– Я помню, как твои родители скупили полмагазина, а я попросила у папы всего одну игрушку, – мой голос дрогнул, – плюшевого слона. Вместо того чтобы купить, папа пообещал сделать мне слона еще лучше, чем из магазина. Я всю обратную дорогу повторяла, что не хочу лучше и просила подарить того, плюшевого, чтобы играть с остальными девочками, а дома получила вот это!
Швырнув пластиковую игрушку в стену, я спрятала лицо в ладони.
– Алиса, – погладила меня по плечу Лилька, – извини.
– Не успокаивай меня! – оттолкнула я подругу. – Думаешь, он был хорошим папой?
– Но он ведь подарил тебе слоника, такого, какого мог себе позволить.
– Не пошел бы с друзьями в пивнушку в тот вечер, смог бы позволить плюшевого. Лиль, вспомни, у меня не было ни одной нормальной игрушки, ни одного приличного платья. Я всю жизнь одевалась в секонд-хенде. Думаешь, папа мало зарабатывал? Он все пропивал, или пускал на ветер. Каждый год достраивал в доме новые комнаты. Ставил стены, а обклеивать обоями даже не собирался. Учебу он вообще считал бестолковым занятием. Знаешь, сколько раз я выпрашивала у него деньги на репетиторов, или хотя бы на самоучители? Только дело было не в деньгах. Когда я выиграла в заочном туре олимпиады, все, что от него требовалось – подписать разрешение. Думаешь, он подписал? Папочка сказал, что у него в Москве дочек нет!
– Господи, – зажала рот ладонью Лилька. – Вот почему…
– Да, я тебя обманула. Просить прощения не буду, по-другому поступить я все равно не могла. Папа пригрозил, что расскажет твоим родителям про уголовное дело, если ты соберешься в Москву.
– Значит, ты не жалеешь?
– Плохо, что твоим родителям пришлось взять кредит, но олимпиада все равно не гарантировала бюджетное место. Ты даже не выиграла в заочном туре.
– Черт с ним, с бюджетом, – отмахнулась Лилька. – Тебе его совсем не жалко?
– Кого? – переспросила я, заранее зная ответ.
– Папу.
На глаза навернулись слезы. Я отвернулась, чтобы не видеть Лилькин взгляд.
– Ты сказала, что сейчас поступила бы так же, – продолжила она. – Выходит, ты бы все равно его убила?
– А как иначе?! – слезы брызнули из глаз. – Я всю жизнь посвятила журналистике. Засыпала с мыслями о будущей карьере, снимала во сне программы, просыпалась и вставала с кровати только ради того, чтобы учиться. Представляла, как с каждым днем приближаюсь к успеху. И когда я уже проделала дыру в стене, которую все вокруг считали непробиваемой, кто-то схватил меня за шиворот и потащил обратно!
– Он не кто-то, – покачала головой Лилька, – он твой папа.
– Он тот, кто хотел меня сломать! И тебя тоже!
– Папа не мог желать тебе зла.
– Конечно, он желал мне добра. Такого, каким его себе представлял: сытой жизни, как у домашнего кота, растительного существования, без надежд и разочарований. Я должна была устроиться на зону, выйти замуж, растить детей, у которых впереди было бы то же прозябание. Я бы так часто рассказывала им, как однажды чуть не поступила в МГУ, что рано или поздно они бы спросили, не знаю ли я других сказок. А когда подросли, поняли бы, что это правда. Их мама пыталась заслужить всеобщее уважение, сделать в жизни что-то стоящее, а вместо этого стала местным посмешищем. Им было бы так же стыдно, как мне, когда моя мать сбежала из дома. Они бы тоже захотели все изменить. Вот только я к тому моменту стала бы копией своего отца и помешала им развиваться. Профессия накладывает на человека отпечаток. Я бы в каждом шансе видела подвох, а любого встречного подозревала в корысти. Я бы стала другим человеком, чужим. Меня бы не было! Я не смогла бы жить без мечты. Я и есть моя мечта…
Слова вылились изо рта, как поток рвоты. Живот свело судорогой. Я скорчилась на стуле и оперлась сгибом локтя о стол, чтобы не упасть.
– Алиса… – в Лилькином шепоте слились ужас и изумление. – Ты такая…
– Злая?
– Сильная. Я бы никогда так не смогла.
