помолчал, затем вдруг резко обернулся и в упор взглянул на Звягина. — Я говорю — без нашего участия! — повторил он. — Точнее — без вашего, товарищ полковник. Вы ими не командовали, а они прорвались. И сейчас, должно быть, те, кто уцелел, среди своих. И командование у них спрашивает: а куда подевался командир дивизии полковник Звягин? Может, он убит? А если не убит, то где же он? Как вы думаете, что они говорят в ответ? Барышня, этот вопрос касается также и вас.
— Не вам об этом рассуждать. — Полковник Звягин открыл глаза и со злобой взглянул на адъютанта. — Если что — я отвечу сам.
— Это конечно, — согласился адъютант. — Вот только что именно вы ответите? Почему вы здесь, а ваши солдаты — там?
— Ну, так и вы тоже здесь, а не там, — сказал Звягин.
— А что я? — возразил адъютант. — Я при вас. Так сказать, по долгу службы. Ну, про барышню мы и вовсе говорить не будем. Что барышня? С нее спросу нет. Но все-таки мне интересно — что дальше? Почему мы сейчас здесь, а не там?
Адъютант повернулся и указал рукой вдаль, туда, где затихала отдаленная стрельба. Полковник Звягин выхватил из кобуры пистолет и трижды выстрелил в адъютанта. Тот вздрогнул, недоуменно посмотрел на полковника и упал. Звягин выстрелил в адъютанта еще два раза. Катя вскрикнула и испуганными глазами взглянула на полковника.
— Вот так, — деревянно улыбаясь, сказал Звягин. — Вот так… А ты не кричи. Не надо кричать. А то вдруг услышат…
— Вы… вы его убили! — в ужасе произнесла Катя. — Своего…
— Он сам себя убил. — Деревянная улыбка не сходила с губ Звягина.
— Зачем? — Катя не могла прийти в себя. — Зачем вы его застрелили?
— А ты что же, хотела, чтобы он застрелил меня и тебя? — зло выговорил Звягин. — Вишь, как он завел! Почему мы здесь, да что я скажу… А дальше дошло бы дело и до стрельбы. Не зря же он снял автомат с шеи. И что же — было бы лучше, если бы он застрелил нас, а не мы его?
На это Катя ничего не ответила. Она не сводила испуганных глаз с мертвого адъютанта.
— И все равно я не понимаю… — наконец проговорила она.
— Чего ты не понимаешь? — взглянул на нее Звягин. — Ну, что тебе непонятно?
— Я не понимаю… — повторила Катя.
— Хорошо, я тебе объясню, — сказал Звягин. — Растолкую. Первое: возвращаться туда, — он указал рукой куда-то вдаль, — нам нельзя. Там нас не пощадят. Там для нас — смерть.
— Почему же? — тихо спросила Катя.
— Потому что моя дивизия там, а я здесь! — резко ответил Звягин и кивнул на мертвого адъютанта: — Он был прав. Что я скажу там, — он опять указал вдаль рукой, — когда меня спросят? Кто станет слушать мои объяснения и оправдания? Я завел дивизию в мешок, и я ее из мешка не вывел. Более того: я — сам по себе, а дивизия — сама по себе. Это же трибунал! А то, может, и до трибунала не дойдет… Так получилось… Потому-то нам туда и нельзя.
— Нам? — Испуг в голосе Кати сменился удивлением.
— А ты что же, думаешь, они тебя помилуют? — Звягин желчно усмехнулся. — Меня, значит, поставят к стенке, а тебя наградят орденом? А за что тебя награждать? За то, что ты была со мной? Хороший повод для награды, ничего не скажешь.
— Но… — попыталась возразить Катя.
— Ты хочешь сказать — там разберутся? — скривился Звягин. — Как же — они разберутся… Станут они возиться с какой-то связисткой. Уж если меня не помилуют, то и тебя тоже.
Катя, подавленная, долго молчала. Она не знала, что ей говорить и что делать. Она просто сидела на мерзлой земле, обхватив руками коленки, и невидящими глазами смотрела вдаль.
— Так что же делать? — наконец спросила она.
— Жить, — ответил Звягин. — Для чего нам умирать? И мне, и тебе тоже? Надо жить дальше…
— Как? — спросила Катя.
— А вот ты меня послушай! — наклонился к ней Звягин. — Но только внимательно слушай — без всяких таких… — Он не договорил и пошевелил пальцами. — К своим нам возвращаться нельзя — это понятно. Сидеть в этом мерзлом лесу — много не высидишь. Да и какой смысл? Значит, остается одно — уйти к ним.
— Куда? — не поняла Катя.
— К ним, — жестко повторил Звягин. — К немцам.
На это Катя ничего не сказала, лишь ошарашенно приоткрыла рот, и в ее глазах заметались испуганные тени.
— Да, к немцам! — все так же жестко повторил Звягин. — Ну, а что? Я — полковник, командир дивизии. Не каждый день им в руки попадают полковники и командиры дивизий! Я много чего знаю, я — специалист. А немцы ценят специалистов. Так что не обидят. Ну, а ты будешь при мне. Скажем им, что ты моя жена.
— Но… — заикнулась было Катя.
— Или, может, ты думаешь, что советская власть в этой войне победит? — не дал ей договорить Звягин. — Как же — победит… Все эти наступления — дело временное. А дальше начнутся сплошные отступления. Уж я-то знаю. А где отступления, там и смерть. Зачем нам умирать?
— Но ведь это предательство! — выговорила наконец Катя. — Как же так? Ведь нельзя предавать… Надо сражаться…
— Это жизнь, детка, — назидательно проговорил полковник. — Которая, как мы знаем, всем дается лишь один раз. Значит, надо жить. И в той ситуации, в которой мы оказались, выжить можно только так, как я сказал. Ты меня поняла?
На такие слова Катя не нашла что ответить. Ей захотелось плакать. И чтобы ее кто-нибудь утешил. Но некому было ее утешать, это она прекрасно понимала. Кто бы ее мог утешить? Мертвый адъютант? Полковник Звягин — ее нечаянный походный сожитель? Так ведь он не утешит. Вон какие страшные слова он говорит! Надо, говорит, сдаваться фашистам. Но ведь нельзя сдаваться фашистам! С ними надо воевать! До последнего патрона, до последнего вздоха! А может, Звягин шутит? Может, он говорит такие слова всего лишь для того, чтобы ее проверить? Но нет, нет. Все серьезно, он ведь своего адъютанта застрелил. Значит, и сейчас не врет. Но как же быть? Ведь нельзя же сдаваться врагу! Лучше умереть!
Но какие слова она может сказать полковнику Звягину — да и проймут ли его слова? Говорит, что ты — моя жена. При других обстоятельствах она бы, конечно, обрадовалась таким словам. Она была влюблена в Звягина. Да-да, влюблена! Без любви разве бы она пошла на связь с ним? Разве бы решилась стать походно-полевой
