Из тумана, словно ржавая баржа, на меня выплыл длинный одноэтажный корпус поликлиники. Следуя схеме, я свернул налево. Асфальт кончился, и я пошлепал по мокрому песку, оставляя на нем свои следы. По обе стороны от дороги тянулись ряды глухих заборов. Все, что было за ними, туман надежно скрывал, и мне казалось, будто я иду по мосту, перекинутому над бездной.
Мне был нужен дом номер сорок. Вот он. Точнее, сам дом я еще не видел, ориентиром для меня стали цифры, нарисованные белой краской прямо на заборе. Я подошел к двери, так точно врезанной в забор, что ее с трудом можно было заметить, и стал искать кнопку звонка. Не найдя ничего подобного, я пару раз стукнул по двери кулаком.
На этот сигнал о желании зайти не последовало никакой реакции. Я не услышал даже лая собаки, что лишь подстегнуло мое решение двигаться дальше к намеченной цели, и просто толкнул дверь и перешагнул высокий порог.
Двор представлял собой один сплошной пожухлый газон. Возможно, летом он превратится в сочно-зеленое пятно, радующее глаз. Но сейчас газон являл собой грустное зрелище. Посреди стоял весьма приличный двухэтажный особняк из красного кирпича. Архитектура без изысков, грубая и крепкая, как частная европейская тюрьма. Решетки на маленьких окнах, закрытых изнутри белыми полосками жалюзи, черная, почти плоская крыша с чердаком, в котором не встанешь в полный рост, и массивная каминная труба, прилепившаяся к торцу дома. Возможно, этот особняк отстроил для себя некий научный сотрудник или профессор, а когда институт развалился, хозяин с радостью обменял его на квартиру у моря.
Я поднялся по бетонным ступеням на крыльцо. На массивной двери с позолоченной ручкой я увидел латунную табличку, которая подтвердила мое предположение о прежнем хозяине особняка. На табличке было выгравировано: «Мераковский А.И. Профессор, член АН РФ». Благородный блеск таблички с благородной фамилией ученого мужа заставил меня с почтением замереть у двери. На меня словно дохнуло недавнее прошлое, когда жителями Кажмы были научные светила мирового значения и в стерильных лабораториях они двигали научно-технический прогресс, разгадывали тайны мироздания и создавали не знаемые ранее органические соединения. И я очень живо представил, как профессор Мераковский в длинном халате ходит по газону с курительной трубкой в руках, и его огромный сократовский лоб покрыт морщинами, и он вдруг замирает, склоняется перед каким-нибудь цветком, смотрит на него и видит в нем главный закон всего живого на земле…
Я тряхнул головой и быстро вернулся в реальность, потому как на фоне дыхания прошлого отчетливо уловил горький запах какого-то горелого продукта, возможно, каши, а вслед за этим услышал доносящийся из окна металлический лязг кастрюли.
Подойдя к перилам крыльца, я взглянул на окно первого этажа. Еще минуту назад оно было наглухо закрыто и завешено жалюзи. Теперь же реечная шторка была приподнята, а форточка распахнула настежь. Именно из нее шел тяжелый запах подгоревшей каши.
– Не ори! – вдруг услышал я нервный окрик. – Несу! Уже несу!.. Господи, когда же это кончится…
Не веря своим глазам, я увидел в окне Ольгу Андреевну в коротком зеленом платье. Учительница стояла у чадящей плиты и скребла ложкой по днищу кастрюли. Вот как! В то время, как директриса думает, что у физрука и химицы «не сладилось», Ольга Андреевна готовит Белоносову кашу, да еще и прикрикивает на него, как жена с большим стажем супружеской жизни.
Присутствие химицы не входило в мои планы. Я надеялся поговорить с Белоносовым с глазу на глаз, без свидетелей. Моя рука замерла перед кнопкой звонка. Отложить встречу на то время, когда Белоносов будет один? Но один он будет не скоро. В два часа он проводит кросс, который, с учетом подведения итогов и награждения победителей, закончится в три. А что мне делать до этого часа? Полдня коту под хвост!
Я решил сразу же с порога жестко предупредить Белоносова, что в его же интересах говорить со мной тет-а-тет. А Ольгу Андреевну желательно на это время изолировать, заперев в одной из комнат, либо вообще выпроводить из дома.
На кнопку звонка я давил несколько дольше, чем это следовало бы делать незнакомому человеку, пришедшему в чужой дом. Но протяжным звонком я как бы сразу дал понять Белоносову о своих весьма серьезных намерениях. Прошло мгновение, и я услышал за дверью частый стук каблуков. А вот это плохо, что Белоносов поручил открыть дверь Ольге Андреевне. Теперь мне придется объясняться с химицей.
