Менжерес придвинула к себе чемодан, выбросила оттуда часть вещей, положила самое необходимое для дороги. Открыла ящик стола, достала пачку денег.
Торжествуя, сказала Кругляку:
— С удовольствием помогла бы вам расстаться с жизнью, но, к сожалению, лишена пока этой возможности. Я сейчас уйду. Не вздумайте поднимать шум раньше времени. Впрочем, — на ходу решила она, — придется заткнуть вам рты и привязать к кровати. Тебя тоже, — повернулась к Оксане, — чтобы своим друзьям не смогла помочь…
Кругляк глазами пытался подсказать Оксане, что надо делать.
— Выслушай их, — снова попросила та Иву, — может, все иначе повернется.
— Нет, — сказала, как отрезала, та. — Говорить не о чем. Знаю эту породу.
Кругляк поймал ее взгляд. В нем была ненависть, он был таким колючим, что Кругляку показалось, будто он пошел босиком по битому стеклу. Он проклинал себя за то, что повел себя с этой взбалмошной девчонкой так беспечно.
Ива допустила только одну ошибку. Когда собирала вещи, ослабила контроль за пленниками, рассчитывая, что связаны они крепко. Оксана же связала Кругляка еле-еле, для видимости. И когда Менжерес, положив рядом пистолет, наклонилась над чемоданом, девушка незаметно дернула за конец простыни, которой связала коренастого Кругляка. Тому теперь было достаточно развести с силой руки, чтобы освободиться.
Туго набитый чемоданчик не закрывался.
— Помоги, — приказала Ива Оксане.
Они вдвоем надавили на крышку. Пистолет лежал на полу, ближе к Оксане. Кругляк упорно смотрел на него, и Оксана, наконец, поняла, что от нее требуется. Когда чемодан удалось закрыть, она, вставая, ударом ноги отбросила браунинг в дальний угол. В ту же секунду Кругляк сбросил свои путы и перехватил двустволку.
Менжерес выпрямилась. Руки у нее безвольно повисли, она попятилась к стене. Прошептала: «Кинець…»
Оксана развязывала Северина.
— Нет, начало, — сказал хмуро Кругляк.
— Уводите быстрее, — жалобно попросила Ива. — А то я сейчас запущу в вашу физиономию вот этим стулом…
Оксана привела в чувство Северина, обильно распятнала зеленкой ушибы. Северин злобно шипел, ощупывая лицо. Взглянул в зеркало, и собственный вид привел его в отчаяние. Хрипло пробормотал:
— Я с тобой еще посчитаюсь, стервоза…
— Ну, ты… До очередной свадьбы заживет, — пренебрежительно бросил Кругляк. И Менжерес: — Садитесь, познакомимся по-настоящему. Вы очень удачно прошли проверку, поздравляю.
Кругляк назвал пароль.
Малеванный против Чуприны
А теперь придется возвратиться к событиям, которые произошли гораздо раньше.
Однажды поздним вечером в райотдел МГБ наведался зеленогайский комсомолец Иван Нечай. Пришел он к своему старому другу старшему оперуполномоченному Малеванному. Нечай, как и положено солидному, уважающему себя человеку, неторопливо поздоровался со всеми за руку, передал приветы от ребят из истребительного отряда, поговорил о погоде — скоро в поле! — о том, что, наконец, прислали в их колхоз новые машины — рады хлопцы! Малеванный заварил чай покрепче, поставил на стол щербатое блюдечко с колотым сахаром. Был он в гимнастерке, надетой поверх теплого тонкого свитера — весна в этом году не торопилась, морозы крепко вцепились в март.
Устроились по-домашнему, чай пили не спеша и и так же неторопливо обменивались новостями.
Как бы между прочим Нечай сказал:
— Помнишь Еву Сокольскую?
Малеванный покопался в памяти, но припомнить не смог.
— Ну, красивая такая, черноглазая. Живет в доме на отшибе, красной черепицей крытом?
— У вас в Зеленом Гае что ни дивчина, то красивая та чернобровая. Бандитов переловим — приеду свататься, — отшутился Малеванный, а сам насторожился: не такой человек Нечай, чтобы ни к тому ни к сему судачить о девчатах.
Нечай ненавидел бандеровцев и не раз доказывал свою храбрость в облавах. После женитьбы на Владе бывший инструктор райкома комсомола окончательно переселился в Зеленый Гай и стал там секретарем комсомольской организации. Осенью мечтал уехать учиться в сельскохозяйственный институт.
