла рука, но получил сильный удар берцей в плечо и немного в голову. На груди непроизвольно звякнули друг о друга серебряный крестик, жетон с личным номером военнослужащего и свинцовая бляшка расплющенной пули жакана.
Эта пуля была непростой, а заговорённой на оберег владельца от другой пули. Досталась она Эдику от так любимого деда. И история у неё была своя. Как во сне привиделось Вартанову…
Его дед Иван Петрович Шулепов ненавидел Гудырева Федосея Михеича так же, как и тот его. Жили они на разных концах прилагерного посёлка и старались не попадаться друг другу на глаза. Окружающие знали о противостоянии стариков, но не осуждали их. И того и другого можно понять, чего уж там — оба русские люди, оба на людях свою жизнь ломали и клеили. Оба нынче жили одиноко. В общем, и того и другого жаль.
У Михеича была страсть — любил ходить на охоту. Повесит ружьишко на плечо, манки в карман, только его и видели. Чего ему? Вольный ветер. Как умерла старуха, так и хозяйство перевелось. А Иван Петрович — нет, тот в одиночестве своём, которого не любил и боялся пуще костлявой, сохранял видимость подворья, держал двух кур-несушек для яиц, петуха для ранней побудки и старую дряхлую овчарку для души.
Охотничьи угодья Михеича были в той стороне, откуда обычно в северном Предуралье дует ветер. Этот же ветер обдувал его морщинистое, пропитанное солёными лучами лицо, когда он устремлял свой ненавидящий взгляд туда, где возвышалась крытая обветшалым крашенным в красный цвет железом избёнка Шулепова. Досада брала Михеича за то, что когда шёл в лес, обходил её задними дворами, чтобы не столкнуться нос к носу со своим злейшим врагом. Случись разговор, не всыпать бы в моложавую физиономию заряд дроби для боровой дичи. Своё Михеич уже отмотал, кому на старости лет снова хочется на нары?
Нынче утром он встал ни поздно ни рано, в самый раз, когда жиденькое стадо частных коровёнок уже отзвенело колокольцами в сторону скошенных к летней макушке лугов. Потоптался вокруг табурета с накиданной на него одеждой, чтобы размять отвыкшие за ночь от жизни ноги. Не выходя за порог, справил в таз под умывальником малую нужду, умылся. На минуту спустился в погреб, налил там самогонки в стакан из запотевшей бутылки. Нарезал хлеб, жалея, что даже кошечки себе никак не заведёт, а то было бы хоть с кем слово перемолвить. Наложил, не разогревая, в засохшую со вчерашнего ужина миску пустых щей. Влил в себя самогон-слезинку, первейшее натощак средство от язвы, и стал без аппетита завтракать.
Не добрав до дна своей баланды, потянулся к радио, покрутил ручку громкости. Послышался голос Левитана, который рассказывал о происках американских милитаристов вокруг Острова Свободы.
— Старая песня, ракетой бы не пальнули, рассудительно произнёс Михеич, выключил радио и продолжил завтрак.
Был Михеич невысок и сух. Спину согнули годы, они же скрутили пальцы в малопослушные узловатые обрубки былой силы, они же сморщили до неузнаваемости симпатичное когда-то лицо и проредили волосы. Зато зубы у Михеича, в отличие от сверстников, были почти все, как ни старалась жизнь, а не повыбила.
Доев, он отставил опустевшую миску, собрал в рот с потёртой клеёнки крошки, и уже не тяжело, а бодренько — самогон разогнал по телу загустевшую за ночь кровь — подсел ближе к окну о чём-нибудь думать.
За окном разгорался день. Начинало припекать солнце. По пыльной улице сновали машины и люди. Лето — пора страдная, как для леспромхозовских и зоновских, так и для совхозных. Посреди двора уселась стайка воробьёв и стала что-то суетливо склёвывать. Вчера после магазина сумку в том месте вытряхивал,— вспомнил Михеич,— с хлеба много крошек насыпалось…»
По забору мягко, как будто и дела ему до воробьёв нет, засеменил рыжий соседский кот. Поравнявшись с шумной компанией, напружинился и прыгнул. Не поймал — обленился, разжирел. «Вот гадина,— подумал старик,— в кои веки во двор гости, и то случился рядом… На Шулепова похож, как пить дать». Решив при удобном случае запустить в разбойника чем-нибудь тяжёлым, Михеич стал собираться в лес по грибы.
