— Ну, когда засыпаешь в самолете, всегда просыпаешься не там, где засыпал. А вообще-то где мы находимся, можно осведомиться?
— Спрашивать не запрещается, а вот ответа я пока дать не могу. Это не санкционировано руководством.
— Ну, соответственно, и о том, кто ваше руководство, мне знать не положено? — полуспросил-полуутвердил я.
— Естественно. — Ленкина улыбка появилась на секунду и исчезла, уступив место холодно-мрачноватому выражению, которого я, впрочем, и на рябеньком личике Танечки никогда не видел. Впрочем, может, я уже и позабыл, как выглядела в естественных условиях пани Кармелюк, а все прикидываю по Вике, в которой все же 60 процентов Ленки осталось. А в этой, по-моему, и 10 процентов не наскребется. Эх, батяня-генерал, напортачил ты с этим обменом, я чувствую! Сам себя, поди-ка, надул!
— Ну, тогда, возможно, вы ответите мне, какова программа моего пребывания на этом судне? — произнес я, аж лопаясь от дипломатичности. — И на какой срок она, простите, рассчитана?
— Об этом вас проинформируют своевременно. Сейчас я должна вам сообщить, что вам следует надеть те вещи, которые находятся в гардеробе. Там есть комплект одежды, вполне достаточный для здешнего климата. Когда вы оденетесь, я принесу вам завтрак.
— Скажите, мадемуазель, а я не могу увидеться с князем Куракиным? — нахально спросил, но куда денешься.
— Его сиятельства здесь нет, — с явным ехидством ответила Элен, — боюсь, что вам не стоит планировать эту встречу.
Понять можно было как угодно, в том числе и так, что князь-батюшка вообще отсутствует на белом свете, возможно, с той самой славной ночки, когда на «Торро д'Антильяс» налетели «джикеи». Но ежели так, то кто ж тут главный, мать его растуды?!
— Будьте добры одеваться побыстрее, — объявила Элен, — я вернусь без стука.
Ах, ах, какие мы, блин, стеснительные!
Тем не менее, я все-таки поспешил надеть то, что находилось в гардеробе. То есть плавки, шорты, майку и легкие сандалеты. Для тропиков сойдет, конечно.
Элен появилась не больше чем через десять минут. Прикатила столик-каталку с завтраком. Свежевыжатый апельсиновый сок и бутерброд с котлетой и салатными листьями, что-то типа «биг-мака». Обожраться!
— Простите, мадемуазель, — спросил я с вполне серьезной рожей, — вы тут прислугой работаете или вам специально поручили меня обслуживать?
Она ответила не сразу, но не потому, что не нашлась, что сказать. Просто ей захотелось подарить мне взгляд, в котором стопроцентно отразилась снайперская сущность Танечки Кармелюк.
— Знаешь, Барин, — отчеканила она басовитым Ленкиным голосом, а оттого заметно убедительнее, чем это получалось в те времена, когда пользовалась телом Вик Мэллори. — У меня ведь кое-что из Ленкиной памяти осталось. Она хорошая баба, но очень несчастная. Во-первых, потому, что у нее свекр — чудовище, а во-вторых, потому, что муж паскудный. Я и раньше тебя не шибко жаловала, а теперь вообще много про тебя знаю. Кроме того, я тебе никогда Толяна не прощу. Поэтому постарайся шутить осторожнее, ладно? Не обманись, я не Хрюшка Чебакова и даже не Зинка.
— Да что я такого сказал? — Не то чтоб я совсем перетрусил, но холодок по телу прошел.
— Понимаешь, Димочка, — сказала Элен чуть более мягким голосом, — мне ведь важно не то, что ты вслух произнес. Я просто очень хорошо ощущаю, когда меня оскорбить хотят. А я тебя, в общем, неплохо изучила. И как Таня, и как Ленка.
— Между прочим, мне там, в Москве, тоже приходится и с тобой, и с ней иметь дело. И еще с детьми, которых она ощущает родными, а те в ней чужую тетю видят.
— Можно подумать, будто ты весь испереживался… — саркастически скривилась Элен. — Много ты за своими детьми смотрел? Да ты их месяцами и годами не видел. Ты им хоть одну книжку прочитал? Сказку рассказал хотя бы?
— Будто ты не знаешь, кто в этом был виноват… — пробормотал я, хотя вообще-то сваливать с больной головы на здоровую не стоило.
— Самому стыдно стало? — прищурилась Элен. — Это хорошо. Со временем, может, и перекуешься. Ладно, я пошла. Некогда лясы точить. Кушай, поправляйся!
— …К Рождеству мы тебя заколем! — продолжил я известную присказку. Она только хмыкнула и сказала с приятной улыбкой:
— Не буду ни опровергать, ни подтверждать это предположение.
Она вышла за дверь и заперла дверь на ключ.
Завтрак я, конечно, съел. Потом опробовал сортир — приятное оказалось заведение японского производства, даже с пультом управления, при помощи которого можно было не только водичку пустить, но и сиденье подогреть и дезодорант после себя разбрызгать. Ну и народ эти самые самураи! Даже к сортирному делу электронику подключили.
