Пайк тоже пытался понять, какая им разница. Он считал, что Питман прикрывает что-то еще, но что именно, он не знал.
— Мне пока что известно не все. Кое-что известно, но этого мало. Как только узнаю побольше, сообщу тебе.
Чен хмыкнул, словно говоря: ладно, играем дальше, похоже, приз, который нас ждет, становится все более крупным.
Пайк захлопнул крышку телефона, взглянул на Ларкин:
— Люди, которые пытались вас убить, работают на Бароне.
— Я думала, на Миша.
— Это одна компания. Как и говорил Питман, Миш приехал сюда, чтобы вложить в какое-то дело южноамериканские деньги.
Ларкин смотрела на него с той же задумчивостью, какая владела ею все нынешнее утро.
— Я хочу спросить вас кое о чем, — сказала она. — Вы говорили вчера, что мне хочется, чтобы на меня смотрели. Почему вы так решили?
Пайк полагал, что это — вещь очевидная.
— Вы ощущаете себя невидимкой. Если никто вас не видит, значит, вас просто нет, вот вы и добиваетесь, чтобы вас увидели.
Между бровей у Ларкин обозначилась мягкая складка, однако рассерженной или обиженной девушка вовсе не выглядела.
— Господи, неужели мои побуждения так очевидны?
— Да.
— Но как вы это поняли? По тому, как я танцевала в баре? Сходите на праздник Марди Грас, посмотрите, что творится там.
Пайк, подумав немного, решил привести пример:
— Тогда, в пустыне. Я заметил, как вы смотрели на отца. Вы пытались понять, обращает он на вас хоть какое-нибудь внимание или нет. А он разговаривал только со мной, адвокатом и Бадом. И вы брякнули нечто грубое. Вам нужно было, чтобы он взглянул на вас.
Она отвернулась к окну:
— Мне безразлично, смотрит он на меня или нет.
— Сейчас, возможно, и так, но прежде — нет. Если бы вам было все равно, вы бы этого не добивались.
Ларкин снова перевела на него взгляд, складка между бровей у нее уже разгладилась:
— А как вы-то научились различать все это с такой ясностью?
О себе Пайк никогда никому не рассказывал и людей, которые делают это, не ставил ни в грош, однако сейчас он решил, что Ларкин имеет право получить ответ на свой вопрос.
— Мы с родителями смотрели телевизор — я, мама, отец — или ужинали, и что-то вдруг выводило отца из себя. И тогда мой старик вытряхивал из меня душу — или из мамы. Я научился отслеживать кое-какие знаки. Как у него обвисают плечи, сколько бухла он себе наливает. Мелочи способны сказать очень многое.
Когда Пайк снова взглянул на Ларкин, лицо ее было полным печали.
— Понимаете, я увидел, что происходит между вами и вашим отцом. Вы нуждались в чем-то, что он мог дать вам, но не давал.
Она сказала:
— Спасибо за то, что постарались понять меня.
Пайк кивнул.
— Бад сказал Гордону и отцу, что вы сможете меня защитить. И, по-моему, он был прав.
— Больше он ничего не говорил?
— Только одно: мы можем верить, что вы свое дело сделаете.
Пайк ничего не сказал ей на это, да и лицо его не выразило ничего: он скрывал от Ларкин свою печаль, как скрывал и все остальное.
Вход в проулок перегораживал все тот же фургон, однако на этот раз тротуар покрывала понемногу редевшая толпа рабочих, задержавшихся здесь, чтобы позавтракать принесенными ими с собой буррито и апельсиновым соком в пластиковых бутылках.
Пайк вглядывался в здание склада, пока не обнаружил выцветшую и шелушащуюся, но все еще удобочитаемую табличку с номером дома: 18187. Черт, все-таки Коул молодчина.
Он взглянул на Ларкин:
— Вы уверены, что хотите пойти с нами?
— Да, уверена. Все нормально.
Коул вылез из машины первым. Потом он обогнул свою машину, открыл пассажирскую дверцу, вытащил из-под сиденья продолговатую брезентовую сумку и повесил на плечо. Пайк увидел, как он при этом поморщился.
К «лексусу» Коул подошел со стороны девушки:
— Ну что ж, посмотрим, что там обнаружится.
— Мы собираемся взламывать замки? — спросила Ларкин.
Коул усмехнулся:
— Не мы первые.
Они миновали продуктовый фургон, прошли по проулку вдоль тянувшейся слева стены заброшенного склада и стены потогонной мастерской справа. Огромные грузовые ворота склада были скреплены цепями, однако Коула они не интересовали, он прошел мимо них до следующей улицы. На углу склада находилась небольшая автостоянка с погрузочной платформой, врезанной в стену здания. В примыкающей к стене ограде имелась металлическая калитка. На ней висела табличка, извещавшая, что склад продается либо сдается в аренду.
