Ознакомительная версия.
Да и сама война велась странно. На тридцатитысячную регулярную армию мятежников и еще неисчислимое количество ополченцев двинули чуть больше двадцати тысяч солдат. Почти без разведки, без полноценного информационного и штабного обеспечения, когда даже комбаты не имели карт местности, войска ползли к Грозному. Дороги перекрывали толпы ичкерских женщин и детей, они блокировали колонны, из-за их спин лупили из автоматов боевики, зная, что русские солдаты не будут стрелять по гражданским. Военных убивали, захватывали в плен, а они имели четкий приказ – не применять оружие по «мирному» населению. По колонне дивизии, в которой шел и Ник, ичкеры влупили реактивными снарядами установки залпового огня «Град», хотя командование убеждало, что серьезного вооруженного сопротивления не будет. В результате к Грозному выдвигались и блокировали его две недели, вместо запланированных Генштабом трех дней. Внутренние войска вообще гнали вперед с плексигласовыми щитами для разгона демонстрантов. Но настоящий ад начался в Грозном…
В столице Ичкерии и ее окрестностях мятежники обустроили около полусотни инженерно-оборудованных опорных пунктов, подготовили немало сюрпризов – завалы, минные заграждения, окопы для стрельбы из танков и БМП, артиллеристские позиции. Городские подвалы были изрыты кротовыми норами, соединены в укрепления, подготовлены позиции для уничтожения бронетехники.
Город штурмовали бездарно, без оглядок на боевые уставы. Численное соотношение штурмующих и обороняющихся было в пользу последних, тогда как для штурма города необходимо пятикратное преимущество атакующих. Легко, как на прогулке, перли колонны бронетехники по гулко пустому городу. Бронетехника шла без поддержки мотострелков. А потом неожиданно подвалы и чердаки озарились выстрелами ручных противотанковых гранатометов и «Шмелей». Ухали загодя заложенные фугасы. Один из них похоронил три десятка вставших на постой в пустующем здании спецназовцев. Моджахеды с пугающей эффективностью жгли колонны с техникой – удары из гранатометов по головной и замыкающей машине, а после этого планомерное уничтожение людей и техники. За несколько суток уличных боев сожгли больше сотни БТРов и БМП, полсотни танков, уничтожили больше тысячи военнослужащих. Ник тогда понял, что такое настоящий безумный, сюрреалистический кошмар, как будто поднявшийся из черных глубин сновидений. Стреляли окна, стены, вздымался взрывами асфальт. Кто в кого палит, где свои и где чужие – порой не понять. И дым, запах горелого мяса, крики, матюги, срывающийся от мата голос в радиостанции: «Подверглись нападению. Подорваны. Есть двухсотые и трехсотые!» И вечное: «Просим помощи!»
И на фоне всего этого ужаса неизвестно как просочившиеся в Грозный известные московские правозащитники в мегафон призывали русских солдат сдаваться…
Странная война. Странные бездарные приказы… И русские солдаты и офицеры, которые в очередной раз ложились на амбразуру, совершая невозможное.
Кавказ в огне, здесь не Афган,
Здесь вся война – сплошной обман,
Латвийским снайпером комбат смертельно ранен.
Но, матерясь, мешая грязь,
Дождем свинца сметая мразь,
Наш полк дошел, дополз до Грозного окраин…
Но все же военные очухались. И принялись за настоящую боевую работу. Казалось, уничтоженные и рассеянные мотострелковые колонны, которые боевикам вроде бы оставалось только добить, группировались, занимали круговую оборону и образовывали опорные пункты. Подтянулись свежие силы. И началось методичное и эффективное уничтожение мятежников.
Горячее было время. Дивизия ВДВ неторопливо ползла к центру города дворами, там, где никто не ждал. Группу Ника из уникальных специалистов при боях в Грозном нередко использовали как пехотное отделение, бросая в атаку как штурмовое и передовое подразделение. Давили боевиков. Закрепились на подходе к Президентскому дворцу. Успешно отразили все атаки. А потом выбили сволочей из дворца. Тогда группа Ника и бойцы из Московского полка спецназа ВДВ ночью из бесшумного оружия сняли огневые точки, прикрывающие окрестности дворца, и с этих же точек поутру ударили по душманам. Подработали дворец артиллерией. И выбили оттуда гадов…
А потом началась еще более странная война. Когда бандформирования начинали прижимать и стирать с лица земли, Москва тут же объявляла перемирия, переговоры, в которых принимали участие высшие должностные лица России и главари бандформирований. Обычно эти паузы в боевых действиях позволяли бандитам перегруппироваться и выжить. Неужели не знали столичные шишки о том, что нельзя такого делать?! Еще в инструкциях ОГПУ двадцатых годов, когда шла борьба с басмачеством в Средней Азии и ситуация там складывалась куда хуже ичкерской, четко было сказано: «Запрещено вступать с бандитами в переговоры о сдаче без достаточной осведомленности о состоянии шайки и о причинах, вызвавших переговоры со стороны главаря, или затягивать их, прекращая военные действия. Предложения о переговорах не должны исходить от официальных лиц и органов власти, ибо это увеличивает авторитет главаря и создает почву для агитации о беспомощности Красной Армии и советской власти». Наверное, знали. Просто от Ичкерской войны с первых дней веяло сладким трупным запахом измены…
Ник встряхнул головой, пытаясь отвлечься от воспоминаний. Но молоточком долбила в череп мысль: а не начинается ли сейчас такая же странная война, больше похожая на подготовку к капитуляции?
