— Я даю вам пятнадцать минут, — объявляю я Болеку, — и без глупостей: мы держим окно под наблюдением.
Два часа спустя мы возвращаем Болека в тюрьму. Я ни о чем не спрашиваю его, но в тот момент, когда я собираюсь уходить, он отводит меня в сторону.
— Спасибо, инспектор, — благодарит он. — А теперь слушайте меня: Бюиссон укрывается у мадам Руссо по адресу: набережная Луи Бретона, номер сто шестьдесят восемь. Тридцатого марта я сам отвез его туда. Будьте осторожны, он способен подорвать вас гранатой вместе с собой.
Во второй половине дня мы с Толстым отправляемся на набережную Луи Бретона.
* * *
— Мне надо было надеть рабочую спецовку, — говорю я Толстому.
Толстый заметно нервничает. Мы расходимся с ним в разные стороны, обходя здание, чтобы затем обменяться впечатлениями. Лично я ничего подозрительного не замечаю, Толстый тоже ничего не обнаруживает. Я захожу в подъезд, чтобы навести справки у консьержки. Толстый ждет меня на тротуаре. Увидев мою полицейскую бляху, консьержка сообщает, что она знает мадам Руссо и ее жильца, господина Люсьена, очень симпатичного человека невысокого роста, с большими черными глазами, всегда изысканно одетого. Он носит шляпу с загнутыми полями и часто выходит с черным портфелем в руках.
— Он нотариус, — шепчет она. — Иногда он уезжает по делам в провинцию. Позавчера он съехал с квартиры, а вскоре после его ухода сюда наведывалась полиция.
— Полиция?
Поднимаясь в лифте, я думаю о том, что Болек еще раньше передал сведения моим конкурентам за обещание свести его с женой.
Я звоню в дверь мадам Руссо. Мне открывает маленькая женщина с седыми волосами. Она сообщает, что последние две недели у нее был жилец, господин Люсьен, пришедший по объявлению. Она узнала о том, кем на самом деле был ее жилец, только вчера, когда пришли полицейские из первой мобильной бригады и обнаружили на шкафу гранату.
Господин Люсьен ушел накануне, без предупреждения, оставив в конверте деньги за проживание.
Разочарованный и довольный, я выхожу на улицу: Бюиссон вновь улетучился, но и наши конкуренты тоже остались с носом. Теперь я рассчитываю только на Матье.
Но об этом никто, кроме меня, не знает.
— Куда же он мог запропаститься?
Сидя в «ситроене» Монтиюра, нового шофера группы, Толстый ерзает на сиденье от нетерпения. Девять часов вечера. Уже два часа мы поджидаем выхода из тюрьмы Робийяра, о чем нас предупредил судебный следователь. Многие заключенные уже вышли из тюрьмы, направляясь либо к ожидающим их родственникам, либо в кафе напротив, но Робийяра среди них не было.
— Не хватало только, чтобы его задержали по другому делу, — бурчит Толстый.
Я тоже волнуюсь. Только наш шофер Монтиюр остается спокойным, равнодушный к нашим тревогам. Проходит еще полчаса, а Робийяра все нет и нет.
Наконец он появляется в воротах тюрьмы со свертком в руках и направляется к нашей машине. Как только он садится на переднее сиденье и захлопывает дверцу, Монтиюр дает газ.
— Что нового? — спрашивает Толстый, пожимая руку Робийяра.
Машина едет вдоль бульвара Араго, огибает Данфер-Рошро и выезжает на авеню Мен. Матье поворачивает к нам голову:
— Франсис не знает, где Эмиль, но зато Пузатый, зять Бюиссона, должен это знать, так как он поддерживает с ним постоянный контакт. У меня есть для него рекомендательное письмо.
Я с нетерпением говорю ему:
— Дай прочитать.
— Не могу. Оно вшито в плечико пиджака.
— Хорошо, я думаю, что Пузатый должен на него клюнуть.
* * *
Монтиюр привозит нас на улицу Соссе, и, когда мы проходим в столь позднее время мимо дежурного поста, полицейские с удивлением смотрят на нас.
Мы поднимаемся в мой кабинет. Несколько секунд спустя мы распарываем зашитое в плечико письмо, и в наших руках оказывается аккуратно сложенный четырехугольник. Почерк Кайо вполне разборчивый, хотя орфография оставляет желать лучшего:
«Мой дорогой Эмиль. Друг которого я тебе рекамендую обсолютно надежен. Я его проверил и ты можеш ему доверять. Будь осторожен с бретонцем, которого полиция неоднократно извлекала из тюрьмы. Крепко обнимаю тебя. Твой друг Франсис Кайо».
