Товарищ Кутеванов, участник штурма Зимнего, несгибаемый борец с корниловщиной, деникинщиной и колчаковщиной, командир Железного Пролетарского полка имени товарища Робеспьера, в двадцатом году, перебрав алкоголя, вздумал раскатывать на единственном в Шантарске красном броневике английской буржуазной марки «Остин», и всё бы ничего, да дёрнула его нелёгкая с громким распеванием революционных песен рассекать по-над берегом могучей Шантары — в каковую броневик и рухнул с обрыва, а глубины там было сразу у берега метров десять… Сам товарищ Кутеванов так на дне и остался, вместе с одним из своих командиров, тоже, надо полагать, перебравшим ядрёного шантарского первача. Живым вынырнул лишь третий член экипажа, комиссар из латышских стрелков товарищ Янис Вальде, безуспешно пытавшийся до того пресечь предосудительные забавы. Точных данных нет, но, вероятнее всего, сознательный чухонец был трезвёхонек, как стёклышко, оттого и спасся…
Времена на дворе стояли сложные, Гражданская ещё бушевала вовсю — и не было ни времени, ни сил, ни особенного желания вытаскивать с десятиметровой глубины потрёпанный броневик. Шантарские партийные власти, по уши барахтавшиеся в нешуточных заботах, повелели считать происшедшее трагической случайностью (мол, герой-балтиец в целях борьбы с мировой контрой взялся осваивать ещё и управление боевой машиной, но в результате вражьей диверсии распрощался с жизнью). Под это дело быстренько расстреляли десяток случайных «буржуев» и «контриков», на обрыве устроили пафосный митинг с оркестром, пылкими речами и клятвой в память о славном балтийце непременно уничтожить всю мировую контрреволюцию в текущем двадцатом году. Постреляли вверх из маузеров и винтовочек, спустили на воду венок из алых гвоздик — и разошлись крепить революцию.
Товарищу Вальде (дослужившемуся уже до четырёх ромбов на петлицах по политической линии) эта история, надо сказать, аукнулась в тридцать седьмом году, когда Сталин чистил страну от «старых большевиков», словно гимнастёрку от вшей. Имевшего неосторожность корешиться с Троцким товарища Вальде подмели в один день с Тухачевским — и следаки, не ломая особенно голову, вытащили на свет божий старую историю с броневиком, обвинив именно товарища Вальде в злодейской диверсии и убиении двух красных орлов — по заданию то ли Троцкого, то ли гидры мирового империализма. Поначалу отпиравшийся товарищ Вальде через недельку задушевных бесед разоружился перед партией, подписав признание и касаемо Троцкого, и касаемо гидры. Самое интересное, что его не шлёпнули вместе с прочей старобольшевисткой сволочью, а загнали в дальние лагеря, где двужильный латыш ухитрился благополучно доскрипеть до пятьдесят третьего, когда был торжественно отпущен как безвинная жертва культа и перегибов. Осел он вроде бы в Шантарске — но его дальнейшая судьба Смолина никогда не интересовала, и никаких подробностей он не знал.
Это была единственная история, подходившая под понятие «броневик». Ничего другого не было. Но плохо верилось, чтобы именно о ней говорил Никифор. С первого взгляда ясно, что никакой выгоды отсюда ждать не приходится. Предположим, удастся найти точное место гибели броневика (что нетрудно сделать, покопавшись максимум недельку в открытых архивах). Извлечь его на поверхность с помощью современной техники совсем не трудно, да и обойдётся дёшево… но вот дальше-то что? Броневик, тут и гадать нечего, подпадает под категорию памятников истории и культуры, в каковом качестве принадлежит не нашедшему, а государству. Подобную операцию в тайне не удержишь — очень уж заметно будет. Даже если продать броневик какому-нибудь толстосуму для украшения усадебного двора, во-первых, быстро станет известно, а во-вторых… ну сколько можно за него выручить? Смех один, по большому счёту. Не стоит овчинка выделки. О том же самом давным-давно должен был подумать и Кащей… тогда что? Некое иносказание! Но что за ним кроется? Ладно, нужно будет разобрать бумаги покойного — чем Смолин только-только начал заниматься…
Он задумчиво постучал пальцами по простенькой картонной папке, на которой красным карандашом, рукой Чепурнова было каллиграфически выведено «Важное», потом решительно встал, вышел из кабинета и заглянул в одну из подсобок, ту, что ближе.
