Когда еще Сыч лежал с полуприкрытыми глазами и трубкой в ноздре, Дрыгин загадал: если Коля умрет, то он, Дрыгин, напишет рапорт об увольнении и никогда не возьмет в руки боевого оружия. Это был не страх перед смертью и не отчаяние, а самый первый толчок протеста. Еще не осознанный, не выстраданный, но зримый и слышимый ежесекундно в виде умирающего Сыча. Тогда Дрыгина потрясла хрупкость человеческой жизни и жизни вообще. Почему от царапины на его глазах умирает такой здоровый, жизнерадостный парень? Бугай, бычара, по макушку заправленный не только физической силой и невероятной выносливостью, но еще и блестящим аналитическим умом? Неужели природа создавала и готовила этот уникальный мыслящий организм всего лишь для войны, для единственного боя? Заставляла его двадцать пять лет расти, стремиться куда-то, одолевать университет, спецшколу, иностранные языки? И потом в один миг превратить в ничто!
Зачем? Во имя чего?!
Жизнь казалась хрупкой, а смерть — всемогущей и всепожирающей…
Сыч не просто выжил, а еще прошел все медкомиссии и освидетельствования. Правда, в «Альфу» его не пустили, на всякий случай, и как востоковеда посадили в оперативный отдел.
На улице возле дома вдруг завыл грузовик, въезжая во двор, и через минуту генерал Дрыгин не увидел, а услышал Сыча. Он громко и причудливо матерился, требуя быстрее разгружать машину, потому что, если хватится начальство, мало будет этого левого рейса, чтобы расплатиться за самоволку. Дед Мазай все понял и сразу же стал мешать мастерам, заставляя их убирать доски, наваленные рамы и двери с улицы, и тут же нарвался на ругань столяров, мол, некогда, свалим, а потом уберем.
— Вы что, мать вашу!.. — заорал, в свою очередь, генерал. — Сухой материал на сырую землю? Да он же влаги мгновенно натянет! А потом щели пойдут!
— Ну скажи водиле! — заартачились мастера. — Пусть подождет! Нам бы еще одним рейсом станок привезти и всякую мелочевку! Этого едва поймали. Заплати ему, а не ори.
Генерал с удовольствием полез в кабину:
— Слышь, мужик! Что ты как на шиле-то? Погоди, пусть разгрузят толком. Ну, давай заплачу тебе. Сколько?
Он говорил, а сам незаметно тискал ухватистую ладонь Сыча. Если бы не голос, вряд ли бы признал в этом мрачном шоферюге всегда вальяжного, немного высокомерного полковника. Разве что отметина на лбу просвечивала через всклокоченные, вспотевшие волосы…
— А давай полтинник! — рявкнул Сыч. — Меньше — не поеду!
— Ни хрена — полтинник! — стал торговаться генерал. — За полтинник я на себе перетаскаю!
— Вы дачи строите, а мне жрать охота! — отпарировал «шоферюга». Не дашь — таскай, хозяин барин…
Мастера торопливо разгружали машину, доверху забитую материалом, оконными и дверными коробками, да из чего? Из настоящего дуба! Разговаривать в машине было опасно — двое столяров все время стояли в кузове: подавали доски и изделия. Оставалось «уговаривать» на второй рейс и ехать самому, чтобы поговорить в кабине во время пути.
— Ну, ты с голоду не умрешь! — Генерал подал Сычу пятьдесят тысяч. — Помогу разгрузить, и быстренько сгоняем.
— И чтоб там быстренько загрузили! — предупредил тот. — А то я сейчас целый час стоял!..
Дед Мазай принялся помогать мастерам, покрикивал, пошумливал, чтоб не портили, не бросали кое-как роскошные филенчатые двери, не швыряли импортную вагонку — они должны были устать от дотошности и ворчливости хозяина и тихо возненавидеть его голос. Не станут прислушиваться по дороге…
Он представлял, что стоило ребятам-оперативникам устроить столярам этот «случайно» подвернувшийся единственный грузовичок, который оказался возле дачного поселка деятелей театра. Не меньше полусотни человек сейчас обеспечивали встречу генерала с Сычом — заворачивали все другие грузовики, держали под контролем филеров Кархана, отслеживали ежеминутно изменяющуюся ситуацию вокруг села Дубки, эфир над которым наверняка гудел от радиопереговоров на определенной частоте.
После разгрузки генерал прыгнул в кабину, а команда мастеров с удовольствием полезла в кузов — отдохнуть от назойливого хозяина.