Коул вгляделся сквозь ограду:
— Оп-ля. Они здесь побывали.
И он указал на угол крыши. Там виднелся синий щит охранной сигнализации. Крышка с него была снята, провода обрезаны, а в обход их протянуты новые.
Коул достал из сумки метровой длины кусачки, перекусил дужку висевшего на калитке замка, и Пайк толчком открыл ее.
Входная дверь была заперта на три крепких врезных замка. Коул, орудуя стальным зубилом и пятикилограммовой кувалдой, выбил их.
Когда дверь распахнулась, Коул вручил Пайку фонарик, оставив себе второй. Он также выдал своим спутникам одноразовые виниловые перчатки.
Пайк первым вступил в сумрачное офисное пространство, из которого давно уже вывезли всю мебель. Пол был покрыт толстым слоем пыли и крысиного помета, в воздухе стоял резкий запах мочи. Включив фонарик, Пайк увидел в пыли мешанину свежих отпечатков человеческих ног и присел.
— Фу, — сказала Ларкин. — Ну и воняет же здесь.
— Ну что? — спросил Коул.
Пайк встал:
— Три человека. Примерно неделю назад.
Он провел лучом фонаря по следам, уходившим во второе помещение. В стене его были пробиты дверь и окно, позволявшее управляющему видеть, что происходит на складе. За стеклом тянулось огромное пустое пространство. Пайк посветил фонариком сквозь стекло. Пустой сумрак поглотил луч света, однако Пайк увидел на полу склада новые отпечатки ног.
Коул с девушкой подошли и встали по сторонам от него.
— Они прошли здесь, — сказал Пайк, — огляделись там, внутри, и вернулись.
Девушка, прикрыв козырьком ладони глаза, вгляделась в стекло:
— Что они могли там искать?
Коул направился к двери:
— Вот это мы и хотим выяснить.
Когда он открыл дверь, в нос Пайку ударила свежая струя аммиака, однако ее сопровождал и запах еще более сильный, явно органического происхождения.
Ларкин прикрыла ладонью рот:
— Фу!
Пайк вошел следом за Коулом в склад, девушка за ним. Падавшие сверху лучи света рассекали темноту, точно пики.
Девушка увидела ее первой:
— Господи боже! Это же машина, в которую я врезалась!
Черный «мерседес» стоял за их спинами, почти вплотную к погрузочной платформе. Заднее левое крыло его было смято.
Девушка приблизилась к машине, заглянула внутрь и тут же схватилась за живот — ее вырвало.
Коул взял Ларкин за плечи, повернул спиной к машине, а Пайк посветил сквозь стекло внутрь. Мертвый мужчина, сидевший прежде за рулем, распластался на приборной панели. На черном заднем сиденье лежала, скорчившись, мертвая женщина. Оба покойника были голыми, их лодыжки, колени и запястья были стянуты веревками. Обоих убили выстрелами в затылок. Пайк повернулся к девушке:
— Думаю, это Кинги, но я их не знаю. Сможете взглянуть?
Ларкин старалась дышать через рот. Лицо ее посерело, однако она подошла к машине, заглянула в нее.
— Это он. Джордж Кинг. О господи…
Пайк глянул на Коула, тот кивнул.
— Идите с Элвисом, — сказал Пайк. — Я на несколько минут задержусь.
— Нет, я могу остаться. Все в порядке.
Лицо ее окаменело, Пайку понравилось то, как она взяла себя в руки.
— Прикройте нос и рот. Носовым платком. Если нет платка, подолом рубашки.
Ларкин приподняла подол рубашки, крепко прижала его обеими руками ко рту и носу, но все же отошла от машины.
Ключи так и торчали в замке зажигания, и это означало, что машина не заперта. Пайк отворил водительскую дверцу, и его с головой накрыла волна запаха. Он знал этот запах по Африке — так пахли трупы, пролежавшие несколько дней в домах или по сторонам дороги. Ничто не пахнет хуже, чем смерть человеческого существа. Это запах того, что в будущем поджидает тебя.
Пайк осмотрел труп мужчины. Пуля вошла в голову Джорджу Кингу за правым ухом и вышла из левого виска, унеся с собой кусочек плоти размером с лайм. Других ран Пайк не обнаружил. Отсутствие крови позволяло предположить, что убит он был вне машины, а в нее попал уже мертвым.
Калифорнийское регистрационное удостоверение автомобиля и карточка, служащая доказательством того, что автомобиль застрахован, были выданы на имя Джорджа Кинга.
Женщине тоже стреляли в затылок, но дважды, как будто первая пуля ее не убила. У нее отсутствовали правый глаз и большая часть правой щеки. Женщина лежала на правом боку, однако ее левую руку и бедро покрывали темно-лиловые пятна, оставленные кровью, которая забрызгала ее в миг смерти. Стало быть, их обоих убили не на складе, а где-то еще.
