Успокоился он, лишь не слыша перестука тележных колес в ночной тишине.
Федька сел в телегу, когда дорога стала менее тряской. Собака трусила рядом с кобылой, изредка оглядываясь на нового хозяина, словно спрашивала, далеко ли еще бежать.
Федька лишь к полуночи открыл дверь в дом. Впереди себя пропустил собаку, чтоб каждый угол увидела, обнюхала и запомнила.
Эльба, едва ступив за порог, остановилась как вкопанная. Втянула носом запахи. Зарычала тихо.
— Чего глотку рвешь? Громче хозяина базлать не моги! — прикрикнул на собаку. Та носом под печку сунулась, наткнулась на ежа. Взвизгнула, отступила, пошла обнюхивать весь дом.
Собака быстро осваивалась, привыкала к леснику. А уже через два месяца ни в какую не подпустила к дому пограничников.
Они пришли уже под вечер. И Федор сам спустился вниз на их зов.
Капитан, поздоровавшись, спросил, все ли спокойно на участке? Не появляются ли чужие люди? А потом предупредил, что из одной зоны освободился бывший уголовник. Но на материк он не выехал. Слез с поезда в Кодыланье и словно растаял. Ни следов, ни слуха о нем.
— Может, в откол намылился? — предположил тогда Федька.
— Он и на материке от своих сумел бы спрятаться. Тертый тип… За ним грехов тьма. Убийца и насильник. Умеет психом прикинуться. Потому жив остался, не расстреляли. Хотя и следовало бы. Не знаю, что ему нужно на Сахалине. Но в Кодыланье не зря сошел с поезда. Мы его разыскиваем, чтобы отправить на материк, покуда не подкинул он тут дел милиции. Но и вы будьте начеку.
— А я ему зачем? — не поверил Федька.
— Как появится он у вас, дайте нам знать. Выстрелите трижды в воздух из двухстволки. Мы и поторопимся. Не держите его у себя. Он хоть и вольный, но пусть лучше к себе едет, под надзор милиции. Нам и без него забот хватает.
— Да чего ему у меня делать? К тому же из блатарей! Законник не убивает и не насилует. Это — дело шпаны. Такого мне западло держать! Да и по закону в моей хазе ему не дышать! Этот, кого вы шмонаете, в мою избу не возникнет, — сказал он уверенно и посоветовал искать блатаря у охотников.
Федька весь этот день работал на участке. Лишь под вечер, набрав мешок грибов, возвращался из тайги кратчайшим путем.
Не доходя до дома, услышал рычание Эльбы. Собака явно не пускала кого-то в дом. Лесник заторопился. И вскоре увидел, как разъяренная собака отгоняет от дома кряжистого мужика. Тот бросал в Эльбу сучья, комья земли, собака увертывалась, но не уходила с порога, следила за каждым движением и шагом чужого человека. Тот зол, напорист, нахален и груб.
— Сгинь, падла! Шары выбью лярве! — Чужак грозил овчарке, подкрадываясь к порогу шаг за шагом.
— Взять его! — крикнул Федька вне себя от злобы. Собака, увидев хозяина, взвизгнула от радости. Бросилась на чужого, но цепь не дала достать его.
— Чего надо тебе, паскуда, у меня? Почему прешься в хазу, не спрося позволенья? Иль мозги посеял, пидор вонючий? — спускался по откосу лесник.
— Кент?! Чтоб мои шары лопнули! Век свободы не видать! Я старого хорька стремачил, что раньше тут канал! Он что, откинулся, задрыга? — присмирел мужик, прислонился к дому грязным мешком.
— Ты кто есть, чтоб я с тобой трехал? Отваливай, гнида! Иль закон просрал, что блатарь, как и шестерка, не смеет задавать вопросы фартовому и валиться в его хазу, как в кабак! Тебя звали сюда? Нет! Линяй, покуда на своих катушках дышишь!
— Какой с тебя законник, если вкалываешь, как работяга? И дышишь не в «малине»! Откольник! А такие западло! Нет на тебя закона! Ты — фраер! — ответил занозисто и сунул руку в карман.
Федька усмехнулся. Старый прием запугивания, — много раз видел его. Он сбросил мешок с плеча, подскочил к незваному гостю, сбил с ног, наступил сапогом на горло так, что блатарю дышать было трудно.
— Попух, козел? Ну, что не трехаешь? Иль говном подавился? Так вот секи, зараза, не смоешься сам, помогу! Но выкину отсюда уже жмуром! Доперло?
Блатарь молчал, глаза из орбит лезли.
— Хиляй по ветерку! — принял ногу с горла лесник. Мужик встал с земли. Лицо бледное, подергивающиеся губы синевой взялись. Он глянул на Федьку исподлобья:
— Лажанулся я, как последний фраер. Напоролся на тебя по ошибке. Файно, что не ночью… Я ведь отомстить возник тому дряхлоте, что до тебя здесь канал. С ним у меня счеты давние. Я и в зоне выжил, чтоб с ним разборку сделать. Он, сука, заложил меня, когда в бега сорвался. Не только я, двое фартовых из-за мудака снова в зону загремели. И срок, как хвост у ящерки, новый вырос. По пятаку на шнобель. Я ему тогда пообещал, что на холяву не спущу фискальство. Пришью, как курву! Не за себя, за фартовых. Их в зоне охрана размазала после суда. Я с ними в одной «малине» всю жизнь дышал. Как без них нарисуюсь, не замокрив стукача?