– Ты бы не захотела, это разные вещи.
– Не смогла бы так сильно захотеть. Ты лет с трех мне говорила, что станешь журналисткой, – посмотрела она вверх, чтобы сдержать слезы. – Откуда только узнала такое слово?
– По телевизору услышала.
Мы обе улыбнулись сквозь слезы. Лилька подошла ко мне, порываясь обнять, но не решилась. Не дотрагиваясь руками, я уткнулась лицом в ее плечо. Хоть и не собиралась признаваться в убийстве, в глубине души мне давно хотелось выпустить наружу тревогу, выгрызавшую меня изнутри с той кошмарной ночи, когда папа умер. Постепенно слезная туча иссякла, я почувствовала опустошение. В голове прояснилось, даже появились первые рациональные мысли. Сколько же я допустила ошибок, раз Лилька обо всем догадалась? Нельзя позволять эмоциям брать над собой верх. Сейчас нужно хорошенько все спланировать. Как я должна себя вести, чтобы никто, кроме Лильки, больше не узнал правду о папиной смерти? Конечно, только лучшая подруга могла вывести меня на признание. Впрочем, ей тоже не стоило открываться. Главное, чтобы мой поступок не повлиял на нашу дружбу. Лилька – самый близкий мне человек. Я не могу ее потерять.
Сначала мы старались не смотреть друг другу в глаза, но постепенно неловкость прошла. К разговору о папиной смерти мы больше не возвращались. Для нас обеих первый семестр в МГУ тянулся дольше всего одиннадцатого класса. Как-то раз Лилька призналась: только существование второкурсников заставляет ее поверить в то, что окончить первый курс вообще возможно. В школе она была круглой отличницей, а в университете начала мечтать о тройках. Отчасти, проблема была в ее неорганизованности и привычке получать авансы – завышенные оценки от школьных учителей, желавших угодить уважаемым в городе родителям. Но главную причину ее неуспеваемости я даже не сразу сумела разглядеть.
Если первое сентября Лилька провела дома в одиночестве, то уже к концу месяца я сутками не встречалась с лучшей подругой. Каждое утро я складывала за ней диван, собирала разбросанные в спешке учебники по химии, мыла сваленную в раковине посуду. Только благодаря этим следам не пришлось обращаться в полицию. Мой день проходил на Моховой, а вечером я возвращалась в пустую квартиру. В редкие встречи Лилька заверяла, что у нее все в порядке. Однокурсницы ждут в общежитии, чтобы вместе готовиться к семинару. Новый друг зовет в кино на последний сеанс. Пятница – самое время воспользоваться клубной картой. Ничто в ее словах не выдавало вранья. Только если неизменные джинсы и толстовка. Заниматься химией и сидеть на местах для поцелуев можно в чем угодно, но фейсконтроль столичного клуба в таком виде не пройти. Несмотря на беспокойство, я верила лучшей подруге. Пока однажды, перед сном, не выглянула в окно.
Заканчивался октябрь, а вместе с ним улетучивались воспоминания о хорошей погоде. Нависшее веко неба слезилось редким дождем. Вдоль покатой дорожки мерзли голые по пояс деревья. Лилька сидела на лавочке возле подъезда. Ее силуэт, укутанный в невесть откуда взявшийся пуховик, покачивался от порывов ветра в такт угнетенной природе. Что заставило ее мерзнуть на улице? В голову пришел только один вариант. Тут же решив его проверить, я выключила свет, легла в кровать и прислушалась. Спустя десять минут щелкнул дверной замок. Пока Лилька потихоньку раздевалась и раскладывала диван, я пыталась понять, зачем ей понадобилось меня избегать.
Любые попытки завязать доверительный разговор заканчивались провалом. Каждый раз находился повод сбежать, каким бы нелепым он не выглядел. Рассказать, что знаю правду, значило припереть лучшую подругу к стене. Кто знает, как она могла отреагировать? Вместо этого я решила ложиться спасть пораньше. Так, хотя бы, Лилька была у меня на виду. В конце зачетной недели я задумалась о том, где же она занимается. Пришедший по почте список недопущенных к сессии ответил на мой вопрос. Нигде. В этой ситуации была моя вина, пусть я и не понимала какая. Именно поэтому следующим утром вместо Моховой я отправилась на Воробьевы горы, к заместителю декана химического факультета.
