Ларкин отплясывала в баре — голая по пояс, если не считать лифчика. Она забавляла толпу, изображая стриптизершу, покачивавшую в такт пению задом. Заметив вошедшего в бар Пайка, девушка мгновенно замерла. Она выпрямилась, глядя на него виновато и испуганно. Пайк остановился прямо перед ней — в этот миг они были единственными в баре людьми, не пытавшимися приподнять крышу.
Он крикнул, перекрывая голосом басы:
— Уходим!
Она не шелохнулась. Лицо ее было странно печальным, Пайк даже не был уверен, что Ларкин услышала его.
Девушка не сопротивлялась, когда он потянул ее вон из бара.
Пайк вел ее по залу, и толпа танцевавших не понимала, как к этому отнестись. Одни смеялись, другие посвистывали, однако затем двое братьев-армян и дородный мужчина с большим животом преградили ему дорогу. Тот брат, что постарше, подошел совсем близко, не давая Пайку пройти, толстяк схватил его за руку. Пайк мгновенно поймал большой палец толстяка, вывернул и бросил толстяка на пол, лицом вниз.
Толпа расступилась, Пайк вывел девушку из бара.
Она уселась в машину, не произнеся ни слова. Пайк быстро вывел машину из проулка, направил ее к Сансет. И заговорил, только когда отъехал от клуба на два квартала.
— Вы назвали им свое имя?
— Нет.
— Что вы им рассказали?
— Они спросили, как меня зовут. Я ответила: Мона.
Пайк поглядывал в зеркальце заднего вида, проверяя, не преследуют ли их.
— Вас кто-нибудь узнал?
— Не знаю — да и как я могла это узнать?
— По тому, как кто-нибудь разглядывал вас. Или кто-то мог что-то сказать.
— Нет. Они просто спрашивали, танцую ли я. Какие фильмы мне нравятся. И так далее.
Пайк остановил «лексус» у винного магазина, взял Ларкин за подбородок и повернул ее лицо так, чтобы на него падал свет от фар идущих им навстречу автомобилей.
— Вы пили?
— Нет, не пила.
— Наркотики?
— Нет.
Он вглядывался в свет, игравший в глазах у девушки, — похоже, она говорила правду. Пайк снял ладонь с ее подбородка, однако Ларкин схватила ее и прижала к своему лицу.
— Снимите вы эти дурацкие очки, — попросила она. — Вы хоть знаете, как жутко вы в них выглядите? Никто же не носит ночью темных очков. Вы смотрели мне в глаза, так дайте и мне увидеть ваши.
— У меня самые обычные глаза, — сказал Пайк. Он разогнул пальцы Ларкин, высвобождая свою ладонь — мягко, чтобы не обидеть девушку. — Из-за того, что вы сделали, нас могли убить, обоих. Вам хочется умереть? Вы этого хотите? Если вам хочется вернуться домой, я отвезу вас туда. Хотите умереть, поезжайте домой и умрите там, потому что здесь я этого не допущу.
— Я не…
Пайк прижал обе ее ладони к рулю:
— Свою жизнь я продам дорого, но не ради самоубийцы.
С секунду она смотрела на Пайка так, точно сказанное им смутило ее.
— Я же не прошу вас…
Пайк снова перебил ее:
— Если хотите вернуться домой, поехали.
Возможно, он нажимал на нее слишком сильно. Глаза Ларкин наполнились слезами.
— Я всего лишь прокатилась на машине.
Пайк ударил ладонью по рулю:
— Чего вам хочется больше — жить или танцевать? Я могу довезти вас до дому за двадцать минут.
— Вы не знаете, что представляет собой моя жизнь!
— А вы не знаете, что представляет собой моя.
На лице у нее играл, словно отблески на воде, свет передних и задних автомобильных огней; желтые, зеленые и синие световые вывески стоявших вокруг магазинов создавали на нем мешанину красок. Похоже, она не могла произнести ни слова.
Пайк попросил тоном гораздо более мягким:
— Скажите мне, что хотите жить.
— Я хочу жить.
— Повторите.
— Я хочу жить!
Он отпустил ее руки, выпрямился:
— Мы с вами не так уж и отличаемся друг от друга.
Девушка рассмеялась:
— Господи боже ты мой — ну вы и тип!
Пайк включил двигатель. Ему-то их сходство представлялось очевидным:
— Вы хотите, чтобы на вас смотрели, я хочу оставаться невидимым. Но ведь это одно и то же.
Она умолкла, словно задумавшись. Так, в молчании, они и доехали до дому.
Позже, когда ритм дыхания лежавшей на диване девушки сказал ему, что она спит, Пайк выключил последнюю еще горевшую в доме лампу. Пайк сидел, вглядываясь в девушку. Они съели привезенную им индийскую еду, немного поговорили — говорила все больше Ларкин, посмеиваясь над музыкой, записанной на «ай-под» Коула, — а после она, так и не сняв наушники, заснула.
