и мха. Глеб замер в надежде, что патрульные сейчас пройдут мимо, чтобы дальше присматривать за своим квадратом патрулирования. Но ошибся…
Молодые люди сбросили оружие на траву и сдвинули в сторону валун, под которым у них, видимо, находилось укромное местечко. На свет появились большой кусок хлеба и шмат сала, завернутые в тряпицу. Один из солдат принялся разводить костер, а второй наре́зал сало и хлеб на небольшие куски и нанизал на прутики. От этого зрелища Глеб готов был застонать: не повезло ему нарваться на лентяев, патрульные сбежали. По всей видимости, со своего караула и решили устроить себе приятный отдых, пока не пришел с проверкой дежурный офицер. Из-за этих разгильдяев разведчику придется теперь сидеть в кустах неизвестно сколько. Но выбраться из укрытия незаметно уже не получится — осталось только затаиться и ждать. Солдаты хоть и были совсем молодыми и, скорее всего, неопытными, оружие они положили рядом с собой в опасной близости. Один шорох или звук, который вызовет испуг, и прошьют германские караульные автоматной очередью кусты, не рассматривая, кто там засел. Поэтому разведчик не шевелился, несмотря на то что тело начинало ныть от неудобной позы. Любым движением он мог выдать себя — шевелением побегов или хрустом веток, потому терпел в той позе, в какой застали его прогульщики. Опуститься совсем и присесть на землю тоже было неудобно: почва под ногами сочилась болотной сыростью, и одежда мгновенно пропиталась бы холодной влагой.
Германские солдаты тем временем с удобством расположились на расстеленном куске брезента. Их завтрак из зажаренного хлеба и сала был готов, оба с аппетитом принялись уплетать лакомство за обе щеки. Насытившись, прогульщики не торопились вернуться — они разлеглись на подстилке и наслаждались сытостью и покоем. Один из немцев, веснушчатый и худой юноша, исподлобья всмотрелся в даль между деревьями:
— Эй, ты уверен, что чертов капрал Шнитке не припрется пораньше? Может, вернемся?
Второй, наоборот, стащил сапоги, размотал портянки и с удовольствием растопырил красные распухшие пальцы с волдырями мозолей:
— Иди ты к черту с этим идиотом капралом. Дуралей вчера играл в карты в казарме и упился русской самогонки, как свинья.
— Из-за проигрыша?
— Если продул деньги, то из-за проигрыша, а если остался с прикупом, то на радостях от того, что выиграл. Этот идиот всегда пьян или хочет выпить, остается только найти повод и выпивку. — Он толкнул обеспокоенного товарища в бок: — Да не трясись ты, как заячий хвост. Шнитке не делает обход раньше одиннадцати утра, а сейчас и девяти нет. Он дрыхнет в своей кровати, явится через пару часов. Успеем еще часок отдохнуть. Что ты будешь стоять в карауле на этой дурацкой дороге, что лежать здесь, он всё равно нас обругает, потому что в бешенстве из-за своего вечного похмелья. Лучше уж поесть от пуза и поваляться, чем пялиться на пустую дорогу. Кому нужна эта деревня, одни развалюхи да дурацкие поля.
Его напарник кивнул в ответ:
— Ты нашел в лесу отличное местечко. Можно поваляться и перекусить. Чертовы галеты с консервами мне уже стоят поперек горла. Каждый день вспоминаю, какие пироги стряпала моя мать. А я, дурак, воротил нос. Сейчас бы слопал огромную гору этих пирогов. С капустой и рубленым мясом и запил бы вишневым пивом, а потом пошел бы играть в карты с братьями. Эх, как же хочется домой.
Его товарищ тем временем принялся рассматривать свои мозоли на ногах и сетовать на неудобные сапоги. Второй снова стал вспоминать свою жизнь до службы в вермахте, папашу аптекаря с его целебными мазями. Почти час они болтали о том, что приходило в голову, а Глеб внимательно вслушивался в каждое слово в надежде, что патрульные заговорят о партизанском отряде. Молодые солдаты обсуждали всякую всячину, наконец рыжий с хрустом потянулся и сказал:
— Пора возвращаться. За полчаса дойдем, вдруг чертов капрал зол как черт с похмелья и заявился пораньше.
— Скажем, что услышали в лесу подозрительные звуки и пошли проверить, — расхохотался второй рядовой. Он всё же встал и принялся поправлять форму.
Шубин с облегчением выдохнул: неужели сейчас они уберутся? Можно будет хотя бы поменять положение тела, размять затекшие от сидения на корточках ноги. Ничего полезного рядовые не рассказали, но хотя бы теперь разведчик знал, что в Каменевке пост, который легко пройти из-за разболтанности личного состава. Он решил, что пойдет следом, буквально по пятам немецких солдат, а потом снова свернет в чащу, чтобы подобраться к следующему пункту — поселению Седуны. Оно стояло у широкой дороги, которая вела к Боруну. Может быть, там удастся найти следы партизанского отряда, который не сумел совершить диверсию.
Шубин чуть склонил голову, чтобы через просвет между прутьями проследить за уходящими немецкими солдатами. Они уже с автоматами наперевес делали первые шаги по дороге назад. Вдруг что-то черное и блестящее кинулось разведчику прямо в лицо. Змея! Его движения и тепло разбудили от зимней спячки гадюку, и обеспокоенная змея бросилась прямо к щеке, где пульсировала теплая кровь под кожей. Глеб Шубин инстинктивно дернулся назад — крошечная пасть с зубами прошла в миллиметре от щеки. От резкого движения с шумом зашелестели ветки, и немцы вскинули автоматы. Их пальцы почти нажали на спусковые крючки, когда разведчик вскочил и выдернул из-за ремня пистолет.
— Руки вверх! Стреляю! — выкрикнул разведчик на немецком.
Надо действовать мгновенно, не давая им опомниться, пока солдаты будут пребывать в шоке, не понимая, кто перед ними. Его одежда без опознавательных знаков и уверенный окрик на их родном языке сработали: германские патрульные застыли с открытыми ртами, не решаясь дать очередь из автомата по неизвестному человеку, который, будто по волшебству, возник в зарослях.
— Оружие на землю!
Шубин решил, что сейчас выстрелит. Лучше убрать свидетелей, заодно забрать их форму для маскировки во время вылазки. Стрелять сначала в рыжего, он до сих пор не убрал палец со спускового крючка, а потом во второго, который послушно опустил ствол своего оружия.
Неожиданно над его головой взвизгнула пуля, резанула по волосам, обдав горячим воздухом. И слева грубый голос на немецком заревел:
— Стоять! Это партизан! Стрелять! Идиоты, огонь!
Снова выстрел — теперь пуля рассекла ткань куртки и неглубоко разодрала мякоть плеча. Боли Глеб не почувствовал, как