— Ева у нас приметная. Между прочим, очень на учительницу Шевчук похожая. Как в песне поется: русы косы до пояса…
— Не узнаю Нечая, — засмеялся Малеванный. — Женился, а на чужих девчат засматриваешься. Тебе теперь только и остается, что другую песню петь: гарна Маша, та не наша…
Иван невозмутимо продолжал:
— Года три назад родила Ева Сокольская дочку…
— Как говорят в таких случаях, пусть растет пригожей да счастливой…
— Дивчинка хорошенькая, — подтвердил Нечай. — Веселая такая, приветливая. Вот только одна беда — нет у ребенка отца. И никто на селе не знает, как ее по отчеству величать. А ведь не от божьего ж ветра Ева рожала…
Старший оперуполномоченный развел руками.
— Ну, это ее личное дело. Может, кого полюбила крепко, женатого, к примеру. Семью чужую рушить не захотела, а любовь свою не переборола.
— Бывает и так. Только тут все по-другому. Кажется мне, что обвенчался ее суженый с лесом и освятил их брак не поп, а проводник Рен.
Малеванный круто повернулся к Ивану, стер с губ добродушную улыбку:
— При чем тут Рен? Говори яснее, загадки в таких серьезных делах ни к чему.
— Ты, конечно, знаешь, что когда мы партизанили, уходили в дальние рейды, разбойничали в этих местах варьяты[20] Рена. Рен даже на белом коне к фашистскому коменданту в гости приезжал, самогонку с ним пил…
— Действительно, этот злодей бродил в наших лесах.
— Вот, вот. Села сжигал, людей в землю вгонял. Его и по сей день хорошо помнят — кровавой памятью. И не одна вдова перед иконами поклоны бьет: пошли, боже, смерть Рену злую и тяжелую, развей его прах ветром, чтоб не осталось ни роду, ни племени.
Нечай потянулся к пачке с сигаретами, глубоко затянулся, немного успокоился.
— При Рене всегда был молодой хлопчина — адъютант. Знаешь, из таких файных казаков: профиль орлиный, взгляд соколиный, усы как пики, шапка на потылыцю. А если без дурней, то красивый, говорят, парубок. И многие считают, что батько дивчинки — тот адъютант Рена. На селе ни с чем не скроешься. Люди все видят.
Малеванный засомневался:
— Может, бабские сплетни? Сколько лет прошло. А если даже и так — ошиблась дивчина, жизнь себе испортила, таких жалеть надо.
— Ой, брате, — зло сказал Нечай, — смотри, как бы коханый Евы нас с тобой не пожалел ножом пли пулей. Кажется мне, недалеко он ушел от этих мест, заглядывает темными ночами к своей возлюбленной.
— Это уже серьезнее. Есть у тебя доказательства?
— Пока только подозрения…
Нечай рассказал, что Ева живет очень одиноко. Почти не знается с соседями, все сама да сама. Не любит, когда приходят к ней по делу вечером, старается поскорее выпроводить гостей. Но несколько раз замечали люди, что приходил к ней кто-то глубокой ночью и после этого появлялись в селе националистические листовки. А совсем недавно возвращался он, Нечай, с комсомольского собрания и столкнулся недалеко от Евиной хаты с каким-то типом, который сиганул серой тенью в сады и исчез. Сперва думал: может, завела коханого. Так нет, знает он всех хлопцев наперечет, многие подбивали клинышки к Еве — всех отвадила. А дочка Евы вышла на улицу в красивом платке, сказала подружкам, что тато подарил. Языкастые девчонки принялись ее дразнить:
— Нет у тебя татка, тебя мама в подоле принесла.
Девочка расплакалась, кинулась с кулачками на подруг.
— А вот и нет, мой тато в лесу живет и по ночам ко мне ходит.
Ева услышала, выскочила на улицу, в чем в хате стояла, бледная, простоволосая, отшлепала дочку, увела с собой.
Все это люди видели и слышали. Вот и делают свои выводы.
— Не хочу наговаривать, — заключил Нечай, — но присмотреться к Еве стоит. Тем более что адъютант тот не какая-нибудь третьестепенная личность у бандитов, а сам Чуприна…
Лейтенант Малеванный удивленно присвистнул. Вот это номер! Если то, что говорит Нечай, подтвердится, то есть реальная возможность ухватиться за конец ниточки, которая тянется к Чуприне и Рену. Рен, главарь краевого провода, относится к числу самых злобных врагов. Какое-то время назад, после разгрома вооруженных банд, он исчез, скрылся в лесах. Чуприна посвящен во многие бандитские тайны.
На следующий день Малеванный доложил «по начальству» о разговоре с Нечаем.
Начальник райотдела МГБ отнесся к предположениям Нечая весьма серьезно. Ивана он знал лично, доверял его умению оценивать людей.
Сказал Малеванному:
— Если мне не изменяет память, среди захваченных у немцев документов было и досье на Чуприну. Уточните…
Фашистская разведка ценила лояльность главарей ОУН, но не очень доверяла своим прислужникам. Каждый их шаг был под надзором. Бежали же оккупанты так поспешно, что не успели уничтожить картотеку на пособников.
