— Ага, осторожненько! Было это на Восьмое марта, — зачастил он, тараня малинник дальше. — Хохлы на Женский день пережрались. Малолетку одну злостно ссильничали. Во все, так сказать, отверстия… Угнали «Москвич» и рванули в Москву. Я с напарником, значит, у Кирсановки выезд на трассу перекрывал. А как их остановить? Я две пули из «Макара» в колесо им и всадил. Третья, врать не буду, мимо ушла. Хохлов мы взяли. Они уже давно на зоне. А дядя Саша, простите, весь в… Патронов-то нет! — Он хлопнул себя по правому боку, где под бушлатом бугрилась кобура. — Где я их возьму? Рапорт написал, как полагается. Ответа нет. Как проверка, так я, как дурак, полупустой магазин показываю. Мужики ржут. А начальство говорит, не дай бог, полный магазин покажешь. Служебное расследование сразу!
Он остановился. Развернулся лицом к Злобину.
— Вот вы мне разъясните. В Чечне их там ведрами, мешками жгут! А тут трех штук не допросишься. Ну куда это годится? Какая же я власть с полупустым магазином!
Губы его дрожали от неподдельной обиды.
— Дядя Саш, я же говорила, надо было всю обойму высадить. Тогда бы точно дали, — давясь от смеха, сказала Оля.
— Она права, — все, что мог, сказал Злобин.
— И-их! — Старшина рубанул ладонью воздух.
И пошел вперед, хрустко давя сапогами прелый валежник.
Оля с виноватым видом покрутила пальцем у виска, у всех, мол, свои тараканы в голове.
Злобин ускорил шаг, догнал старшину.
— Александр Васильевич, что за человек ваш егерь?
— Матвей? Нормальный человек, — не оглядываясь ответил он. — И мужик порядочный. Три года как к нам приехал, а порядок навел.
— Откуда приехал?
Вопрос был задан таким тоном, что старшина остановился. Развернулся, плохо отмытые руки, смутившись, убрал за спину.
— Значит, так. Матвей Петрович Сазонов. Сорок второго года рождения. Женат, жена — Александра Федоровна, на восемь лет младше, по образованию ветврач. Имеют двух дочек и сына. Дочки, тринадцать и пятнадцать, летом на кордоне живут, а весь год в Москве. Тетка там за ними присматривает. Сын тоже в Москве, в институте учится. Недавно женился, родил им внучку. До этого Матвей жил под Красноярском, егерствовал он там. Старший брат его стал шишкой в МЧС. Переманил поближе к Москве. Поговаривают, скоро к себе заберет, в начальники. Ну, что еще? Живет тихо, малопьющий. Бутылку в месяц, не более. По нашим меркам — конкретный трезвенник.
— А что за история с паями? Из-за нее его Робеспьером прозвали?
Старшина покачал головой. После этого поправил фуражку.
— Такого не слыхал. И данных, значит, у меня нет. А с паями история сложная. Кто отдать в управление хочет, кто продать. Председатель воду мутит. А Матвей — он за справедливость. Правильный такой мужик. — Старшина стиснул кулак. — И очень грамотный. Все по полочкам разложил. Так и заявил, дурят вас. Хуже, чем с ваучерами выйдет. Он правильно рассуждает. Говорит, лес — он лес, когда общий. А если его на делянки разбить, то не лес это будет, а хренотень через плетень. И то правда. Прикиньте, если я со своим паем выделюсь, мне что, по середке леса забор городить? Непорядок это. Да и какая прибыль, если лес у нас давно не валят. Так, Матвей подчищает — и все. Не лес это, а парк какой-то.
— Как я понял, кто-то пытается у местных выкупить паи леспромхоза?
— Ну, — кивнул старшина. — Фирмачи московские. Только не купить они хотят, а типа чтобы мы им в это в доверительное пользование их передали. За процент. Понятно?
— А что тут не понять!
Злобин в уме прикинул цену вопроса. Помножил стоимость сотки подмосковной земли на предположительную площадь леспромхоза. Добавил цену элитных коттеджей, дома же тут построят, стопроцентно, не грибы же решила собирать. Минус «откат» верховным покровителям. На круг получалось… Получалось, что Матвей не жилец. Равно как и любой, кто встанет на пути у этой сделки.
— Далеко еще? — спросил Злобин.
— Не. — Старшина махнул рукой. — Вон ельник. Метров десять. И сразу за ним — дом.
Злобин прикусил нижнюю губу. Под сердцем тихо дзинькнула перетянутая струна.
— А что собак не слышно? — замедленно произнес.
— А так… И точно, не слыхать! Мы же вон как орем, а они…
Алкогольные прожилки на его морщинистом лице вдруг разом пропали, и оно сделалось восково-белым.
И тут, потревоженная ими, над домом взвилась стая ворон. Заметалась по кронам деревьев, оглушительно каркая.
