Ознакомительная версия.
Поднявшись на палубу субмарины, старший шлюпочной команды доложил Шмидту:
– Ваш приказ выполнен – оберштурмфюрер Флейг доставлен на берег.
– Где его высадили?
– Точно в указанном месте – в ста метрах севернее устья реки Голо.
Эсэсовец поднял воротник куртки и повернулся к капитану:
– Уходим.
Спускаясь по скобам вертикального трапа, капитан-лейтенант Минквиц спросил:
– Позволь узнать, Франц, куда мой штурман должен проложить маршрут?
– В пролив Бонифачо.
– Это же совсем рядом! – оживился Матиас.
– Да. В проливе расположен небольшой архипелаг под названием Лавецци.
– Я отлично знаю эти острова. Нас интересует какой-то конкретный?
– Об этом позже. Сначала прикажи рассчитать маршрут – меня интересует время в пути.
– Мы будем возле архипелага через пятнадцать часов, – без запинки ответил капитан.
– Позволь, но ты даже не взглянул в карту!
– Обижаешь, – засмеялся капитан. – Я четыре года ходил здесь штурманом и знаю каждую банку…
– Не стоит торопиться, – сказал Шмидт, когда капитан документально подтвердил расчеты. – Через пятнадцать часов будет светло, а нам необходимо подойти к острову Дьявола под покровом ночи.
– Остров Дьявола?
– Да. Это очередная точка нашего маршрута.
– Надеюсь, потом мы двинемся к Гибралтару?
– В том направлении, но с одной кратковременной остановкой у испанского берега.
– Слава богу, – тихо прошептал Минквиц и обернулся к инженеру-механику: – Снизить скорость до трех узлов – нам некуда спешить. Боцман, глубина сорок…
Шквалистый ветер утих, и ночь выдалась лунной, спокойной.
Субмарина шла в надводном положении, и отсутствие высоких волн было кстати – корпус не бросало из стороны в сторону, а низкую бочкообразную рубку не осыпало солеными брызгами.
На ходовом мостике второй час торчали три офицера: Шмидт, Минквиц и вахтенный. «Зимний сад» – площадку с двадцатимиллиметровым зенитным автоматом, прилепленную позади рубки, – оккупировали три матроса-сигнальщика с мощными морскими биноклями. Негромко переговариваясь, офицеры курили, сигнальщики вслушивались в небо и осматривали темный горизонт.
– При свете солнца здесь очень красиво: лазурное море и яркие гранитные скалы в обрамлении пляжей из белого песка, – задумчиво рассказывал капитан-лейтенант. – Правда, пролив часто накрывает туманом, и тогда пройти по нему становится чертовски трудно.
– Сейчас не до красот, – вздохнул Шмидт. – Нам бы дойти до острова без приключений.
– Дойдем. Осталось меньше трех миль.
Эсэсовец посмотрел вперед и попытался хоть что-то разглядеть в кромешной тьме, однако ничего, кроме расплывчатых контуров чуть вздернутого носа подлодки, не увидел.
– Не волнуйся, – успокоил его подводник. – Минут через десять я прикажу застопорить ход и на несколько секунд включу прожектор. Мы найдем его – обещаю…
Вспыхнувший луч разорвал мрак, осветив поверхность моря на полмили от субмарины. Он ощупал пространство слева от курсовой линии, затем дрогнул и двинулся вправо, покуда не выхватил светлый клочок суши.
– Он? – затаив дыхание, спросил Шмидт.
– Да. Остров Дьявола, – ответил Минквиц и, перегнувшись через бортик ходового мостика, крикнул: – Шлюпку на воду!
На узкой палубе закипела работа. Боцманская команда готовила шлюпку, сварщики отрезали закрепленные позади рубки сейфы, люди Шмидта выстроились цепочкой от кормового торпедного отсека до Центрального поста и передавали друг другу тяжелые ранцы. Никто не догадывался, что в них было: сокровища Северной Африки или старые железяки от танковых моторов. О содержимом своего ранца точно знал молодой японец Хикару Куроки, о содержимом всего груза – один Франц Шмидт.
Около четверти часа Хуго Шрайбер затратил на осмотр острова. Затем, нацепив на грудь простенький дыхательный аппарат, похожий на резиновый спасательный жилет, обследовал подходы до глубины десяти-двенадцати метров.
Вернувшись на борт субмарины, он доложил:
– Ты ошибся в одном, Франц.
– В чем же? – помогал снимать снаряжение Шмидт.
– В размерах.
– Остров стал больше?
– Наоборот! В поперечнике я насчитал всего пятьдесят шагов.
– Что представляет собой остров?
– Нагромождение округлых валунов – от небольших до исполинских. Если бы не фонарь, я определенно переломал бы ноги.