Решив свести общение с учительницей до минимума и вломиться внутрь при первых же признаках сопротивления, я прислонился плечом к дверному косяку и выставил вперед одну ногу. Лязгнул замок (я успел удивиться – хоть бы для приличия спросила, кто это!), дверь широко распахнулась. Ольга Андреевна, замерев у порога, сдавленно вскрикнула. Я заметил, как резко изменилось выражение на ее лице. Она пялилась на меня и, казалось, не могла поверить своим глазам.
– Это… это вы?! – в ужасе произнесла она и попыталась захлопнуть дверь перед моим носом, но я предусмотрительно подставил ногу. Крепкая дубовая дверь наехала на мой ботинок и сдавила его, словно я угодил ногой в капкан.
– Ольга Андреевна! – грозным голосом крикнул я. – Вы напрасно это делаете! Я должен поговорить с Белоносовым!
– Отпустите дверь! – пискнула учительница, глядя на меня через щель круглыми от страха глазами.
– Немедленно позовите его сюда, иначе я из двери сейчас сделаю дрова! – пообещал я.
– Его нет!
– Вы говорите неправду! Я собственными ушами слышал, как вы с ним разговаривали!
– Уберите ногу… вы не имеете права… я сейчас позову милицию…
Она кряхтела и задыхалась от усердия, с каким налегала на дверь, и я не мог не удивиться, сколько сил оказалось у этой хрупкой на вид женщины. Тем не менее я был уверен, что этот поединок учительница проиграла и через несколько секунд на крыльцо выйдет Белоносов, потому как шум нашей борьбы невозможно было не услышать даже на втором этаже. А физрук, я думаю, не станет уподобляться трусливой учительнице и обязательно поинтересуется у меня, в чем причина такой необыкновенной нахрапистости, выслушает меня и согласится на приватную беседу.
Я стоически терпел боль, хотя мне казалось, что дверь сжимает мою ногу с силой акульих челюстей. Из-за моих плотно сжатых зубов не вырвался стон даже тогда, когда Ольга Андреевна наступила мне на ногу своим острым каблуком, а потом еще и подпрыгнула. Наверное, она придумала бы еще более изощренную пытку, если бы откуда-то из недр дома не докатилась серия глухих ударов. Было похоже, что кто-то стучит в дверь каким-то тяжелым предметом.
Ольга Андреевна вдруг необыкновенно побледнела и сделала то, чего я менее всего мог от нее ожидать. Коротким и сильным толчком она послала свой маленький кулачок прямо мне в нос. Удар был не столько болезненным, сколько оскорбительным для моего мужского самолюбия, и я с позором отошел от двери на шаг. Учительница немедленно захлопнула дверь и щелкнула замком.
Вне себя от негодования, я спустился на газон, задрал голову и громко крикнул:
– Белоносов! Мне надо с вами поговорить как мужчина с мужчиной! Поверьте, это в ваших же интересах!.. Белоносо-о-ов! Вы слышите меня?
Дом возвышался передо мной как крепость и смотрел слепыми окнами. В одном из окон второго этажа качнулись жалюзи, и вновь все стало статичным и безмолвным.
Я сплюнул и пошел к калитке. Толкнув ее ногой, я вышел на улицу и решительно зашагал по лужам сквозь туман.
Лешка говорил, что наткнулся на заговор молчания. Нет, это не заговор. Это саркофаг из бетона, в котором кто-то прячется. И ничем его не пробьешь.
Никуда Белоносов не денется, думал я, разбрызгивая воду во все стороны. В два часа в школе начнется спортивный праздник. Он обязательно придет. Вот там мы и поговорим.
Удар по носу все же вывел меня из равновесия. Я довольно долго брел в неизвестном мне направлении среди неясных очертаний домов и деревьев, и вязкая тяжелая глина налипла к подошве моих ботинок, превратив их в уродливое подобие некогда модных сабо. Это движение в никуда могло бы продолжаться значительное время, но, на мое счастье, путь мне преградила убогая пивнушка, «стекляшка» с мутными окнами и металлической дверью.
Я зашел внутрь, с удивлением увидев не только продавщицу за прилавком, но и одного посетителя, сосущего пиво из литровой банки. Я смотрел на этих людей с таким же восторгом, как если бы видел тигров или слонов на воле, в их естественной среде обитания. Всюду жизнь!
– Отпускаю только в свою посуду! Вы что, первый раз здесь? – не слишком вежливо буркнула продавщица, когда я попросил пива. Впрочем, она не испортила мне настроения, так как ее грубость я воспринял как уникальный местный колорит. Тем более что одинокий посетитель в облезлой шапке-ушанке и замасленном армейском бушлате махнул мне рукой и достал откуда-то снизу круглую пластиковую коробку из-под филе сельди.