Шуршали колеса. Несся джип по до боли знакомым дорогам. До крови. До смерти… Каждый поворот, каждый камень о чем-то напомнил. Вон, справа, через лесной массив колхоз «Тридцать лет Октября». Около него в зеленке их разведгруппа летом девяносто пятого завалила, как лося, заместителя командующего Северным фронтом обороны Ичкерии Доку Тугаева и еще двух арабов. В итоге этот самый фронт, а точнее несколько банд, не просто остался без командования… Тугаев держал общак, тайну которого забрал с собой в могилу, и абреки остались без денежных вливаний, следовательно, смысл национально-освободительной борьбы резко потускнел. Тогда за голову спецназовцев, ликвидировавших уважаемого бандита, объявили две сотни тысяч баксов. Но поди узнай, кто там из спецов отработал!
Нам наплевать, что говорят.
В России каждый демократ
Кричит с трибун, что мы кого-то обманули.
Мы не дрожали под огнем, и мы отсюда не уйдем,
Пока свистят над головами пули…
Да уж, пуль тут просвистело немало. Справа, там, где через пустошь тянутся линии электропередачи, расположен поселок Майский. Март девяносто шестого. Это уже воспоминания о неминуемом военном трибунале, который так и не состоялся. Тогда группа военнослужащих налетела на засаду. Четверо офицеров были убиты. В плен попали друг Ника – начальник разведки десантного полка и два майора из Северо-Кавказского округа. Из штаба пришел не подлежащий обсуждению приказ – всем разведгруппам до выяснения ситуации прекратить передвижения и не соваться больше никуда. Но Ник плюнул на всех умников, объявил своим ребятам: «Есть риск, что нас за этот героизм тюрьмой наградят! Поэтому никому ничего не приказываю. Спрашиваю: кто со мной? Откажетесь – не обижусь». Естественно, пошли все… Тогда погуляли от души. По имевшейся информации, выдергивали прямо из теплых постелей мирных боевиков – тех, которые стреляют только иногда, а числятся правопослушными селянами. На пятом адресе из очередного ошалевшего от налета абрека удалось выбить, кто из полевых командиров держит пленных. А потом Ник захватил в заложники всю семью Саллатдина – того самого полевого командира, который почему-то считал, что русские на такое не способны. И пошел торг. Обмен… Саллатдин объявил тогда Ника личным врагом и обещал резать до пятого колена. Встретились они только в 2000 году, в пяти километрах отсюда, вот за тем леском. Получив информацию о том, что Саллатдин рыщет в здешних лесах и селах, Ник в одиночку ушел в поиск. И ножом, которым владел виртуозно, как скрипач смычком, расписал в лоскуты охрану, а потом и самого полевого командира. Личная месть. Кровники. Так заведено в этих краях испокон веков…
Странные отношения у Ника с этой землей. Он ее ненавидит, поскольку она полита кровью его друзей. И вместе с тем, когда попадает в большой мир, у него возникает ощущение, что там одни декорации, и живет, как заводной – без смысла и толка. Там майор – любитель загнуть хороший анекдотец, уважающий пивко с рыбкой, имеющий старую «шестерку», которую с упорством маньяка держит в порядке, эдакий простодушный деревенский дядечка. Все внешняя шелуха. Жизнь там, где заброска, поиск. В зеленке он преображается. Тяжеловесная основательная поступь землепашца становится мягкой и бесшумной. И одухотворение на лице появляется, блеск азартный в глазах. Может показаться, что он становится другим человеком. Все не так. Просто в мирное время Ник как компьютер в режиме ожидания. А здесь он просыпается. И превращается в боевую машину.
Ознакомительная версия.
