не раз вытаскивал эти самые гвозди для своих мрачных дел.
Неровные стены все так же были окрашены в бледно-зеленый цвет до половины высоты, а к потолку тянулась выбеленная часть, давно уже не обновляемая и оттого пожелтевшая. По центру потолка вился ряд пластиковых потрескавшихся плафонов, в которых вместе с ворохом погибших мотыльков покоились лампы дневного света. Вот только включали их крайне редко, чтобы сэкономить. Феникс вновь хмыкнул, вспомнив проповедь об алчности. Одно колесо с любой из машин жрецов стоило больше обстановки этого убогого места. Сколоченные из неструганых досок лавки, рассохшиеся кадки с чахлыми растениями, выцветшие портреты святых страдальцев в картонных рамках – вот и все, что занимало пространство холла.
Обитая дерматином дверь кабинета матери-настоятельницы была приоткрыта. В щель по косяку пробивался луч света. Виктор занес руку, чтобы постучать. Но в последнюю секунду замер, словно сомневаясь, правильное ли он принял решение. Очень уж ему хотелось уйти из этого скорбного места прямо сейчас.
– Входите, – раздалось властно.
Виктор вздохнул. Возникло сильное желание перекреститься, и лишь большим усилием воли он подавил его в себе. Спаситель все равно не помогает таким пропащим, как он. И со стервой придется столкнуться лицом к лицу. Поэтому парень выдохнул, потянул на себя створку и вошел в кабинет.
Тут ощущалась другая атмосфера. Сдержанные бежевые тона пробкового покрытия на стенах повторялись в цвете паркета, тяжелые шторы с золотистыми нитями удерживали крученые подвесы с кистями. Несколько стеклянных шкафов хвастались своим содержимым, которого никто не смел касаться. В них были священные записи, Писания страдальцев, Кодекс Синода и множество снимков самой настоятельницы на различных благотворительных мероприятиях. Она получала дотации для вверенного ей учреждения и вкладывала их… куда-то.
Большой, внушительный стол, обитый зеленым сукном, освещала лампа с абажуром такого же изумрудного оттенка. Подставки для письменных принадлежностей из малахита были заполнены заточенными карандашами.
За столом сидела женщина лет сорока, высокая и подтянутая. Короткие рыжие волосы обрамляли широкое лицо с глубоко посаженными глазами и выщипанными в едва заметные штрихи бровями. Она не была одета в рясу. Та висела на спинке кресла, а сама женщина оказалась облачена в сшитое по моде платье из тонкой ткани темно-бордового цвета. Длинные рукава закрывали руки, но глубокое декольте позволяло оценить ее бледную кожу, линию ключиц. А также ложбинку груди, в которой лежал крупный кулон из красного камня на солидной цепочке.
Она подняла голову, близоруко прищурилась, стянула с переносицы изящные очки. На хрупком запястье виднелся хронограф, о который звякнул крупный браслет из желтого металла. Женщина тут же заправила украшение под манжету и недовольно поджала тонкие губы, тронутые помадой. Она узнала стоявшего в дверях Виктора.
Впрочем, это выражение быстро пропало с ее надменного лица. И Жанна добродушно улыбнулась, словно встречала старого доброго друга, а не проблемного воспитанника.
– А, это ты. Не ожидала увидеть в стенах нашего приюта выпускника. Да еще и в столь поздний час.
– Это неудивительно. – Виктор прошел к столу и сел в кресло. – Вы говорили, что мой путь закончится в придорожной канаве. За скверный своенравный характер и… – он сделал вид, что вспоминает, – неспособность склонять голову.
Жанна Аркадьевна поморщилась. Настоятельница не любила, когда ей дерзят. И если бы Виктор сейчас был на десять лет моложе – его уже секли розгами, воспитывая в парне смирение. Но он давно не был тем ребенком из приюта, которого можно было попытаться поставить на место.
– Ты всегда был прямолинеен. Никакой дипломатии, – проворчала женщина. – Ну, рассказывай, зачем пожаловал.
– Нужна ваша помощь, матушка, – просто ответил Виктор и поставил на стол пакет, из которого торчало горлышко бутылки.
На лице Жанны появилась предвкушающая развлечение улыбка.
– Во-о-от как? – протянула она. – И в чем же?
Она вытащила бутылку, с интересом разглядывая под светом лампы.
– Содружество Британской короны. Шестнадцать лет. Значит, просьба будет очень серьезной. – Женщина снова посмотрела на гостя. – Ты обрюхатил какую-то глупышку и решил сдать сюда вашего отпрыска без огласки?
– Нет, – холодно процедил парень. – Мне нужны документы. Для девушки. Двадцать – двадцать пять лет.
Жанна поставила бутылку на стол и с показным сожалением развела руками:
– Ну, что ты, Виктор. Где же я их возьму? Нарисую?
Она лукаво хихикнула, словно выдала что-то остроумное.
– Ну, мало ли мертвых душ? – цепко уточнил Виктор. – Синод ведь финансирует вас, исходя из количества воспитанников? И ежегодно в мир выходит сотня выпускников, которые бесследно исчезают на улицах города. Что-то я не вижу здесь множества детишек. Помнится, тут никогда не было больше двух десятков сироток на все ваше заведение.
– Закрой рот, Круглов. Будь добр покинуть мой кабинет. Тебе здесь не рады.
– Стабильность, – произнес парень с садистской усмешкой. – Мне никогда не были рады ни тут, ни где бы то ни было еще. И знаете, дорогая маман, мне как-то по-her. Я все равно приду, если посчитаю нужным.
Он откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
– Пошел вон, Круглов, – повторила женщина, теряя маску благодушия.
– Почему вы так ко мне, Жанна Аркадьевна? Неужто в благодарность за то, что я покрывал ваши маленькие тайны?
Настоятельница уставилась на него. Ее глаза стали большими от удивления, а лицо пошло красными пятнами от злобы.
– Ты… ты… – бормотала она.
– Грязные секреты, – продолжал Виктор. – Например, я знаю, что вы продаете детей в дома терпимости.
– Ложь!
– Предположим, что я поверю, что не вам принадлежит студия вебкам по адресу…
– Заткнись, – прошипела женщина.
– А почему сгорел приют, – не унимался Виктор. – И что на самом деле погибших было в десятки раз меньше заявленного. А остальные куда-то пропали. Вы ведь легко отделались, дорогуша.
– Все вранье!
– Может быть, я проболтался хоть кому-то о сущности, что кроется в вас? – вкрадчиво уточнил парень, подавшись вперед.
Глаза Жанны налились багровым огнем. А лицо на секунду изменилось. Сквозь белую кожу проступил уродливый силуэт. Но Виктор спокойно воспринял эту метаморфозу.
– Вы такая же, как я, – произнес он заговорщически. И голос парня начал расслаиваться. – Так помоги сородичу, подруга.
Настоятельница испуганно отпрянула, едва не упав. Застыла на несколько секунд, словно что-то обдумывая.
– Ладно, – с неохотой произнесла она, наконец, и натянуто улыбнулась. – Ты толкаешь меня на должностное преступление…
– Здесь две тысячи. Думаю, это щедро покроет расходы на штраф.
Настоятельница привычным движением смахнула взятку на полочку под столешницей и тяжело поднялась из-за стола. Цокая каблуками, подошла к металлическому шкафу в углу комнаты. Открыла один из ящиков и принялась перебирать бумаги.
– Так… Это не то… Это отходы… Тут не для продажи… Сколько, говоришь, ей лет? – буднично
