– Эдисон, ты ли это? – воскликнул он театрально.
Тот, кого назвали Эдисоном, мгновенно закончил телефонный разговор, с размаху обнял невысокого Глеба.
– Глеб, здорово, стиляга! Как вас теперь называть: пэр или сэр?
– Сыр... в масле! – засмеялся Глеб. – Ну, рассказывай, как живешь, учишься, оттопыриваешься?
– Поперли, с 4-го курса, – вздохнул Эдисон.
– За что?
– За... особенности моего поведения, – нашел формулировку Эдисон. – Но ничего, папаша позвонит, восстановят. Ну, а ты как?
– Учимся вместе с сестренкой в Оксфорде. Вон она, видишь, с подружкой у колонны стоит?
– А-а, Янка – «Зажигалка»...
– Зажигалка? – удивился Глеб.
Эдисон разъяснил:
– Да, как витаминку закинет, враз зажигает пипл, всю ночь без продыху плясать может, а язык, как помело, все от нее, ну, просто в отпаде.
Глеб бросил взгляд на девчонок.
– Точно – помело, завело...
* * *
А соскучившиеся подружки забыли обо всем на свете. Разговор зашел о музыкальных пристрастиях в преломлении с особенностями времяпровождения столичного бомонда.
– Для мегаличной беседы с мужчиной есть вовсе классная музыка! – села на свой конек Яна.
– Что ты имеешь в виду? Шнитке?
– Шнитке слишком концептуален. Для продвинутых аристократов – это Дебюсси, ранний Шостакович, Оливье Месиан, микрополифония Лигети, Штокхаузен.
– Согласна, – закивала нетерпеливо Кристина. – Но не для мегаличного общения, а для ультраличного общения с мужиками нужен культивированный рок хорошего британского качества. Ну, вот ты послушай... Зашли, значит, мы тут в один клуб – шняга, зашли в другой – попса, а в третьем – чистый расколбас!
– Надо было сразу позвонить мне, – сокрушенно взмахнула руками Янка. – Это – один из лучших клубов Москвы.
– Ну, я вот потом вспомнила, и мы с Глебом погнали сюда.
* * *
Среди крашеных огней мысли приходили пустые и незапоминающиеся, как листки отрывного календаря. Иван уже собирался позвать официанта, рассчитаться и уйти, но тут вдруг почувствовал, как чьи-то волосы коснулись его щеки.
– Молодой человек, вас можно пригласить?
Посмотрел – и увидел юное создание с разноцветными хвостами. Девчонке на вид семнадцать. Тонкая шейка. Ушки, носик, губки в пирсинге. Белая блузка, клетчатая юбчонка, полосатые гольфы, пудовые армейские ботинки. Полный прикид и прикол.
– Пошли.
На танцполе девушка затормозила и сказала:
– Я Кэрри.
– А я, – подумав, назвался Иван, – Тван.
Такая была самая частая опечатка в его имени.
– Клево.
Музыка сменилась на ирландские мотивы с подвывом волынки.
– Будем плясать танец святого Патрика, – объявил Тван. – Ирландскую джигу, пожалуй, не будем, для этого нужна мягкая обувь. Чечетка как раз для твоих сандаликов!
– А как ее плясать? – захлопала глазами Кэрри.
– Рекламу пива помнишь?
– А-а, тогда смогу!
Закинемся на орбите по космическому колесику
Кристина, приметив, что Ивана уже утащили на танец, хохотнула:
– Смотри, твоего альпиниста уже сняли!
Яна обернулась.
– Его и со скалы фиг снимешь! Юная промокашка...
– Такие и уводят.
– Мне все равно.
Глеб прислушался к новой музыке, которую из своего «стакана» сливала Бархатная Рыбка, тоже оценил, как зеленая «соска» склеила на «данс» скалолаза, заметил как бы между прочим:
– Слушай, Эд, драйва не хватает. От коктейля фанатеют только чайники.
– Это ты верно глаголишь, – оживился Эд. – Я позавчера вот, напоследок решил, нашу общагу навестить, пока студень не забрали... Закинулся с расстройства колесами, да так понтово, что весь авитаминоз прошел. И так меня заплющило, что еле выполз оттуда. По дороге, просекаешь, у меня начались глюки. Казалось, что над головой летают китайские вертолеты...
– Отбился?
– Отбился.
– А как догадался, что китайские? – на полном серьезе спросил Глеб.
– Они со мной радиопереговоры вели по-китайски, – с напускной серьезностью пояснил Эдисон.
– Ладно... – Глеб впал в задумчивость, после паузы вздохнул: – Тогда пошли к девчонкам.
Эдисон придержал Глеба за локоть.
– А ты насчет драйва намекал. Интерес беспонтовый? Или витаминчиком хочешь закинуться?
– А какой? – оживился Глеб.
– Ну, какой? Витамин «Е», – и шепотом пояснил: – Ну, экстази... Давай лапу.
Вместе с рукопожатием Эдисон сунул Глебу розовую, как девичьи трусики, таблетку.
– Запей колой, только незаметно... Тут менты иногда пасутся.
* * *
Тван лихо отплясал с девчонкой чечетку, которая ничем не отличалась от тарантеллы, а также лезгинки.
– Классный расколбас получился! – оценила Кэрри. – Давай потом еще станцуем!
– Заметано, – пообещал Тван.
Он вернулся в одиночество за стол, досадуя, что вовремя не исчез с этого «праздника жизни».
Подошел Глеб, взял со столика бокал с колой, не обращая внимания на Родина, слизал с ладошки таблетку, запил торопливо, икнул и снова вернулся к Эдисону.
– А девчонкам можешь достать?
– Не вопрос. Гони бабло, принесу, – мотнул челкой Эд.
