Ознакомительная версия.
Умело и целенаправленно в стране сеялся хаос. В общей сложности счет шел на десятки жертв. Но самое страшное – поселялась неуверенность. Котел закипал. И все попытки выпустить пар и закрутить вентиль пока ни к чему не приводили.
Правоохранительные органы с трудом удерживали ситуацию от взрыва. Встал вопрос о введении чрезвычайного положения на юге России и в ряде регионов.
Все это сопровождалось истерикой на внутреннем и внешнем политическом фронтах. Во весь голос зазвучали обличительные выступления представителей политических партий – больших, малых, карликовых. При этом вся вина по событиям в Долгопольске возлагалась исключительно на местные и федеральные власти. Особенно на федеральную, которая «погрязла в коррупции и не в состоянии решить ни ичкерскую, ни даже элементарную проблему маленького города». В общем, вечные заклинания оппозиции – власть должна уйти, власть обязана уйти. Когда власть уйдет, Россия станет утопическим городом Солнца, воцарится всеобщее замирение и львы мирно будут дремать рядом с овцами.
На внешнеполитических фронтах дела обстояли не лучше.
По «Би-би-си» прошел репортаж с живописными кадрами пылающих ичкерских сел, валяющихся на их улицах трупов и российских БТРов с эмблемой внутренних войск, долбящих из крупнокалиберных пулеметов по домам. Все это было прокомментировано достаточно сухо – русские вооруженные силы наводят порядок на мятежных территориях. Но от журналистов и не требовались эмоциональные комментарии.
В тот же день представители прибалтийских стран на Парламентской Ассамблее Европы подняли вопрос о зверствах русских военных в Ичкерии. Продемонстрировали видеозаписи «геноцида», притащили аудиозаписи каких-то свидетельских показаний жителей разгромленных российскими войсками населенных пунктов и родственников безвинно убиенных селян.
Комментарии злобных прибалтийских шавок были ожидаемые – мол, кровавые пособники морально изжившего себя режима устроили кровавую резню против гражданского населения, чтобы деморализовать маленький свободолюбивый народец Ичкерии, мечтающий наконец скинуть с себя ярмо империи.
– Этот рейд русских полицейских сил по Ичкерии нарушает все мыслимые нормы международного права, – вещал заунывно серый и невзрачный, похожий на сельского бухгалтера представитель Латвии. – Убитые дети. Массовые жертвы.
И ему с готовностью вторили европейские парламентарии:
– Осудить Россию по конвенции против геноцида…
– Создать международные комиссии.
Кадры были подлинные. Они зафиксировали разгром в селении Дахи, который оставил после себя выбирающийся с вражеской территории, истекающий кровью батальон внутренних войск. Русские солдаты дрались за свою жизнь и жизнь своих товарищей. Они вели тяжелый бой с превосходящими силами противника. И выиграли его. Но объяснять что-то кому-то было бесполезно.
Следом арабские страны подняли вопрос о созыве внеочередной сессии ООН по положению в Ичкерии. В западных СМИ, парламентах, различных общественных и политических движениях разгоралась оживленная дискуссия о положении в мятежной республике. При этом российская сторона оказалась в положении оправдывающейся, а оно всегда заведомо проигрышное.
Демонстрация кадров «геноцида» гордого малого народа вызывала резкий всплеск в утихнувшей было митинговой волне. Европу захлестнули антироссийские демонстрации, в которых коренных европейцев, в основном студентов и творческой интеллигенции, из тех, кому ни свою, ни чужую родину не жалко, участвовало больше, чем мусульман. Митингующими были блокированы российские посольства во Франции, Дании и Бельгии. «Свободу Ичкерии. Русских военных преступников под международный трибунал!!!»
Все эти психологическая, дипломатическая и информационная атаки были направлены на одно – не допустить ввода войск в Ичкерию. Не дать России проявить силу и волю. И еще в этой шумихе ненавязчиво, но упорно проталкивалась мысль: Россия, мы тебе все простим, только признай суверенитет мятежной республики. И в тот же миг снова окажешься в таком приятном ряду интеллигентных демократических режимов.
Как показывает многотысячелетняя историческая практика, в геополитических играх никто никому ничего не прощает. И обещаний никто не сдерживает. Сделай только шаг назад, и те, кто еще вчера так искренне обещал не дать тебе упасть и протянуть руку помощи, подтолкнет тебя сильнее, собьет с ног. А потом уж навалятся все кому не лень и будут метелить ногами, пока не испустишь дух…
Те, кто умел смотреть в корень событий, ясно видели, что на Россию, как на рубеже тысячелетий на Советский Союз, набросилась вся собачья свора. А свора набрасывается обычно с одной целью – разорвать на куски.
Когда во времена СССР перед тогдашним президентом великой империи встал подобный выбор – поддаться Западу или проявить несгибаемую волю, он не нашел в себе силы не то чтобы порвать, а немножко растянуть опутавшие страну сети.
