радости у него не было — он до сих пор не выполнил приказ. Даже, можно сказать, не приступал к его выполнению. На след «каракалов» он не напал, больше того, «каракалы», похоже, сами идут по следу полковника. Они где-то совсем рядом, скорее всего, находятся в поселке, иначе как они могли ночью убить старика-сторожа? Они рядом, а полковник Хадид их не видит. И не понимает, в какую сторону ему смотреть, чтобы их увидеть. Он будто слепой, рядом с которым можно находиться на расстоянии вытянутой руки и чувствовать при этом себя безнаказанно. Похоже, «каракалы» так и делают. Кого они убьют следующей ночью? Хорошо, если не убьют никого, а если все-таки убьют? Каждое убийство — это горький упрек полковнику Хадиду, это напоминание ему о том, что он не выполнил приказ. Так чему же здесь радоваться?
Ну, а что касается тяжкого сомнения… С некоторых пор полковник сомневался, что он вообще когда-нибудь выполнит данный ему приказ. Конечно, подчиненным он ничего такого не говорил, даже виду не подавал, будто его терзает неуверенность, но перед самим собой — для чего же таиться? Самого себя не обманешь. Самому себе так и надо говорить: так, мол, и так, ты не в состоянии справиться с «неуловимыми каракалами», ты не видишь ни путей, ни способов, ни возможностей выполнить то дело, которое тебе было поручено. И как же полковнику быть, как ему жить в таком раздвоенном состоянии? И о чем ему докладывать по рации вышестоящему начальству?
К счастью для полковника, разговор по рации оказался совсем коротким. По какой-то причине начальство не пожелало слушать доклад полковника по рации, а велело ему немедленно прибыть в штаб для самоличного разговора. О чем должен быть этот разговор — об этом полковнику никто ничего не сказал.
— Я срочно отбываю в город, — сказал полковник своим помощникам Наги и Резе. — Таков приказ. Зачем — не знаю, когда вернусь, тоже не знаю. Наги, ты остаешься за меня. Что делать, ты знаешь. Не отходите далеко от рации. Если понадобится, я свяжусь с вами.
— Все понятно, — кивнул Наги.
— Тогда я поехал, — вздохнул полковник.
Он взял с собой пятерых солдат в качестве охраны, все уселись в полковничий джип, и машина тронулась. Нужно спешить, расстояние до города было немалым.
Этот разговор происходил в присутствии Аббаса — он только что пришел на площадь и сообщил, что похороны убитого старика Джумы должны состояться завтра.
— Что говорят люди? — спросил Наги у Аббаса, рассеянно глядя в ту сторону, куда только что уехал полковник Хадид.
— Большей частью ничего, — ответил Аббас. — Молчат… Хотя некоторые говорят…
— И что же именно? — спросил Наги.
— Разное… — неохотно ответил Аббас. — Например, ругают вас. Спрашивают, для чего вы прибыли в поселок, если не в состоянии нас защитить.
— У кого спрашивают? — не понял Наги.
— Друг у друга, — пояснил Аббас. — А еще у меня. Говорят: для чего ты связался с солдатами, если они ничего не могут сделать?
— И что ты им сказал в ответ? — спросил на этот раз Реза.
— А что я мог им сказать? — ответил Аббас. — Сказал, что обязательно найдем и уничтожим «каракалов». Завтра или послезавтра…
Помолчали, а затем Наги спросил у Аббаса:
— А ты-то сам не боишься?
— Кого? — глянул на него Аббас.
— Ну, не меня же, — хмыкнул Наги. — «Каракалов».
— Боюсь, — вздохнул Аббас. — Очень боюсь. Ладно я, но ведь у меня семья. За нее я боюсь больше, чем за себя. Я-то смогу за себя постоять. У меня есть пистолет. А вот моя семья за себя постоять не сможет. Жена, дети, старики-родители — как они могут защитить себя? Придется это делать мне. Оберегать и себя, и их.
— Ну, и как ты собираешься это делать? — спросил Реза.
— Если бы я это знал! — вздохнул Аббас. — Может, вы что-нибудь посоветуете? Вы должны знать…
‒ Может, и посоветуем, — после молчания произнес Наги. — А может, что-нибудь и сделаем… Например, возьмем твой дом под охрану. Днем, думаю, это без надобности, а вот ночью — это, по-моему, мысль хорошая. Приставим на ночь к твоему дому нескольких солдат — и пускай только «каракалы» к тебе сунутся! Как ты на это смотришь?
— Не надо солдат! — торопливо ответил Аббас. — Зачем?
— Чтобы ты и твоя семья чувствовали себя спокойно, — сказал Наги. — Будем всех вас охранять. Защищать от «каракалов».
— Да я и сам себя смогу защитить! — все так же торопливо возразил Аббас. — У меня пистолет. А солдаты пускай охраняют поселок. Так будет разумнее. В крайнем случае пускай они прибегут к моему дому, когда услышат выстрелы. Вот и все.
— Ну, как знаешь, — сказал Наги и отвернулся.
Он нарочно отвернулся, чтобы не смотреть в глаза Аббасу. Этот взгляд мог выдать Наги. Это был недоверчивый взгляд, в нем читалось сомнение и настороженность. То, что сказал Аббас, Наги не понравилось. Было что-то в словах Аббаса неискреннее, чувствовался в них испуг, будто Аббас говорил совсем не то, что должен был говорить на самом деле… Во всяком случае, так Наги показалось.
Аббас еще некоторое время пробыл рядом с Наги и Резой, а затем сказал:
— Мне нужно отлучиться. Хочу помочь приготовить Джуму к погребению. Помолиться. Каждый мусульманин должен помолиться у праха своего ближнего.
— Да, конечно, ступай, — сказал Наги. — Если понадобишься, мы тебя разыщем.
— Ближе к вечеру я приду сам! — сказал Аббас. — День долгий, и мало ли что может случиться к вечеру!
— Да, конечно, приходи, — сказал Наги.
Когда Аббас ушел, Наги долго молчал, погруженный в свои мысли.
— Ну, и что ты думаешь? — спросил наконец он у Резы.
— О чем? — не понял Реза.
— Не о чем, а о ком, — поправил Наги. — Об Аббасе.
— Ничего не думаю, — недоуменно ответил Реза. — А что я должен о нем думать?
— Ну, например, о том, почему он отказался от того, чтобы мы охраняли его ночью, — сказал Наги. — Тебе не кажется это странным?
— Это его дело, — пожал плечами Реза.
— Оно, конечно, так, — согласился Наги. — А только все равно странно. Непонятно… Ему предлагают охрану, а он отказывается. У него жена, дети и старики-родители, а он не хочет никакой охраны. И это после того, как минувшей ночью «каракалы» убили старика-сторожа — за то, что он, дескать, помогал нам. А чем он нам помог? Можно сказать, ничем. Другое дело Аббас. Он в глазах «каракалов» куда больше повинен. А значит, его очередь — следующая. Понимает ли он это? Да, понимает. А все равно отказался от помощи. Почему?
— Может, потому, что