Под подписью нарисован кружок с точкой в центре, перечеркнутый двумя пересеченными линиями. Заметив, что я нахмурил брови, Матье говорит улыбаясь:
— Это их опознавательный знак. Таким образом, у Эмиля не возникнет сомнений в том, что письмо действительно написано Франсисом.
Я хотел бы сфотографировать текст письма, но в лаборатории никто не отвечает. Кроме того, необходимо снова зашить его в плечико пиджака.
Сидя на краю стола и болтая одной ногой, Матье Робийяр легко справляется с этой задачей.
— А не пойти ли нам поужинать? — предлагает Толстый.
Матье предпочитает поскорее вернуться домой. Перекусив в бистро на вокзале Сен-Лазар, мы садимся в «ситроен» и берем направление на Жуэнвиль-ле-Пон. Когда мы подъезжаем к дому Матье, он говорит:
— Завтра в полдень я встречаюсь с Пузатым в кафе «Пети Сен-Дени». Мы можем назначить свидание позднее, чем в два, идет?
— Идет, но где?
— Может быть, в «Термометре», на площади Республики?
* * *
Оставив «БМВ» у ворот Сен-Дени, Матье, совершенно неузнаваемый в тщательно отутюженном синем костюме, свежевыбритый и с изящно уложенными волосами, входит ровно в двенадцать часов в кафе «Пети Сен-Дени». // Спрятавшись под аркой, я, поддавшись соблазну, веду за ним наблюдение. Пузатый уже сидит в зале за рюмкой красного вина. Его волосы, разделенные посередине головы безупречным пробором, тщательно зачесаны назад.
В половине первого оба мужчины выходят из кафе, направляются к «БМВ» Робийяра, садятся в машину и укатывают. Мне остается только ждать часа назначенной встречи, и я без особого энтузиазма прогуливаюсь по кварталу.
Матье появляется в «Термометре» только в три часа. По его виду легко определить, что он хорошо пообедал.
— Я был у Пузатого, — сообщает он. — Он пригласил меня на обед. На комоде в его комнате стоит фото Эмиля.
— Очень трогательно. Что дальше?
— Мы распороли пиджак, и Пузатый прочел письмо. Он сказал, что передаст его по назначению, и попросил оставить ему мой телефон. Мне даже жаль их, бедолаг.
— Мы учтем это, — обещаю я. — А какой номер ты им дал?
— Номер телефона бистро возле моего дома. Знаете, инспектор, мне нужны деньги, чтобы расплатиться с врачом жены, а я сейчас на мели, как вам известно…
Я обещаю ему поговорить об этом с Толстым.
— Позвони мне завтра, — говорю я, — я постараюсь решить этот вопрос.
Робийяр уходит. Я смотрю ему вслед, и мне стыдно за ту роль, которую я ему навязал. Поступая на службу в полицию, я и не думал, что мне придется до такой степени поощрять вероломство, предательство и ложь. В детстве я получил хороший урок от отца за то, что наушничал на старшую сестру, и с тех пор всегда старался быть прямым и искренним. Напрасно я ищу себе оправдания, на душе у меня скребут кошки. Я даю себе слово, что уйду из полиции при первой же возможности.
— Оставьте меня в покое с вашими угрызениями совести, — обрывает меня Толстый, когда я делюсь с ним состоянием своей души. — Если вы не измените себя, вы никогда не сделаете карьеру в полиции.
29 мая 1950 года. Этот понедельник я отмечаю крестиком, так как сегодня Матье вступает в контакт с Бюиссоном. Он только что позвонил мне и попросил срочно приехать в кафе «Мир» на площади Опера. Сейчас ровно полдень, я буду там через четверть часа. Матье звонит мне почти всегда в обеденное время, и мне приходится угощать его. Толстый, вздыхая, выдает мне двадцать тысяч франков, которые я тут же прячу в карман. Матье поражает меня своей изысканностью и элегантностью. Ставя меня в тупик, он говорит, что у него нет денег, но он всегда великолепно одет.
— Все в порядке, — говорит он, когда я усаживаюсь за столик. — Пузатый позвонил мне, и мы договорились, что я заеду за ним завтра в десять утра и мы вместе отправимся к Эмилю. Бюиссон живет в районе Булонского леса. Пузатый сказал мне, что он сидит без гроша, и я пообещал одолжить ему двадцать тысяч.
Нет, это невозможно. Можно подумать, что Матье видит меня насквозь и знает, сколько у меня при себе денег.
Я протягиваю ему купюры, заверяя его, что завтра он получит ровно столько же на свои расходы.
— Это еще не все, — говорит он, — мне нужна пушка.
— Оружие?
— Да, для Эмиля. И пули, минимум с полсотни. Он не может чувствовать себя уверенным без пушки.
— Ничего себе дела! Я должен передать Бюиссону оружие, чтобы ему было из чего стрелять в нас, когда мы будем его брать?