Теперь экзамен держала Россия…
Темно-вишневый, помятый, продырявленный пулями джип «Тойота Ландкраузер» продолжал мерить колесами пыльные ичкерские дороги, неся вперед разведывательно-диверсионную группу. Выходка, конечно, была отчаянная. Но так уж всегда у Ника получалось – самые бесшабашные его поступки, самые безумные авантюры всегда удавались.
Десантникам везло. После кровавой разборки у поста они практически без проблем отмахали уже половину Ичкерии…
– Давай правее, выходим на проселочную, там напрямую к Дахтар-юрту, – приказал Ник.
В республике царила неразбериха. В броуновском движении метались туда-сюда толпы вооруженных людей. Главари мятежников, вооружавшие без разбору всех бандитов подряд, сотворили смуту, с которой бороться им самим стоило огромных и чаще тщетных усилий. Все основательно разработанные за рубежом схемы перекраивания территорий, революций, восстаний, государственных переворотов часто натыкаются на национальные особенности населения, которые часто срывают самые красивые разработки и планы. В Ичкерии не только каждый полевой командир, но и просто хорошо вооруженный бандит считал себя главным и не спешил подчиняться никому. Новая власть тщетно пыталась навести хоть какой-то порядок, который был жизненно необходим, удержать в руках власть и отделиться от России. С порядком ничего не выходило, зато неразбериха была дикая. А неразбериха – идеальная среда для диверсанта…
Цыган вел машину весело, легко, с прибаутками.
– Ох, нравятся мне «япошки», – выжимая педаль газа, говорил он. – Хорошая тачка. Вернусь, такую же прикуплю.
– Ага. На денежное довольствие капитана, – вторил Акула. – В «Детском мире». В одну сотую натуральной величины.
– Ну вот, – горько вздыхал Цыган. – Такую мечту уронил в грязь, мерзавец.
Нику не нужна была карта. Он промерял шагами, прополз на брюхе, пропахал пузом всю эту республику. Джип нырял на проселочные дороги, выползал на бетонку, плетя кружева, как убегающий от лисы заяц.
Пару раз машина чуть не въехала в коровьи стада, идущие на выпас… А когда на скорости летели по бетонке, сзади рванул фугас – взрывное устройство было рассчитано на тяжелую машину, но пока сработал механизм и рвануло, джип, несшийся на скорости сто километров, выскочил из опасной зоны. Тряхнуло сильно, заднее стекло осыпалось, в ушах долго звенело, но в остальном легко отделались. Кто взрывал, зачем – одному шайтану, хозяину всего этого ада, известно… Но это неважно… Вперед!
Ник смотрел на проносящиеся за окном, наполненные безнаказанными и наглыми бандитами ичкерские дороги. С девяносто пятого эта прободная язва на теле страны стала его личной болью. В группе он единственный, кто испытал на себе кошмар начала Первой Ичкерской. И глухой болью отдавалась в нем песня той войны:
Кавказ в огне, здесь не Афган.
Был дан приказ войти войскам.
И мы вошли, но не стрелять, ведь тут же дети.
Колонны шли, в пути их жгли,
Дым расстилался до Москвы.
Кто нам за боль и смерть теперь ответит…
Из своих четырех боевых орденов два ордена Мужества он получил именно за нее, проклятую. И такого ужаса, как в первую войну, он не встречал никогда, хотя и повидал в этой жизни немало.
Странное было время. Странно началась война – больше напоминавшая разборку между старыми подельниками – московскими и ичкерскими, чем реальное наведение конституционного порядка. Странная была реакция общества. Телевизор аж лопался от избытка обвинений в адрес русской армии, осмелившейся напасть на гордый народ. Газеты писали о зверствах русских оккупантов, уничтожавших ичкерских детей. Бесновались политики, призывая срочно идти на переговоры с бандитами, потому что воевать в цивилизованном мире неприлично.
Да и сама война велась странно. На тридцатитысячную регулярную армию мятежников и еще неисчислимое количество ополченцев двинули чуть больше двадцати тысяч солдат. Почти без разведки, без полноценного информационного и штабного обеспечения, когда даже комбаты не имели карт местности, войска ползли к Грозному. Дороги перекрывали толпы ичкерских женщин и детей, они блокировали колонны, из-за их спин лупили из автоматов боевики, зная, что русские солдаты не будут стрелять по гражданским. Военных убивали, захватывали в плен, а они имели четкий приказ – не применять оружие по «мирному» населению. По колонне дивизии, в которой шел и Ник, ичкеры влупили реактивными снарядами установки залпового огня «Град», хотя командование убеждало, что серьезного вооруженного сопротивления не будет. В результате к Грозному выдвигались и блокировали его две недели, вместо запланированных Генштабом трех дней. Внутренние войска вообще гнали вперед с плексигласовыми щитами для разгона демонстрантов. Но настоящий ад начался в Грозном…
Ознакомительная версия.