Глеб нащупал в кармане джинсов тугую плитку скрипучих долларов, вытащил две сотенки.
– Хватит?
– Хватит.
Зеленые бумажки тут же исчезли в его руке.
Эдисон пролавировал среди танцующих тел и исчез в самом темном углу клуба. Скользнул за бордовую портьеру, приоткрыл дверь отдельного кабинета. Все было, как обычно: «завсегдатай» Вальтер в черной расстегнутой рубашке с золотой цепью напоказ сидел за столиком и пил кофе с молоком. На полочках – индийская ваза с искрученной сухой веткой – «икебана», и в горшке кактус, размером со страусиное яйцо.
Эд без слов подсел за столик.
– Чего тебе? – спросил Вальтер.
– Лекарство от скуки для молодежи. Витаминчик.
– Сколько?
– Шесть, – Эдисон бросил деньги на стол.
Вальтер профессиональным движением, наощупь, проверил на подлинность, бросил деньги в книгу, лежавшую перед ним, пальцем показал на полочку с вазой. Эдисон кивнул, взял вазу, вынул ветку, вытряхнул из нее горсть розовых таблеток, отсчитал шесть штук, завернул в салфетку.
– Корягу обратно, – подвел итог общения Вальтер.
Эдисон сунул ветку в вазу и молча вышел.
Глеб, Яна и Кристина, умаявшись, стояли на выгоне у танцпола. Бархатная Рыбка зажигала русско-английскими глаголами, танцующая масса превратилась в единородное скопление извивающихся тел и конечностей, среди которых головки танцоров жили как бы сами по себе.
Эдисон подошел к ребятам, по выражению их лиц можно было понять, что они беседовали на светские темы на англосаксонский манер. Глеб тут же, несколько торопливо представил приятеля Кристине.
– Это – Эдик. В просторечии – Эдисон.
– Кристина.
– Привет, Эдик, – кивнула Яна, как знакомому.
– Вы – изобретатель? – иронично прищурилась Кристина.
– Да, сверхзвуковых самолетов, – Эдисон надул щеки. – Таблетки вот изобрел для ощущения состояния невесомости. Пошли за столик, угощу...
Гурьбой расселись за столиком.
Иван вяло пожал руку Эдисону, познакомились: Иван – Эдик.
* * *
Вальтер раздраженно поставил вазу с «икебаной» на свое место, вышел из кабинета, но остался в темном углу. Отсюда, как паук, он мог наблюдать практически за всеми посетителями клуба. А сам оставался невидимым для тех, кто в сверкающей россыпи огней искал удовольствие и развлечения. В свои тридцать лет он все реже позволял себе «отрываться» на дискотеках, считая это безмозглым времяпровождением. Когда Вальтер был студентом философского факультета МГУ, он последовательно увлекался учениями Дао-дзен буддизма, Конфуция, Юма, Абеляра, Монтеня, Канта, Шопенгауэра, Кьеркегора, Ницше, Сартра, Камю... На Фрейде, вконец иссякший, он потерял всякий интерес к философии, уяснив из трудов психоаналитика, что человек – это животное, подверженное самыми низменными инстинктами и влечениями. И не без удивления открыл, что лично для него подавляющим из всех этих влечений был не хваленый сексуальный инстинкт, а страсть к обладанию крупных денежных купюр в большом количестве. Осознав, что занимался не тем делом, Вальтер с трудом таки закончил филфак, поставив крест на профессии. После выпуска устроился на работу в фирму, которая делала деньги из ничего. Когда она прогорела, Вальтер вскоре нашел другое ООО, как он назвал про себя, фирма «Три ноля». Она занималась посредническими услугами для дам и господ, не желавших торчать в очередях при оформлении загранпаспортов, водительских удостоверений, техосмотра и прочего, вплоть до заочных похорон. Директор заметил его рвение и старание и назначил старшим клерком. Он стал получать чуть больше своих коллег. Но разве это были деньги для столицы, где буквально рядом, над головой вращались почти касаясь, обжигали вихри миллионов и миллиардов рублей, долларов, евро... Эта страсть выворачивала и выкручивала, либидо тут просто отдыхало. И вот однажды в одном из элитных клубов судьба свела его с бывшим однокурсником по филфаку. Вальтер знал, что Владимир после выпуска поступил в аспирантуру. Преуспевающий вид однокашника свидетельствовал, что философия, мать наук, мачехой для аспиранта явно не была. Володя расхохотался, какая научная карьера! Когда они хорошо нагрузились шотландским виски, Владимир, хохотнув (он все время смеялся), сказал: «Валька, моя философия – это деньги. Любой ценой». Такое вот простенькое кредо было у сокурсника. Вальтер спросил: «Любой ценой? А вступительный взнос есть?» Владимир сказал, что подумает на этот счет. Когда Вальтер забыл этот разговор, да и не мудрено было, фрагменты вечера в клубе вспоминались с трудом, а иные вообще стерлись, как тряпкой на школьной доске, несостоявшийся аспирант дал знать о себе коротким телефонным звонком. На встрече, все в том же клубе, он предложил заняться делом, которое «кормит миллионы людей». «Это что-то связано с поставками продовольствия?» – спросил Вальтер. Владимир рассмеялся, потом сказал: «Можно сказать и так. Этот продукт для многих важнее хлеба». «Водка?» – предположил Вальтер. – «Уже ближе». И тут он допер: «Наркота?» – «Угадал». Вальтер спокойно воспринял информацию и попросил время на раздумье, а Владимир на прощание доверительно и задушевно предупредил, что об этом разговоре никто не должен знать, потому что в этой системе очень серьезные люди, и голову отрывают вместе с языком. И, как всегда, рассмеялся.