— Сережа, игра очень серьезная, — сразу же предупредил Сыч. — Кархана ты раскрутил нормально, но не совсем. Мы не знали, кто придет к тебе. Муртазин и в самом деле раскрылся только перед тобой. Его же считали погибшим, посмертно Героя дали. На Лубянке и в ГРУ переполох… Значит, так: предложение Кархана — блеф. Его компания не создает никаких подразделений, это точно. Зато есть другая информация. Подразделения по аналогу «Молнии» пытаются создать в Чечне, скорее всего для диверсий в России, для крупномасштабных операций по захвату атомных станций, химических заводов с вредным производством, центров космической связи. Готовится мощнейший шантаж. Скорее всего, ты со своими хлопцами потребовался Дудаеву и тем, кто за ним стоит. Мы сейчас отрабатываем эту версию.
— Значит, мне тянуть время? — спросил дед Мазай. — Но ты же слышал, надеюсь, наш разговор с Карханом?
— Извини, мы тебе тоже «клопов» насадили…
— У меня максимум шесть дней. Теперь уже пять.
— Послезавтра он придет на встречу. Попробуй раскрутить его еще, дави сколько можешь. Он вытерпит. Нам нужно точно знать, где у них будет центр подготовки, в Чечне или за рубежом.
— Коля, а я ведь в агенты к тебе не нанимался, — предупредил генерал. — Я на пенсии! Ладно бы был заштатным…
— Сейчас не до обид, генерал, — жестковато сказал Сыч. — Сделай ради меня, по личной просьбе. Впрочем, ты не только меня выручишь — себя спасешь. Этот хоровод вокруг давно вьется. В любом случае, дашь ты согласие или нет — тебя возьмут. И назад уже не вернут.
— Догадываюсь…
— В чем же дело? — Он меланхолично вертел баранку.
— Да, ты прав, Николай Христофорович, это обида говорит, — признался дед Мазай. — Иногда аж в скулах больно… Ну, да хрен с ней, сейчас не до нее, в самом деле. Слушай меня внимательно. Мою семью взять под негласную охрану. Надежную!
— Уже взяли.
— Ну, смотри, Коля, спрошу с тебя.
— Спросишь… Давай дальше.
— Кархана я знаю хорошо, парень он крепкий, настоящий профессионал, — продолжал дед Мазай. — Выдавить из него вряд ли что удастся, пока я не подпишу контракт. Наверняка сверх того чем-нибудь повяжут: деньгами или кровью или возьмут в заложники семью…
— Исключено, Сережа.
— Остается уголовщина. Сняли на видео, как меняли колеса на стоянке, начнется ремонт дома — тоже будут снимать, если уже не снимают. Набирают компрометирующие материалы для шантажа, но пока мелочь. Пойду им навстречу, подсоблю: потребую миллион долларов аванса в момент подписания контракта, наличными.
— Так, хорошо, дальше, — Сычу приходилось ехать быстро, изображать спешащего шоферюгу: мастеров могли кое о чем расспросить, если возникнет подозрение…
— А дальше во многом зависит от тебя и твоих ребят. Кроме денег, потребую от них негласную охрану семьи, только вы там не толкайтесь друг с другом. Я вызываю сюда жену, передаю ей деньги. Она женщина понятливая, но все-таки ты проинструктируй ее. По дороге какая-то чеченская группировка устраивает ограбление. Только чеченцы должны быть натуральными. Жену наверняка будут сопровождать, поэтому хоть один нападающий должен быть узнаваемый. Таким образом я смогу взорвать ситуацию. Кархан прилетит ко мне немедленно. Жена тоже пусть вернется сюда, ко мне. А мы тут сыграем всеобщее недоверие и к Кархану, и к его компании. Пусть они начинают разборки между собой. Столкнем лбами их группировки.
Сыч минуту молчал, сбавил скорость перед поворотом на дорогу к дачному городку, повернул и поехал медленнее.
— Все ничего, Сережа… Откровенно скажу: такую операцию нам сейчас не потянуть. Надо выходить на самый верх, а там сидит полный профан. Пока врубится в ситуацию, пройдет две недели, не меньше. Да и кадры мы порастеряли, Сережа… К тому же многие чеченские группировки мы не можем контролировать даже на территории России. Одному Богу известно, что там среди них происходит. На вулкане сидим, брат. В любой момент из России сделают Помпею. Надо искать что-то простое, грубое и вечное, как трехлинейка.
— Как хорошо, что я не служу в вашей конторе, — с тоской проговорил генерал Дрыгин. — Только теперь и оценил…
— Сергей Федорович, времени в обрез, думай!
— А что тут думать, если как трехлинейка? Остается одно: я подписываю контракт, денежки отправляю благополучно с женой и еду к новому месту службы. Куда-нибудь в Саудовскую Аравию, в Пакистан… Дай Бог, если бы в Чечню. Беру с собой своих мужиков, человек пять-шесть. Поработаем месяц-другой, а потом с помощью лома, кувалды и такой-то матери выбираемся назад. При такой организации ты ведь и помочь-то мне за рубежом не сможешь.