Никаких ценностей там не имелось, подсобка порой служила чем-то вроде гостиничного номера для приезжих деловых партнёров (так оно было проще и надёжнее), а потому представляла собой довольно прилично меблированную комнатку. Сейчас там на обширном, не особенно и старом диване в позе кейфующего турка возлежал Гонзиц и задумчиво дымил трубочкой, философски глядя на полупустую бутылку коньяка. Оказавшись в комфорте и уюте, Подземный Умный Крот решил отсрочить возвращение с поля ещё на денёк-другой, против чего Смолин ничего не имел — свой был человечек, полезный, спьяну помещение не подпалит и никаких других безобразий не допустит — немецкая кровь сказывается, знаете ли…
Гонзиц задумчиво дымил, Смолин задумчиво взирал. Врубив механизм нехитрой дедукции, он отметил второй стакан, россыпь конфетных фантиков (при том, что Крот, подобно Распутину, сладкого терпеть не мог), а главное — всё ещё витавший в воздухе аромат не самых гламурных духов.
— Блядей заказывал, Камрад? — с пониманием ситуации поинтересовался Смолин.
— Одну, — спокойно ответствовал Гонзиц. — Ты не бери в голову, всё культурно, мне Валька дал телефончик… Есть у нас вполне пристойное заведеньице, со студенточками престижных вузов, которые тихонечко и грамотно себе к выпускному стартовый капиталец сколачивают.
— «Инесса», что ли? — пожал плечами Смолин. — Тоже мне, роковая тайна… Ты когда-нибудь, майн либер, со своей студенткой столкнёшься…
— А было разок, — преспокойно сказал археолог. — Ну и что? Дело вполне житейское…
— Ну ладно, я-то — одинокий волк, мне судьбой положено, — сказал Смолин, ухмыляясь. — Но у тебя-то Инка — королева красоты, золотая баба…
Гонзиц наставительно поднял палец:
— Зато я триумфально вернусь с поля к любимой женщине, будучи малость пристыжён загулом со шлюхами — а значит, особенную нежность буду к супруге испытывать, подарками осыпать, ласками одаривать…
— Особенную нежность… — проворчал Смолин. — Слушай, ты ничего такого не слышал насчёт кутевановского броневика?
— Это ты про последние новости?
— Ну, я не знаю… А какие?
— Я вчера говорил с Лизочкой Новицкой, из комитета по культуре… Понимаешь ли, Вася, нету там, на дне, никакого броневика. Власти собрались к трёхсотвосьмидесятилетию города его вытащить, подновить и влепить куда-нибудь на пьедестальчик — ну, как-никак историческая ж машина… Заодно и Кутеванова с напарником похоронить можно будет честь по чести…
— Подожди, — сказал Смолин. — Кости ж давно растворились в воде.
— В морской растворились бы точно, а в речной — в общем, наоборот. Всё зависит от кислотности, а она в Шантаре не особенно и изничтожающая. И потом, скелеты ж не на дне лежат, а в броневике. Значит, и «речной абразив» их не точил нисколечко — песок, течение и всё такое… И рыбки, очень может быть, не добрались. Короче, по любому должны остаться крупные трубчатые кости и непременно — черепа… Только ничего у них не получилось. Нету там броневика. Ни хрена. Мэр у нас мужик хозяйственный, нагнали аквалангистов, пускали катера с магнитометрами — всё без толку. Обшарили километровый участок — по обе стороны от исторического обрыва, но броневика, сто процентов, на дне не имеется… Хотя место то самое, сомнений нет: на обрыве ж до сих пор неподъёмный валун громоздится, на котором коммуняки тогда, в двадцатом, звезду и лозунг выдолбили…
— Знаю, кто ж каменюгу не помнит?
— Ну вот… А тем не менее нету на дне броневика. Кайся, это не ты его украдкой вытащил и толкнул кому?
— Заколебаешься вытаскивать… — сказал Смолин. — Слушай, интересно получается… Как же так? Был броневик, любой историк тебе подтвердит, и в Шантару он навернулся с Кутевановым вместе… Что за ерунда?
— А хрен его знает. Я так подозреваю, комиссар сгоряча попутал места. Обрывов в тех местах до чёрта, многие друг на друга похожи… Выплыл комиссар в расстроенных чувствах — и попутал. Там же тогда ещё не строили и не жили, до города было километров десять, совершенно глухие места… Вот чухонец, вполне вероятно, малость контуженный, пока до Шантарска добирался на своих двоих, точное место и запамятовал. Кто бы тогда проверял? Так что ржавеет себе броневичок где-то километрах в нескольких правее или левее исторического валуна… слушай, а может, краснюки всё прекрасно и знали? Но местечко это именно из-за живописного валуна и выбрали? Потому что в настоящем месте ничего такого не было? Какая Кутеванову была разница? Зато, говорю, весьма даже живописное историческое место получилось: каменюгу за версту видно что с реки, что с сухопутья. Идут пионеры — салют Мальчишу, плывут пароходы — салют Мальчишу…