Потом, облегчив свою совесть, все-таки подошел к окошку. Нет, не на предмет вылезти, а на предмет поглядеть получше, на чем плывем. Высунул голову, покрутил вправо-влево, вверх и вниз. Затем всунулся обратно, уселся на кровать и оценил впечатления.
Значит, так. Похоже, что это не Рыбинское море и даже не Черное. Потому что очень уж знакомый плавничок вертелся меж волнами метрах в пятидесяти от борта. Акула ходила поверху, наверно, принюхивалась: не прыгнет ли какой дурак с борта? Вот тут-то, дескать, я его и схаваю. Но дураков, конечно, не было. Даже у меня, хоть и была затаенная мыслишка насчет того, чтоб сигануть в открытое окошко, все-таки еще кое-какой рассудок остался.
Даже если б этот плавник не появился, то я все равно прыгать за борт не стал бы. Во-первых, очень высоко и далеко лететь. Каюта находилась в надстройке высотой с московскую пятиэтажку, где-то на уровне четвертого этажа. При этом внизу находилась просторная палуба, над которой, для того, чтоб перелететь фальшборт, надо было каким-то образом пропорхать метров пять в воздухе и уж только потом, перейдя в пикирование, плюхаться в воду. До которой, если мерить от фальшборта, выходило по отвесной прямой еще метров двадцать. У меня явно не было ни чкаловского, ни икаровского настроения. Мне абсолютно не хотелось, чтоб после моего идиотского прыжка кто-то процитировал Алексея Максимовича Горького: «О, смелый Сокол!» На фиг, на фиг! В данном случае позиция Ужа из упомянутой поэмы была мне гораздо ближе. «Стремленьем гордым к свободе, к свету» я, извините, никогда не страдал.
Во-вторых, даже если б мне и удалось долететь до воды живым, не расшибиться при падении и не быть затянутым под винты, то вряд ли я куда-нибудь сумел бы доплыть. Огромный корабль шел очень быстро, полным или даже самым полным ходом, а это значило, что тут на много миль вокруг и глубины приличные, и земель не наблюдается, и судовое движение не шибко интенсивное.
Названия корабля я нигде не разглядел, водоизмещения, конечно, тоже не определил бы на глаз, но скорее всего эта чудовищных размеров стальная лохань — метров триста в длину по глазному прикиду — была супертанкером. Система спринклерного пожаротушения просматривалась. Шел он явно налегке — сидел в воде высоко. Отсюда как-то непроизвольно напрашивался вывод, что он прет порожняком туда, где нефть разливают, то есть либо все в тот же Галф, сиречь Персидский залив, то ли в Нигерию, то ли в Венесуэлу, то ли вообще на Сахалин. Прикидывать можно было сколько угодно. Такие теплые края есть и в Тихом, и в Атлантическом, и в Индийском океанах. Единственно, какой можно с ходу исключить, так это Северный Ледовитый.
Помечтать о том, что завтра или послезавтра по левому борту возникнет побережье Эмиратов, и старый друг, великий и мудрый шейх Абу Рустем, видя, как танкер подваливает к пирсу его персонального нефтяного терминала, побежит ко мне навстречу, подобрав полы бурнуса, было, конечно, приятно. Но если откровенно, то я с самого начала ни шиша в этот приятный вариант не верил. И в то, что танкер, войдя на рейд колумбийской ВМБ Барранкилья, будет встречен салютом наций, организованным генменеджером «Rodriguez AnSo incorporated» товарищем Даниэлем Перальтой, тоже. Даже на то, что к борту танкера подойдет яхта «Дороти» с Марселой Браун, я не рассчитывал.
Зато очень хорошо представлялось, как войдет сюда, в эту каюту, поседевший в боях с мировым капиталом и его российскими прихлебателями полковник ГУ КГБ СССР Сергей Николаевич Сорокин, он же легендарный компаньеро Умберто Сарториус, и скажет… Что конкретно скажет, придумывалось плохо, но первая фраза однозначно представлялась одной и той же: «Именем Мировой Революции…»
Или еще лучше, объявятся сюда корректные, деловитые «джикеи», которых будет представлять очередной Хорсфилд или Дэрк. Сделают инъекцию «Зомби-6», выкачают нужную информацию, а потом поступят так, как завещал Стенька Разин: »…И за борт ее бросает, в набежавшую волну!»
Еще интереснее было бы встретиться с хайдийскими «морскими койотами». Добрый дон Доминго Ибаньес расплывется в улыбке, подмигнет последним глазом и скажет: «Анхелито, в прошлый раз я понес из-за тебя убытки. Опять же, вот этот малец, которого зовут Адриано Чинчилья, никак не может простить тебе гибель двух братьев. Поэтому я решил дать парнишке позабавиться, и для начала он снимет с тебя скальп, а потом ты сожрешь его под соусом из собственного дерьма…»