* * *
Первую кровь Злобин увидел, едва шагнул за ворота.
Труп собаки с распоротым брюхом плавал в густой буро-красной жиже. Горло псу разорвали так, что голова свободно закинулась на спину. Из мертво оскаленной пасти свисался сизый язык. При жизни он был обыкновенным цепным кобелем и погиб, прикованный ржавой цепью к своей будке.
Второй пес, судя по остаткам шерсти, был лайкой. Пока его не выпотрошили и не бросили посреди двора.
Старшина, заглянув через плечо Злобина, громко икнул и зажал рот ладонью.
Голова, когда терять уже нечего или когда фантазиям предаваться нет никакой возможности, соображает на редкость быстро, четко и ясно.
«Собак валили не из огнестрельного. Кровь давно свернулась. — Злобин, прищурясь, посмотрел на дом. — В окнах свет. Хотя светло. А дыма из трубы нет. Либо там ни одного живого, либо — я на мушке. В первом случае бояться нечего. Во втором — можно не дергаться».
— Доставай «Макар», Александр Васильевич, — прошептал Злобин.
— И-ик, вон оно как…
— Ствол достань! — сквозь стиснутые зубы приказал Злобин.
Он бедром толкнул старшину, выдавив за створ ворот. Искренне надеялся, что старшину, заметить не успели.
— Бегом — вокруг дома! С тыла зайдешь.
Александр Васильевич кивнул. Судорожно дернул кадыком. И на полусогнутых ногах, смешно черпая носками сапогов внутрь, припустил вдоль забора.
— Оля, ни шагу вперед! — не оглядываясь приказал Злобин.
Оля издала невнятный звук.
— Выдеру! — зверским шепотом оборвал Злобин, не дождавшись членораздельного возражения.
Оля тихо пискнула. Под сапожком хрустнула веточка.
— Рация есть? — отдышавшись, спросил Злобин.
— Нет. Мобильный есть, — сдавленным голосом ответила Оля.
— Уже слава богу. Держи наготове.
Злобин достал пистолет, передернул затвор. Пригнувшись, побежал наискосок через двор к сарайчику.
Двенадцать шагов. Ни одного выстрела из дома. Никаких признаков жизни. Даже занавески не дрогнули.
Трава, как белыми мухами, была засыпана мокрым птичьим пухом. Несколько перышек налипли на сапоги.
Он прижался плечом к стене сарая. Доски были новыми, еще пахли свежим распилом.
На ветке сосны вдруг отчаянно, во все черное горло, заорала ворона. Ее соседки, откричав свое, затаились, с любопытством разглядывали людей.
Злобин вытер холодную испарину, защипавшую висок.
— Дура, блин, очнулась!
На приоткрытой двери отчетливо выделялись свежие царапины. На мокрой земле — кучные следы. Собачьи.
Злобин носком сапога слегка пнул дверь, распахнул ее шире. Сарай оказался овчарней. Внутри пахло мокрой шерстью, навозом и еще чем-то тяжелым и липким. Странно, но овцы не издавали ни звука.
Злобин заглянул внутрь и невольно отпрянул. Сплошное месиво из кровавой жижи, кишок и лоскутов измазанной красным овчины. В полумраке страшно белели обглоданные ребра. Прямо у ног Злобина оказалась баранья голова с глупо вытаращенными мутными глазами. Верхнюю губу барана оторвали с корнем, и он скалил в дикой улыбке желтые мощные зубы.
Злобин заставил себя смотреть на эту мешанину смерти профессионально-отстраненно, без брезгливости и неуместных эмоций.
Толкнул соседнюю дверь. Коровник. Распотрошенная туша буренки. От теленка остался только костяк с лохмотьями мяса.
«И здесь не стреляли. Работали собаки». Тут же поправил себя: «Волки».
Выглянул из-за угла сарая. Дом по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Совершенно мертвый дом.
Обычный деревенский пятистенок. С недавно перекрытой крышей и новыми наличниками на окнах. По всему было видно, что дом попал в руки мастеровитого хозяина. Только сейчас над ним не витала аура скромного уюта и тепла. От молчащего дома веяло холодом и бедой.
Злобин оглянулся.
Ольга сидела на корточках, спрятавшись за столб ворот. Считала, что замаскировалась. Хотя яркая курточка и белый свитер отчетливо выделялись на сером фоне.
Она перехватила его взгляд и вскинула голову. Злобин махнул рукой: «Сиди!».
«Хватит играть в „Зарницу“, — с холодной отрешенностью подумал он. — Штурмовая группа, япона мать. Полторы калеки! Прокурор в резиновых сапогах, мент с похмелья и девчонка с мобильником. Серьезной угрозе противостоять не сможем, а если там всех кончили, то не фиг цирк устраивать».