Федька оглядел мужика с ног до головы:
— Ты что ж, фартовых тем поднимешь, коль старика замокришь? И кто тебе велел размазать его? Пахан или «малина»? Чье слово было? — спросил лесник.
— Фартовый ли ты, коль о таком спросил? Да разве нужно слово, чтобы прикончить суку?
— Прикончить где? Иль кентель запасной держишь? Тебя тут же накрыли бы, прикончи старика! И уже не срок, а «вышку» бы впаяли. Поставили бы к стенке самого, как маму родную! Вот и отомстил бы, но кому?
— Да кто о том допер бы?
— Тебя искали здесь с заставы целым нарядом. Как только ты смылся на Кодыланье, тебя и взяли под колпак. «Зеленые» по следам на хвосте у тебя висят. И мне вякали, что на материк ты не смотался. Чего уж допирать? Обложили тебя, как пидора. Срывайся и молчи, зачем сюда возник. Иначе накроет и не вырвешься! Секи, покуда они тут не нарисовались. Тогда уж крышка! И про старика посей мозги!
— А мне уже трепыхаться ни к чему. В «малину» ходу нет. Ну, а дышать мне надо!
— Под «вышку» загремишь, козел! Там не одыбаешься. Прикипись где-нибудь тихо. Сам. Канай без фарта! На хамовку иметь будешь. Иль не надоело шестерить у фартовых? За крохи от навара кентелем рискуешь! Стоит он того?
— Меня в «малине» не приморят! Они спросят за кентов!
— Захлопнись, ботаю тебе! Пахан твой и не знает, куда суешься ты! И если тебя накрыли б на старике, никому из законников не дали бы дышать на Сахалине, коль даже шпана местных мокрить вздумала. А здесь много фартовых канает. Им из-за тебя сматываться надо теперь? Всех трясти начнут. Никого не оставят дышать, если кто-нибудь лажанется! Вот за это и пахана, и твою «малину», и тебя даже под «вышкой» законники достанут! Клянусь волей, я первым стану! — потерял терпенье Федор.
— Выходит, без понту я сорвался с поезда! Ну так тогда дай мне хоть эту ночь у тебя прокантовать, — попросил мужик.
— К себе не могу! Средь ночи шмон проводят «зеленые». Сгребут тебя — и мне несдобровать.
— Я ж вольный!
— Но не прописан здесь! А тут погранзона! За нарушение паспортного режима каталажкой премируют. Я из-за тебя не хочу такого! А потому — шмаляй!
— Куда теперь? — развел руками гость.
— Вон там, наверху на сопке, палатка есть. Ночь переканай. Но утром чтоб мои шары тебя не видели!
— Эх-х, кент! И тут мимо… Свой, а не доперло! — вздохнул мужик и поковылял наверх.
Федька вскоре забыл о нем. Он допоздна чистил грибы, нанизывал на толстую нитку, вешал на чердаке, радуясь, что нынешняя зима не застанет врасплох.
Да и то верно, не сидел сложа руки. Рыбы насолил целых три бочки. Икры бочонок закрыл. Засолил черемши и щавеля. Наварил варенья из лесной малины, из черники и голубики, теперь из брусники и кишмиша собирался запасы сделать. Скоро картошку убирать надо, посолить капусту. На все время понадобится. Вон в кладовке бочка соленых груздей — глаз радует. Тоже запас.
Лесник вспомнил, что пора ему подкупить в поселке сахара и соли, муки и табака, спичек и мыла. Решил с утра в Кодыланью поехать. И чуть свет запряг Клеопатру в телегу. Проверив, все ли взял, закрыл дом. И, привязав Эльбу к крыльцу, уехал не оглядываясь.
О ночном госте вспомнил, когда проехал полпути. Да и то лишь потому, что пограничников увидел. Они пробежали за собаками, взявшими след…
Федор проехал мимо, ничего не сказав, не остановив. Он был уверен, что блатарь успел уйти и пограничники его не возьмут около дома.
В поселке, как ни старался, управился лишь к обеду. Пока в лесхозе получил зарплату сразу за два месяца, поговорил с Василием Ивановичем об участке, получил спецовку на зиму, потом в магазине с час отоваривался. Телегу до верха харчами загрузил. И только хотел в обратный путь, парикмахерша, сдобная баба, замечанье сделала. Предложила постричься, побриться. Не устоял. Не умел отказывать бабам. Хотел в гости напроситься, но узнал, что занятая женщина. Имеет мужа, детей. Федька завздыхал. Пришлось уходить, извиняясь. А баба ему вслед: мол, почаще приезжай, жену тебе сыщем.
Лесник не обольщался, не доверял бабьим словам. И все ж решил не обходить парикмахерскую, бывая в Кодыланье.
