– Ну что, как там парок? Пошли, погреемся, я вот свежие веники прихватил!
– Да вроде мне это... Типа... хватит. – Тенгизу было предельно хорошо в простыне на диване, с бокалом боржоми в руке – коньяк уже не шел.
– Пошли, пошли, я такой массажик сделаю!
– Ну ладно, последний разок, слегка... Сеня, дай руку!
– Ну хорош, выше я не пойду.
– Ничего-ничего, давай, в последний разок-то...
– Ты что... Куда ты меня тянешь... Пусти, бля! Я не хочу!
Пока Илья втаскивал многопудовую тушу Тенгиза на верхний полок, Сеня до отказа открыл форсунку, вбрасывающую удушливый, предельно влажный пар. Тенгиз, выпучив глаза и часто, как собака, дыша открытым ртом, бессильно отбивался от Ильи, намертво прижавшего своего босса к полку. Тенгиза вырвало, красное лицо его стало темно-фиолетовым, он уже понял, что€ происходит...
Этот нищий пацан, которого он пригрел и вывел в люди... Которого он спас тогда от «вышки»... Они заодно с Сенькой. Но Сенька – холуй, а этот... Самый ведь близкий! Он ему верил как сыну, а сейчас эта сука ухмыляется ему в лицо... Просить пощады бесполезно, кричать – нет сил...
– Сука! – хрипел Тенгиз. – Будь проклят навек! Мразь! Пусти, я сам умру...
– Конечно, умрешь, кто же спорит. – Илья был совершенно спокоен, деловит, расслаблен. – Не обижайся, дарагой, ты стал мешать. Пользы нет, а тень бросаешь. Это плохо, согласись...
С интересом глядя Тенгизу в глаза, уже подернутые пеленой, слушая прерываемые икотой проклятия, Илья медленно вдавливал кулак Тенгизу под ребра, как будто старался проткнуть диафрагму и раздавить сердце. Сквозь веник, подложенный под кулак, он ощутил, как сердце забилось быстро, затрепыхалось, потом толчки стали реже. Потом их не стало вовсе.
– Отдыхай, дорогой.
– Ну все, пошли отсюда, скорее... – бледный Сеня, стоя за спиной Ильи, из последних сил боролся с тошнотой.
– Ты чего трясешься? Не знал, на что идешь? Пошли в салон, проиграем в деталях, что говорить об этом деле будем. Любопытных будет много, вопросов – еще больше.
В салоне, отделенном от парилки облицованной мрамором душевой, Илья усадил дрожащего Сеню в кресло, набросил на него простыню, попросил налить по бокалу коньяку, сам пить не стал, заставил Сеню выпить оба.
– Ну вот, теперь ты снова человек. Этот коньяк, армянский «Двин» – лучший в мире. Его, между прочим, Тенгизу его приятель присылает с нарочным по ящику в месяц, как когда-то Сталин – Черчиллю. Знаешь эту историю? – Илья не умолкал ни на минуту, не давая Сене времени на самостоятельные мысли. – Бумага есть? Нет? А ручка, карандаш? Есть? Давай, а вместо бумаги вот эта обертка сойдет. Пиши, что будем говорить. Запомни, мы должны всем говорить одно и то же. Будем врать вразнобой – нам хана. Начнут копать, ловить на слове... Затаскают. Пиши: «Случилось ужасное. Я никогда не прощу себе этого. Он был мне как отец. А я позволил ему напиться и пустил пар на всю катушку. Сам пьяный был. Потом ему стало плохо, и я побежал набрать в таз холодной воды. Уронил, налил еще раз, поднялся к нему на полок...» Написал? Не выводи особенно, это же мы для себя... Пиши дальше. «Он сердечник, и я вылил воду ему на грудь против сердца. Потом принес еще тазик, а он уже не дышит. И пульса нет. Я сделал все, что мог. Но все равно мне нет прощенья, его друзья меня достанут...»
– Постой, Илья, давай напишем про тебя. А то все так, как будто я один...
– Ты что, тебе про меня говорить нельзя. Каждый говорит за себя, а то они сразу подумают, что мы друг на друга валим. Они так требуют. Поэтому и писать про меня нельзя. Ты пишешь за себя, а я – за себя. Сейчас я за себя напишу. То же самое, что в твоей бумажке, чтобы не было расхождений.
– Да, давай, пиши теперь ты. То же самое...
– Давай ручку. Твою маляву клади сюда, а я буду вот на этой обертке. Так, пишу то же самое. «Я никогда себе не прощу этой нелепой смерти. Я был рядом, но не смог...» Слушай, Сеня, пойдем окунемся. Не могу, он меня всего обблевал, липнет все и воняет. Налей еще по одной, и пошли!
– Не, я...
– Пошли, пошли, тебе тоже освежиться надо. Выпил? Вот закуси лимончиком и пошли. Ну, вставай, вставай...
Сеню ноги уже не держали. Илья, обняв друга за талию и забросив его руку себе на плечо, протащил его через душевую к бассейну с теплой водой, перевалил через борт, усадил и рядом уселся сам. Из воды торчали только их головы.
