Расслабься, иначе скоро превратишься в параноика!
Но когда они въехали в лагерь, Рэмбо вновь охватила тревога. Палаток осталось совсем мало. Люди поспешно собирали вещи и грузили на спины мулов. Женщины и дети носили посуду, циновки и прочий скарб. Мужчины проверяли оружие.
— Выясни, что происходит, Муса!
Рэмбо спрыгнул с лошади и понес Траутмэна в госпиталь.
У входа в пещеру появилась Мишель. Она заметила его и поспешила на помощь.
Муса, поговорив с бойцами, подошел к Рэмбо.
— Они боялись, что ты не вернуться назад. Думать, русские убить тебя.
— Расскажешь мне все потом. Сейчас нужно позаботиться о полковнике.
— Они говорить, что будут благодарить Аллаха. Подбежала Мишель и взяла Траутмэна за ноги. Муса шел рядом с ними.
— Они говорить, что рады видеть тебя живым. И рады, что ты вернуться со своим другом.
— Поблагодари их за меня. Скажи, я ценю их заботу. Скажи им все, что угодно, но сейчас мне нужно…
С помощью Мишель Рэмбо внес Траутмэна в сумрачную пещеру и опустил на кучу соломы.
Траутмэн был без сознания. Даже в полумраке пещеры Рэмбо хорошо видел его распухшее, все в кровоподтеках лицо.
— Плечо, — сказал Рэмбо, — он ранен в плечо.
— Думаешь, я не вижу? — сердито отозвалась Мишель и схватила сумку с инструментами.
Траутмэн застонал.
— Ты должен выслушать меня, — настаивал Муса.
— Не сейчас, — ответил Рэмбо.
— Сейчас! Все уходить! Им жаль, но они должны! Рэмбо в унынии покачал головой.
Да! — продолжал Муса, — пойми-же ты, наконец! Выслушай меня!
— Проклятье! Мишель, я должен поговорить с ними. Чем я могу тебе помочь?
— Помолиться за своего друга.
— Спаси его! Пожалуйста!
— Заткнись! И убирайся отсюда! Бога ради, не мешай мне!
— На все воля Аллаха.
Вожди сидели полукругом, по краям расположились бойцы. У всех были мрачные лица. Это напоминало ему тот совет старейшин, на который его пригласили, когда он впервые попал сюда. Рэмбо сел. На душе было тревожно.
— Еще раз объясни мне, в чем дело? — попросил он Мусу.
— Они уходить, — ответил Муса.
— Почему?
— Из-за тебя… Они тебе обещать покровительство.
— Я не понимаю…
— Они знать, что своим нападением на крепость ты раздразнил врага.
— А они сами? Их нападение на колонну БТРов не разозлило врага?
— Это война. А нападать на крепость — это сводить личные счеты.
— Афганская война.
— Да, самая безумная…
— Священная война. Они уходить сейчас. Такова воля Аллаха.
Слишком много нападений, — заговорил Халид, — и слишком уж они частые. Враг разозлен. Будет рыскать повсюду. Он не успокоится, пока не найдет наш лагерь.
— Это и есть покровительство, которое эти люди тебе обещали, — добавил Муса. — Не помогать тебе, а разрешить уйти спасать твой друг. Они знать, что после твоего нападения на крепость им придется отсюда уйти и искать новое пристанище, но они не мешать тебе.
Рэмбо виновато потупился. Он все понял. Он был так поглощен заботами о полковнике, что не подумал о том, чем жертвуют ради него эти люди. Скольким пришлось покинуть свои дома? Скольким еще предстоит лишиться крова? Да и зачем вообще столько страданий и жертв?
— Скажи им, я очень сожалею, — пробормотал Рэмбо. — У меня не было выхода… Я должен был спасти друга.
Заговорил Мосаад. Муса перевел:
— Он говорить, что они позволять тебе спасать своего друга, потому что ты сам их друг.
— Спасибо.
— Он говорить, что человек, который оставлять друга в беде, не может быть их другом.
— Скажи ему, хоть мы и разные, в нас много общего. Мы делаем то, что должны делать. У нас нет выбора.
— Мосаад говорит, ты заблуждаешься насчет различий. Ты думаешь, как мусульманин.
— Я не совсем его понял.
— Мы делаем то, что должны делать. Он говорит ты веришь в судьбу.
Рэмбо вспомнил последний разговор с Траутмэном: «Ты потерял себя. Потому что не хочешь смириться, не хочешь быть тем, кто есть».
«Почему я должен быть тем, кого ненавижу?» «Это не ненависть. Скорее, непонимание. Смирись со своей судьбой».
«Я не верю в судьбу». «Да. И в этом твоя беда».
Рэмбо чувствовал себя виноватым. Он повернулся к пещере, в которой лежал искалеченный и полумертвый от потери крови Траутмэн.
