– Я бы с удовольствием. А гости не обидятся?
– Ты думаешь, гостям сейчас до нас есть дело? Когда столько коньяка на столе?
Тут как раз с дерева падает груша, и попадает кому-то точно в рюмку, хохот стоит, все соскакивают с мест, хотят увидеть грушу в коньяке… В общем, действительно не до жениха и невесты людям.
А Лариса, Циркач, Платов, Хук заходят в комнату. Здесь Физик вешает люстру – собственный подарок, который он привез из Москвы. Люстра как раз подходит к деревенскому дому – невысокая, с цветными стеклышками, схожими по форме с грушевыми листьями.
Мама Циркача стоит рядом с ним, жалуется зашедшим ребятам:
– Ну никак не уговорю его идти за стол! Я же электрика хоть завтра приглашу, а он – смотрите что делает? И на веранде, и во второй комнате уже всю проводку заменил…
Хук разводит руками:
– Вот что значит не пить. Беда – я давно ему об этом говорил.
– Тебе много еще тут возиться? – спрашивает Циркач.
– А что?
– Прогуляться с нами не хочешь?
– Куда?
– Так, в огороде посидим, за околицей пройдемся.
– А чего ж не пройтись. Я минут через пятнадцать подойду.
– Мам, – сказал Циркач, – можно мне уже переодеться, а? Костюм, галстук – все как-то не по-человечески.
– Ну не трико же надевать, – развела руками мама. – И не солдатские штаны.
– Во, точно! Где мое курсантское хэбэ? Я не растолстел, так что в него влезу…
Лариса побежала домой тоже переодеваться, а ребята зашли в соседнюю комнату. Здесь на стене висит большая фотография. Генерал, еще моложавый, мама в спортивной куртке с крупной надписью СССР, Циркач в курсантской форме.
Мама заходит следом, поясняет:
– У него столько железа с войны в груди было… И один осколок тронулся, врачи ничего не смогли сделать. А так хотел на свадьбе сына погулять! И вообще, столько еще планов было – не успел…
– Зато успел меня в теплое местечко пристроить, – говорит Циркач, переодеваясь.
Мама бросает взгляд на Платова:
– Ох, знаю я эти теплые местечки…
Она остается с Физиком, а ребята выскакивают в огород. Там через низкий забор – уже соседская копна сена, на верху сидит Лариса в простом летнем платьице. Они залезают к ней.
Жарит солнце, августовское, не жалеющее себя перед осенью, наливаются медом яблоки, и осы гудят вокруг них. На той стороне реки начинаются леса, береза с елью, на свадебном столе было много грибов – это оттуда. Платов вздохнул: никак не удается сходить за грибами, а хотелось бы…
Лариса прильнула к плечу Циркача:
– Вот здесь же копна стояла, когда мой разлюбезный в десятый класс перешел. Я сижу на ней, а они с Николаем Терентьевичем, с папой своим, в малиннике. Мой спрашивает: «А в училище при поступлении плавание сдают?» А Николай Терентьевич отвечает: «А как же, вот только у тебя с этим пока плоховато». Взял ведро с малиной и пошел в дом…
В огороде показался Физик, подобрал с земли яблоко, протер о рубашку, грызанул так смачно, что стало слышно на копне.
– Видно, увильнуть от командировки хочет, – сказал Хук. – На больничный с дизентерией уйдет… И что дальше-то произошло, Лариса? Отец ушел, а этот сразу к тебе на копну?
– Если бы. Он тогда меня не замечал. Он, сумасшедший этот, бегом через огород и прямо с кручи как прыгнет и не выныривает. Я как заорала…
Хук показал рукой:
– Вот с той кручи?
– Да, представьте, – сказала Лариса.
Теперь уже хмыкнул Платов:
– Не может быть, там же высота…
– Да, и глубина сразу, – у Ларисы даже глаза округлились и опять стали испуганными. – Там омут, сомы живут…
Блаженно улыбающийся Циркач покачал головой:
– Не было такого. Что я, действительно сумасшедший, что ли?
– Ну да, – согласился Платов. – Это ты, Лариса, приукрасила малость. У берега омут, а дальше течение такое сильное.
– А ширина? – сказал Хук. – Я неплохо плаваю, и то бы никогда в жизни…
Лариса обиделась:
– Вы мне не верите?!
Они в один голос выкрикнули:
– Не-е-ет!
И в тот же миг оказались в одних плавках, помчались через огород к берегу, и Физик присоединился к ним, и вот так, кучей, сиганули в реку. Закричала Лариса…
Год назад это было. Ларисе скоро рожать. Перед этой командировкой Платов сказал Циркачу:
– Все, о поездках забывай, вернемся – будешь пацанов нашей работе учить.
Циркач было возмутился, но Платов на такие темы долго говорить не любит:
– Это не обсуждаемо: все – значит, все.
