– Твари, холуи безродные, – пробормотал Филипп Семенович. – Вы что, думаете, что справитесь с моим бизнесом, недоумки?!
– Уж как-нибудь справимся, не обессудь, – сказал полковник, протягивая руку к ящику.
И в этот момент на пол свалилась газета и грянул выстрел. Стрелял Филипп Семенович с такого короткого расстояния, с которого не промахнулся бы и слепой. Полковник охнул, схватился за грудь и тяжелым кулем рухнул на пол. Я моментально вскочил во весь рост и опрокинул свой стол-укрытие на длиннорукого охранника, стоявшего сбоку. Затем добавил отключающий удар в голову. А Филипп Семенович уже направил ствол в голову упавшего на колени Леонида Наумовича.
– А вот так для защиты хорошо? – поинтересовался Глушков-старший и тут же выстрелил в Шпеллера. – Вы оказались правы, дорогой незнакомец, – опустив оружие и повернувшись ко мне, произнес Филипп Семенович. К нему вернулась барственно-председательская интонация. – Простите… – вглядываясь в мое лицо, пробормотал он. – Неужели подполковник Вечер?
Вместо ответа я ногой выбил из его руки пистолет и тут же пробил левой в солнечное сплетение.
– Это за Африку, – сообщил я согнувшемуся в три погибели Глушкову. – А это за Чечню!
С этими словами я пробил правой снизу по открытой челюсти. Глушков-старший растянулся на полу рядом с застреленными им же Шпеллером и Лукьянычем.
– Скажи спасибо, что жив остался! Ты и твой сынок-поганец, – сказал я на прощание.
Затем аккуратно, двумя пальцами поднял пистолет, из которого были застрелены полковник и Шпеллер, и столь же бережно и аккуратно положил его в полиэтиленовый пакет, в котором еще недавно покоился мой «стечкин». Свой же пистолет я положил за пояс.
Автоматчик, что охранял комнату, где была заперта Анечка, среагировать не успел. Я буквально снес его с поста. Завладев автоматом, я отпер комнату и тут же скрылся в ней сам.
– Цел? – только и спросила девушка, оглядывая меня с ног до головы.
– Наверное, – ответил я, опускаясь на пол, но не откладывая при этом в сторону автомат.
– Слышишь? – спросила она, указывая на потолок.
И тут я услышал знакомый звук приближающегося вертолета. И тут же подбежал к маленькому вентиляционному отверстию.
– Собровцы, – сообщил я Ане, увидев фигуры в камуфляже, десантирующиеся с малой высоты.
Молодец Василий Иванович! Сработал быстро!
– Милиция! – раздалось сразу с нескольких сторон. Грозный окрик был усилен громкоговорителем. – Всем бросить оружие и поднять руки! При малейшем сопротивлении или попытке скрыться стреляем на поражение!
После таких слов я отложил в сторону автомат. Собровцы шутить не любят, плохо у них с юмором. Поэтому пока разберутся что к чему, могут и дырок наделать, если автомат будет в руках. Через пять минут дверь в нашу комнату была вынесена с петель, и раздался приказ:
– Руки в гору! Выходить по одному!
Нам с Анечкой ничего другого не оставалось, как выполнить эту команду.
– Ну-ка, стоп! – остановил вдруг меня один из собровцев, когда мы вышли в коридор. – Опять ты, Вечер?
Собровец сорвал маску-ниндзя, и я увидел уже знакомого мне Адмирала.
– И вы здесь, капитан? – узнав Анечку, изумился Ушаков.
– Мы вас и вызвали, – пояснил я. – Пойдемте-ка дальше вместе!
Для начала мы приблизились к подполу. Я прислушался, затем осторожно снял тяжелый засов. Потом Ушаков быстро распахнул люк и в соответствии с инструкцией крикнул в темноту:
– Не двигаться! Работает СОБР! Всем, кто внизу, поднять руки и подать голос!
Снизу что-то зашумело и стихло. Ушаков дал команду одному из бойцов осветить подпол. И тут я увидел габаритное тело капитана Кравцова, своего недавнего подчиненного и одного из лучших офицеров спецназа ВДВ. Да, с такой высоты и при моем ударе целеньким не останешься. Видимо, реагируя на свет, Кравцов глухо застонал.
– Ему врач нужен, – только и произнес Ушаков. – У нас в отряде он есть. Сейчас позовем.
– Пусть врача страхуют трое бойцов, – внес уточнение я.
Когда мы вошли в помещение, где и разыгрались основные события, Филипп Семенович встретил нас сидящим на полу и ощупывающим челюсть. Долго не церемонясь с ним, собровцы заковали его в наручники, так как уже знали с моих слов, что Шпеллера и муровского полковника застрелил именно Глушков.
– Этот мертв, – кивнув на Лукьяныча, произнес собровец, осмотревший тела. – А этот, – ткнул он в Шпеллера, – кажется, пока жив.
Очень даже неплохо. Думаю, в больнице Шпеллер язык развяжет. Он ведь прекрасно знает, что хорошо, а что плохо для его дальнейшей защиты.
Когда мы вышли из здания, в небе появился еще один милицейский вертолет. Собровцы обыскивали и пересаживали в автозак кравцовских боевиков, медицинские братья вынесли на носилках сперва Шпеллера, потом обгоревшего, но подающего признаки жизни Казначея, потом Кравцова.