Просидев так несколько минут, Пайк перебрался за обеденный стол, разобрал пистолет и принялся чистить его, второй раз за этот день. Темнота ему не мешала, ложиться спать он не собирался. Ему нужно было решить, останутся они в доме или нет, а это во многом зависело от тех армян. Вот их он и дожидался.
Пайк услышал, как они подъехали, когда прочищал дуло. И подойдя к окну, увидел, как пятеро братьев выбираются из БМВ.
Он выскользнул из дома через парадную дверь. Они не замечали его, пока он не достиг тротуара. Только тогда самый младший из братьев что-то сказал, и все пятеро повернулись к начавшему переходить улицу Пайку.
Час стоял уже поздний, тихий и мирный. Веранды опустели. Да и улица тоже была пуста, если не считать припаркованных на ней машин, Пайка и пятерых братьев.
Пайк остановился в паре метров от них, оглядел всех пятерых по очереди и остановил взгляд на самом старшем.
— Я так понимаю, она не сказала вам, что мы женаты, потому вы и взяли ее с собой. Думаю, теперь, когда вам это известно, у нас больше таких проблем не возникнет.
Старший из братьев поднял перед собой ладони, показывая, что сожалеет о недоразумении.
— Все в порядке, друг. Она сказала нам, что ты просто делишь с ней этот дом, вот и все.
— Эй, мы просто прохлаждались здесь, приятель. Она вышла, заговорила с нами. — Самый младший из братьев американизировался настолько, что и говорил уже как исполнитель хип-хопа.
Пайк кивнул:
— Понятно. Стало быть, между нами все улажено.
— Конечно, друг, все путем.
Пайк вглядывался в их лица, жесты, телодвижения, стараясь понять, узнали ли они Ларкин. И решил, что не только не узнали, но даже и не догадываются ни о чем. Ларкин была для них просто еще одной чокнутой птичкой с ветерком в голове.
— Мона поступала так и прежде, — сказал Пайк, — и это приводило к осложнениям. Теперь ее преследует один мужик. Если увидите здесь кого-то чужого, дайте мне знать, ладно?
Старший сказал:
— Конечно, друг. Непременно.
Пайк протянул ему руку, старший пожал ее.
— Прости, что так вышло, друг. Ты, наверное, очень любишь ее.
Пайк вернулся в дом. Ларкин по-прежнему спала. Он принес из спальни девушки одеяло и накрыл ее.
За всю эту ночь Пайк проспал лишь несколько минут, да и то урывками, беспокойно, и к утру чувствовал себя скорее растревоженным, чем отдохнувшим. Охота набирала темп, теперь нужно было посильнее нажать на противника. Чем крепче он нажмет, тем скорее Мишу придется отреагировать. Миш разозлится, а Пайк будет давить на него все быстрее и сильнее. В армии это называлось «держать врага в напряжении». Вот тогда он и совершит свою первую ошибку.
После восхода солнца Пайк ушел, чтобы не будить девушку, в ванную комнату, позвонил Коулу и рассказал ему о случившемся в мотеле. Коул сказал, что сейчас приедет.
Выйдя из ванной, Пайк обнаружил, что девушка все же проснулась. Она не смотрела на него, словно стыдясь того, что натворила вчера.
— Вы не варили кофе? — спросила она.
— Не хотел вас будить.
— Тогда я сварю.
Она направилась к кухне, но Пайк остановил ее.
— У меня тут кое-что есть. Взгляните.
Он подвел ее к столу, на котором разложил паспорта и бумаги. Взяв со стола паспорт Луиса, Пайк открыл его на фотографии. Ларкин с секунду вглядывалась в нее, потом покачала головой.
— Хесус Леоне. Кто это?
— Один из тех, кто проник в ваш дом. Настоящее имя Луис.
Он показал ей другие паспорта, однако ни одного из мужчин она не признала.
— Откуда они у вас?
Пайк не ответил.
— Вы когда-нибудь слышали такое имя: Бароне?
— Нет.
— А как насчет человека по имени Карлос?
Ларкин покачала головой, снова взяла со стола паспорт Луиса. Она вглядывалась в его фотографию, однако Пайк знал: думает она не о Луисе.
— Вас ничто не мучает, когда вы… ну вы понимаете… когда?..
— Нет.
Она уронила паспорт Луиса поверх остальных.
— Хорошо.
Коул привез с собой маленький телевизор. Пайк не просил его об этом, девушка тоже, но он все же привез этот «Сони» с диагональю в 33 сантиметра.
— Он все равно простаивает у меня без дела в комнате для гостей, — сказал Коул.
Кабеля в доме не было, однако у телевизора имелась собственная антенна — усы. Они поставили его на столик в гостиной, включили.