Это моя вина. Сделай я то, о чем он меня просил, мы бы оказались в Пакистане и его бы не схватили. И не пытали. Не всадили бы пулю. И он бы не лежал сейчас едва живой в пещере.
Судьба? Это все она. Я ее отвергал. Не делал того, что подсказывало мне сердце.
Он молился всем богам — Христу, Будде, Аллаху, богам племени Навахо, прося их не отнимать жизнь Траутмэна. Цепляясь за последнюю надежду, он задавался вопросом, а что если мусульмане правы и все в это мире случается не просто так, а имеет какую-то цель, что все это — воля Аллаха? Может, поиски Траутмэна и тяжкие испытания, выпавшие на его долю, штурм крепости, освобождение из плена Траутмэна — может, все это происходило по воле Всевышнего?
Но во имя чего?
Разумеется, не во имя смерти Траутмэна. Нет, думал Рэмбо, я не могу этому поверить. Рэмбо в смятении устремил взгляд на вождей: судьба? Что ждет их? Куда они направятся?
— Мосаад говорит, нужно переместить лагерь на запад, туда, где не ждут враги, и продолжить борьбу.
Рэмбо вздохнул. Безысходность жизни этих людей повергла его в отчаяние.
— Этот план ничем не хуже других. Рахим прервал его.
— Он не согласен, — перевел Муса, — нужно уходить на север.
В разговор снова вступил Халид.
Прежде чем Муса успел перевести, Рэмбо сказал:
— Готов поспорить, он хочет пойти в другом направлении.
Муса кивнул:
— На юг.
— Почему бы им всем не двинуться на восток, в Пакистан? Там они могли бы передохнуть, набрать новых людей и пополнить запасы.
— Нет. Они говорят, уйти в Пакистан — это убежать от войны. Они оставаться, чтобы воевать.
— Тогда почему бы им не объединиться? Чем их будет больше, тем больше у них шансов одолеть русских.
— Вспомни, что я готовить тебе, — ответил Муса, — это страна племен. Все племена и все вожди равны. Каждый вождь думать, его план — самый лучший. Каждый считать, что слышит воля Аллаха.
— Но вчерашняя атака на колонну показала, как много они могут сделать, если действуют сообща.
— Это так. Но это не типично для афганцев. Они привыкли ссориться. Так было тысячи лет. Каждый идет своя дорога и каждый воюет своя война.
Рэмбо уныло покачал головой. Заговорил Мосаад.
— Он спрашивает, что ты собираешься делать? — перевел Муса.
— Ждать, пока не поправится мой друг. — И мысленно добавил: — «Я надеюсь, что он поправится». — Как только он сможет двигаться, мы пойдем в Пакистан.
— Мосаад говорит, вам лучше не оставаться здесь. Вас найдут советский. Вам лучше идти с ним в его новый лагерь.
— Мой друг слишком плох, чтобы отправиться в путь. Если я даже и решил бы двигаться, мы, не теряя время, пошли бы сразу в Пакистан.
Мосаад выслушал, кивнул и заговорил:
— Он сказал, ты должен делать лишь то, что сам считать нужным, — перевел Муса.
— Скажи, что я всегда буду ценить его дружбу, — Рэмбо склонил в поклоне голову.
Вожди встали и почти в унисон произнесли одно из немногих знакомых Рэмбо афганских выражений. Рэмбо повторил его по-афгански:
— Да поможет вам Бог!
Вожди сердечно простились с Рэмбо и направились к своим племенам.
Рэмбо озабоченно повернулся в сторону пещеры.
— Теперь осталось молиться и ждать, — произнес у него за спиной Муса.
— Нам? Ты уверен, что хочешь остаться? Для тебя это не обязательно. Ты можешь уйти с одним из племен, и я не стану из-за этого думать о тебе хуже. Даже наоборот — это было бы весьма разумно с твоей стороны.
— Я начал с тобой. С тобой и закончу.
— Ты должен знать, что можешь уйти, если…
Муса был оскорблен до глубины души, Рэмбо поспешил извиниться:
— Прости! Я — невежественный иностранец.
— Я остаюсь. Ты мой друг. Без меня ты не найти дорогу обратно в Пакистан.
Рэмбо положил руку ему на плечо:
— По правде говоря, мне было бы без тебя грустно, — он благодарно улыбнулся Мусе, но на душе было тяжело. — Надо взглянуть, как дела у полковника.
Привыкнув к полумраку пещеры, Рэмбо подошел к Траутмэну, и сердце его сжалось от тревоги за полковника.
— Как он?
Рубашка на левом плече полковника была разорвана. Занятая промыванием раны, Мишель ответила, не поднимая головы:
— Пуля прошла навылет. Она вошла довольно высоко и не задела ни сердце, ни легкое. Это — из хороших новостей.
— А из плохих?