– Что с ним? – спросил я собровского медика.
– Как минимум сотрясение мозга, переломы ребер, плечевой кости и локтевой, – ответил он.
– Какие люди! – послышался возглас у меня за спиной. – И в каком милом состоянии!
Обернувшись, я увидел Василия Ивановича. Подобраться ко мне незаметно не так уж и просто.
– Молодец, – произнес он, хлопнув по плечу. – Не оплошал.
– Вы тоже не оплошали, – кивнув на собровцев, ответил я.
– Чем могли помогли, не обессудь!
Между тем второй милицейский вертолет снизился до максимально возможного уровня и завис. По веревочной лестнице вниз начал спускаться здоровенный мужчина в форме и с погонами генерал-лейтенанта.
– Вот, капитан, – кивнув в сторону еще ничего не слышащего генерала, подмигивая Анечке, начал Ушаков. – Выпорет вас сейчас разгневанный родитель за ваше озорство.
– Выбирайте слова, Ушаков, – немного зардевшись и чуть обиженным тоном отозвалась Аня.
Спустившийся генерал быстрым шагом направился к нам.
– Анна? Как ты здесь оказалась? Что все это значит? – сурово начал он, оглядывая нас всех маленькими, строгими, такими же, как и у дочери, глазами.
Такой и в самом деле может выпороть. Дай бог, чтобы не публично.
– Работа, папа, – только и ответила девушка.
Генерал Зубков хотел было что-то добавить, но лишь махнул своей тяжелой рукой.
– Товарищ генерал-лейтенант! – начал свой рапорт Ушаков. – Нами обнаружен труп полковника МУРа Лукьянова. По предварительной версии, его убил некто Глушков. Возможно, полковник пытался шантажировать Глушкова, в здании найдены материалы, компрометирующие самого Глушкова и его сына. Застрелен Лукьянов из пистолета, который принадлежал вашей дочери, капитану Зубковой. Незадолго до убийства на вашу дочь напали злоумышленники и отняли у нее пистолет.
– А здесь ты оказалась, чтобы его вернуть? – недобро нахмурился генерал.
Девушка лишь кивнула.
– Дома поговорим, – подвел итог генерал– лейтенант.
– Вы в наручниках. Это уже немало, – сказал я, подойдя к закованному в наручники Филиппу Семеновичу, перед тем как его посадили в автозак.
– Ты скоро узнаешь, кому будет немало, – зло отозвался Глушков-старший, с трудом сдерживая дрожь.
– Вам, Филипп Семенович, вам. Лет пятнадцать-двадцать еще проживете. На острове Огненный.[17]
Спустя месяц после описанных событий.
Аня взъерошила мокрые волосы, затем достала квадратное зеркальце и стала укладывать их расческой в свою привычную, элегантную, дозволенную милицейским уставом прическу. Я любовался только что искупавшейся девушкой, ее небольшой, крепко сбитой, но при этом женственной фигуркой. От розовых, испачканных речным песком пяток до высыхающих, ложащихся прядями русых волос. И уж никак нельзя было не отметить немаленькие, круглые, полуприкрытые трусиками розовые ягодицы. А ведь еще недавно я думал, что у девушек-милиционеров нет ничего, кроме погон.
– Аня, – окликнул я девушку. – Папа на меня еще сердится?
– Ага, – кивнула, не отрываясь от зеркальца, Анечка.
– Хорошо, что я не в его ведомстве, – пожал я плечами.
– Почему ты так мало сегодня купался?
– Вода холодная, – честно ответил я.
С прошлого дня, после такого вот многочасового купания у меня появился уже давно забытый насморк и кашель. А девушке хоть бы что. Дай волю, сутками бы из нашей речки не вылезала. Мы отдыхали в моей родной деревне уже вторую неделю, и Анечка ни разу не заикнулась о том, что пора возвращаться в город.
За прошедшее время произошло немало событий. Вначале Филиппа Семеновича обвиняли в убийстве полковника Лукьянова из-за якобы имевшего место шантажа. Потом разговорился посаженный в «Матросскую Тишину» Дима Глушков. Он покаялся, что был свидетелем убийства генерала Леонтьева, в которого стрелял Кравцов при молчаливом согласии муровского полковника. Следующим раскололся пришедший в себя Кравцов. Этому не впервой спасать свою шкуру, закладывая своих. В Лефортовском изоляторе сумели разговорить и Казначея. Следственная группа была сразу из трех ведомств – Генпрокуратуры, МВД и ФСБ. Через некоторое время дал показания и Филипп Семенович. Весьма признательные. Анечку немного пожурили за утерю табельного оружия, но потом объявили благодарность за содействие в задержании преступников на месте преступления. Меня взял под свое крыло Василий Иванович Луговицын и вновь назначенный начальник специального разведуправления ВДВ, оказавшийся старинным приятелем Луговицына. Две с половиной недели назад в Россию вернулись Никаноров и все остальные офицеры, участвовавшие в африканских событиях. С ними было все нормально, только Серега Млынский попал в госпиталь. То ли подхватил какую-то африканскую заразу, то ли сказались давние ранения. И еще Владик Дятлов попросил командование перевести его в другое подразделение. Влада никто не осудил, после случившегося он имел на это право…