Циркач бежит вслед за американцем, одна рука на автомате, не отпустит и не промахнется…
Литвинов так размешивает кофе ложечкой, что не замечает, как он выплескивается на полированный стол. Сергей Сергеевич смотрит при этом на Полковника с таким непониманием, с каким смотрит на учителя ребенок, впервые узнающий, что корень квадратный никакого отношения к дереву и траве не имеет.
– А зачем нам американец? – растерянно спрашивает Литвинов. – Зачем его взяли? На кой черт нам нужен этот янки?
Хороший вопрос. Сродни детскому: «А почему же тогда это корень?» Попробуй ответь.
– У вас скоро кофе не останется, Сергей Сергеевич, – говорит Полковник.
Тот никак не придет в себя:
– Что? Какого кофе?
– Черного.
Полковник показывает на чашку, и только тогда Литвинов понимает, о чем идет речь.
– Не смешно. Я действительно места себе не нахожу! Там, – показывает он пальцем наверх, – очень довольны, что Бабичева освободили, что он, может, уже через день будет в Москве.
– Наш пилот еще на чужой территории, – уточнил Полковник. – И говорить о его прилете сюда так уверенно нельзя. Да, мы делаем для этого все возможное…
– Молодцы. Но зачем взяли американца?
– Затем, что война, Сергей Сергеевич. А на войне обстоятельства часто складываются независимо от наших планов. Американец зашел в камеру, в гости к нашему Бабичеву, с коньяком, шоколадом, и невозможно было сразу определить, кто есть кто.
Нет, не пришел еще в себя куратор. Обычно спокойный, он чуть ли не на крик переходит:
– В камеру, с коньяком? В гости? Вы что такое говорите? Что в камере с Бабичевым мог делать американец? Вы можете ответить, как это все стало возможным?
Полковник понимает, что сейчас лучше помолчать, отхлебнуть чай, макнуть в мед сушку и представить прервать паузу самому Литвинову – чтоб он опять не зацепился ни за какое слово.
Сергей Сергеевич успокаивается, пьет кофе, закуривает сигарету. Он понимает, что наговорил кучу глупостей.
– Простите. Шарики за ролики заходить начали. Надо же теперь все начальству объяснять и предлагать ваши варианты. Что вы собираетесь делать с американцем?
Вообще-то, надо бы опять помолчать, не по адресу вопрос, но он сегодня центральный.
– За ответом я как раз к вам и пришел. Это дело политиков.
Литвинов мелко закивал:
– Хотите, значит, чтоб я взял на себя ответственность… Нет, правильно, конечно, вопрос очень сложный, и решать его нашим бойцам… У них там и так своих проблем хватает, я понимаю. Однако это, как вы понимаете, и не в моей компетенции, будем наверху немедленно решать. Одно скажу точно: тащить его в Москву нельзя.
Полковник едва подавил в себе огромное желание улыбнуться:
– О какой Москве сейчас речь, Сергей Сергеевич! Вернуть отряд будет очень сложно. Кан погиб, информации с базы Чандлера я тоже больше не имею, как последний вариант, возлагаю надежду на операцию «Заслон», но они могут обеспечить только коридор для прохода группы Пятого. Товарищи там хоть и идейные, но не профессионалы…
– Подожди, какой «Заслон»?! – Литвинов даже привстал со стула. – Мы же, кажется, уже говорили об этом. Никаких совместных операций с вьетнамцами, ни-ка-ких! Даже речи об этом быть не может! Вы что! Мы и так… А это – слишком уж…
Полковник сказал упрямо:
– Пятому трудно будет пройти на север. Ему надо помочь.
– Ты тактик, Полковник, ты отличный тактик, но никак не стратег. Ты рассуждаешь как военный, а надо ведь шире смотреть. Для нас отношения с Америкой в стратегическом плане важнее, чем с Вьетнамом. Даже сейчас.
Полковник, судя по всему, ждал этих слов. И улыбнулся про себя:
– Правильно, я вояка. Для меня война там, где есть враг и есть союзник. А еще есть задача, которую надо решить, и люди, которых надо спасти. Для политиков-стратегов это, конечно, мелочь. Они решат это в два счета. Ну что ж, я не буду лезть в чужую епархию: пусть решают. У меня других задач полно, и вы это, Сергей Сергеевич, знаете.
Литвинов встал из-за стола, стал прохаживаться по кабинету. Остановился у стены, занавешенной картой мира. Посмотрел туда, где Вьетнам.
– Так вы говорите, они не берущиеся?
– Говорю. Но во всем остальном – обычные смертные.
– И этот ваш… простите, наш Пятый?
– И наш Пятый.
Продолжение знакомства. Платов
Прошлое лето, московская жара. И в самое пекло – занятия по физподготовке. Ухайдакались даже профессионалы.