– Включить водный массаж?
– Не, не надо. Пошли лучше отсюда, мне нехорошо...
– А уже все, сейчас будет хорошо. Дай-ка ручоночку...
Илья крепко взял друга за кисть левой руки и сильно, глубоко полоснул зазубренным ребром крышки от консервной банки по венам. Секунду Сеня потрясенно молчал, потом дико завизжал и рванулся, но было поздно – Илья схватил его за волосы и погрузил голову в воду, дал хорошо глотнуть и вытащил. Сеня вырвался – откуда взялись силы – и бросился к бортику бассейна, но упал и опять погрузился в воду с головой – Илья сбил его подножкой. Возня тянулась несколько минут. Сенины брыкания ускорили ток крови – вода в бассейне уже была ярко-розовой, а кровь все хлестала упругими толчками. Илья не давал ему утонуть – если он захлебнется сейчас, то крови выльется мало. Сенины рывки становились все слабее, вопли перешли в хрип, и в конце концов он обессилел и привалился к бортику, сидя по горло в собственной крови.
– Я все понял теперь... Сука ты, Тенгиз был прав... – После каждой фразы Сеня отрыгивал воду и всхлипывал. – Сука ты подлая... Все себе одному захотел... Чтоб ты подавился, сучара... Я к тебе с того света приду, загрызу...
– Спокойно, Сеня. Тебе бы о своих грехах подумать. Потерпи. Еще немного, еще чуть-чуть... Попробуй уснуть. Не можешь? Считай до ста...
Ну, вот и все, дорогой.
Глядя в тускнеющие Сенины глаза, Илья мягко надавил ему на макушку, заваливая тело набок. Голова ушла под воду, пара слабых конвульсий, пузыри... Выждав несколько минут, Илья вылез из бассейна, встал под душ, внимательно огляделся. Так, смыть розовые лужи на полу, оставить отпечатки Сени на крышке от консервной банки, протереть бортик бассейна, стол, авторучку, забрать свою записку... Где еще могли остаться следы?
Через двадцать минут Илья ушел из банных апартаментов боковым коридором, который использовался для особых случаев – привести-увести девочек, проводить перебравшего почетного гостя, принять того, кто не хотел светиться, да мало ли...
...Спустя три часа судмедэксперт следственной бригады фиксировал обширный инфаркт у президента клуба господина Прангишвили и самоубийство его коммерческого директора. Господину Коршунову, срочно вызванному из-за стола переговоров с иностранными партнерами по спортивной линии, были высказаны сердечные соболезнования – человек был нешуточно потрясен случившимся несчастьем.
– Деньги, бизнес, алкоголь, девки... Не всякое сердце выдержит, – полковник, начальник районного отдела по оргпреступности, отставил в сторону бокал. Они сидели с Коршуновым вдвоем на увитой плющом летней веранде клубного ресторана. Обед был неспешный, по-летнему легкий, почти постный – салаты, устрицы, рыбное ассорти с икоркой, лангуст, шашлык из осетра под коллекционный мозельвейн, а на десерт – сигары и коньяк. Тот самый, «Двин». Полковник был в цивильном, бежевый пиджак висел на спинке стула. – Однако как они, оба сразу – один по пьянке, другой за компанию. Чудно...
– Вам их жаль, полковник? – осведомился Коршунов, символически пригубив из своего бокала – наполненный только раз, он так и остался почти нетронутым.
– Брось, Илья, – усмехнулся мент. – Мразью оба были отменной, хотя и не дураки. Один – бандит высокого полета, второй – большой подлец и трус. Ну ладно, не будем плохо о покойниках. Жизнь продолжается, так что давай лучше о живых. Вот ты, Илья... Рустамович, – полковник впервые назвал Коршунова по имени-отчеству. – Работаешь как раньше – внештатной налоговой полицией, так сказать. Мы тебя прикрываем, ну а ты нам информацию кое-какую о «вверенном контингенте» сливаешь. Теперь уже напрямую...
– И еще кое-чем делиться не забываю, – закончил за полковника Илья.
– Правильно мыслишь, юноша. Тенгиз вот жадный был... Тупой. А ты, если всегда правильно мыслить будешь, далеко пойдешь!
– Разве что с вашей помощью, – впервые потупил взор Коршунов.
– Будет помощь. При хорошем поведении и высоких производственных показателях, – начальник оргпреступности широко улыбнулся и, слегка взболтав, пригубил коньяк. – Только давай без фокусов, главное – нас за дураков не держи. Между прочим, ошибся ты слегка. Пальчики Сенины на жестянке – с левой руки, порезанной. Понял, о чем я? Ну то-то. В деле об этом не сказано, но жестянку я храню, имей в виду.
Полковник, добродушно улыбаясь, глядел на Илью.
Илья, улыбаясь столь же искренне, глядел на полковника. Он точно помнил, что жестянку вкладывал Сене в мертвую правую руку. Но что стоило полковнику поменять «пальчики»? Раз плюнуть. А в случае чего – начнут таскать. Ладно, пока будем дружить, а там видно будет...