– Место захоронения выбрал?
– Приблизительно в ста метрах к югу от острова есть глубокая яма.
– Глубина?
– Я погрузился метров до двенадцати, и фонарный луч едва достал до дна. В общей сложности глубина в этом месте составляет метров двадцать пять или тридцать.
– Неплохо, – оценил штурмбаннфюрер. – Пора приступать…
Сейф с блестевшей на швах смолой люди Шмидта, по совету фельдмаршала, не открывали – его оставалось лишь отделить газовым резаком от палубы. Пять других ящиков перед транспортировкой предстояло загрузить ранцами и мешками.
После нудной, монотонной работы почти весь груз подняли на верхнюю палубу. В кормовом отсеке остались личные вещи членов дивизеншутцкоммандо, оружие и боеприпасы, включая двадцать килограммов взрывчатки.
Каждый загруженный сейф Шмидт лично проверил, запер ключом, после чего матрос обмазал замочную скважину густой смазкой.
Последним к одному из сейфов наведался японец. С превеликой осторожностью он извлек из ранца керамический снаряд, освободил его от мягкой ткани, повернул в носовой части взрыватель и уложил на верхнюю полку. Помогавший матрос тут же захлопнул стальную дверцу и подал баночку с быстро сохнущей краской. Вооружившись кистью, японец нарисовал на дверце свастику, а под ней начертал причудливый иероглиф…
Шесть рейсов выполнила шлюпка к острову Дьявола. Она ходила медленно, с низко опущенными бортами. Все шесть раз Шмидт ступал на ее борт и контролировал процесс до сброса ящиков в воду.
Через два часа усилиями подводников и членов дивизеншутцкоммандо, операция завершилась.
– Уходим, – скомандовал Шмидт, пряча в дальний карман холщовый мешочек с шестью ключами.
– Освободить палубу! – прикрикнул Минквиц. – Всем, кроме сигнальщиков и вахтенного, – вниз!
Подлодка медленно обогнула остров Дьявола, штурман доложил из Центрального поста:
– Мы за пределами архипелага Лавецци, входим в пролив Бонифачо.
– Глубина?
– Под нами сто двадцать метров.
Подводники покинули ходовой мостик, задраили люк.
– Заканчиваем подзарядку. Приготовиться к погружению, – отдавал привычные команды капитан. Отыскав взглядом штурмбаннфюрера, поинтересовался: – Франц, для расчета курса нужны координаты следующей точки.
Подойдя к карте, тот указал точку на испанском побережье.
– Район Паламоса? – склонился Минквиц над освещенной картой.
– Да. Сколько до него ходу?
– Двести восемьдесят миль… – на секунду задумался капитан. – Через двое суток будем там.
– Нормально. Моих людей будут ждать на берегу в три часа ночи…
До выхода на траверз Паламоса оставалось не более четырех часов, когда Шмидт навестил Минквица и приказал не пускать никого из подводников в кормовой торпедный отсек.
– Что это значит, Франц? – удивился тот.
– Тебя это не касается, – отрезал эсэсовец. – Просто пройди по отсекам или объяви по трансляции, чтобы до всплытия туда никто не совал носа.
Вернувшись в «Потсдамскую площадь», Шмидт растолкал Шрайбера, тибетского монаха и японца. Вчетвером, взяв кое-какие вещи, они прошли в кормовой отсек и наглухо задраили за собой люк.
Азиаты вели себя спокойно, словно зная, для чего их сюда позвали. Сонный Шрайбер, напротив, нервничал и не понимал, зачем его разбудили и привели в провонявший машинным маслом тесный отсек.
– Садись, – показал Шмидт на воздушный баллон возле поста энергетики.
Хуго испуганно покосился на опасную бритву, сверкнувшую в руках монаха.
– Что вы задумали?
– Садись, дружище, и ничего не бойся. Я ведь тебя никогда не обманывал, верно? То, что мы сейчас сделаем, гарантирует тебе долгую и относительно безопасную жизнь.
Оберштурмфюрер послушно уселся на гладкую металлическую поверхность, глубоко вздохнул и отдал себя в руки товарищей.
Первым к молодому офицеру подошел монах и принялся с необычайной ловкостью брить его голову.
Тем временем Шмидт, используя данный оберфюрером Рауффом шифр, закодировал координаты точки захоронения и продиктовал японцу столбик полученных цифр. Тот с неторопливой педантичностью набрасывал на листе бумаги эскиз сложного иероглифа, похожего на загадочную руну. Это был элемент письменности древнего японского языка, существовавшего задолго до катакана и хирогана – прототипов современных японских слоговых азбук. Покончив с руной, Куроки встроил цифры в сложное изображение.
Ознакомительная версия.