Выйдя со двора и приладив покосившуюся без присмотра калитку, Михеич повертел головой. Как назло самые грибные места совпадали с его охотничьими угодьями, а это значило, крути не крути, а идти в ту же сторону. Обидно стало Михеичу, что ж это он как пацан по задворкам прячется. Было бы кого или чего бояться.
Плюнул Михеич на пыльную дорогу, перекинул корзинку с локтя на локоть и пошёл напрямки.
Этот день у Ивана Петровича не задался с самого раннего утра. Встав, как всегда, с первыми лучами солнца, он обнаружил, что издох петух. Вчера уже под самый вечер сошёлся грудь в грудь с соседским, мало ему, видишь ли, своих двух хохлаток, и тот, наверное, проклюнул ему что-то жизненно важное.
Петух лежал на чистом полу курятника, подстелив под себя правое крыло, словно бывалый солдат полу шинели. Обе курицы бестолково ходили вокруг него, склоняя головы то на один бок, то на другой. Покряхтев на корточках над усопшей птицей, Шулепов ухватил петуха за когтистые ноги и понёс во двор ощипывать. Хороший будет обед овчарке Зойке.
Овчарка тяжело выбралась из-под крыльца и уселась, вглядываясь слезящимися глазами — что же это хозяин делает с дохлым петухом?
Иван Петрович устроился на чурбане у поленницы и принялся за дело. Вскоре на его лице появилась испарина. Со лба скатилась на кончик мясистого носа капля.
Глава 11
С кем выпало воевать
В станице Горячеисточненской на ПВД в рабочем кабинете начальника оперативной группы Грозненского района Чеченской Республики полковника Павелецкого работал кондиционер. Было прохладно. На столе стоял ноутбук, за начальственным креслом висел российский флаг, обязательные в подобной ситуации портреты Владимира Путина и Рамзана Кадырова, небольшая иконка божьей матери. От рабочего стола тянулся, поставленный перпендикулярно стол для совещаний. За него то и усядутся приглашенные хозяином кабинета на совещание офицеры, его заместители и руководители подчинённых сводных отрядов милиции и ОМОНов. Это была его гвардия, его опора в нелегкой полугодовой командировке, вдали от дома, семей, привычной работы. Шестимесячная командировка приближалась к концу и, честно говоря, Павелецкому было немного жаль терять такой слаженный в экстремальных условиях коллектив руководителей.
Он всегда трудился по принципу, высказанному когда-то ещё отцом, старым лагерным служакой, ему Серёге, курсанту школы милиции:
— Сынок, когда станешь большим руководителем, а ты им станешь, я это уже сейчас вижу, никогда не откладывай на завтра то, что можно поручить другим сделать сегодня…
И этот принцип всегда срабатывал на благо общему делу. Будь это «на земле» у себя в родном отделе, иле здесь в длительной служебной командировке, связанной с боевой обстановкой.
За всю свою службу в МВД полковник милиции Сергей Иванович Павелецкий находился в слу-жебных командировках на Северном Кавказе пять раз. Был на «военном взводе» в общей сложности два года. Участвовал в таких известных операциях, как взятие Арби Бараева в две тысячи первом году и изъятие в Ингушетии крупной партии фальшивых долларов в девяносто девятом.
Он имел несколько наград как ведомственных, так и государственных. Но особенно Сергею Ивановичу была дорога медаль ордена «За заслуги перед Отече-ством» второй степени. Он её получил за одну проведенную операцию. Перед бойцами тогда стояла задача: выявить незаконные формирования вооруженных бандитов, которые пытались из Грузии через горы прорваться в населенные пункты Чечни.
Это задание его подчинённые выполняли с сотрудниками спецназа, ФСБ и Главного разведывательного управления Генштаба ВС России. Они «отжимали» бандитов с горных вершин, а сотрудники пятнадцати ОМОНов из разных регионов России поджидали их. Полковник был наслышан о манере ведения боя наемниками, костяк которых составляли турки и арабы. Когда у них заканчивалась полно-ценная еда, бандиты съедали в день по пять «Сникерсов», запивали литром воды с парой психотропных «таблеток от страха» и обезумевшие рвались в бой. Таким образом, превращаясь, по сути, в «биологические машины», нацеленные на уничтожение, умело уходили от преследования, яростно отстреливались. Но спустя время действие наркотиков ослабевало, и «звери» превращались в побитых собак. Когда в таком состоянии они пытались прорваться за продовольствием, тут их и «брали» — невероятно худых, подавленных, с синевой на лице от недавно сбритых бород.
