Фашистская разведка ценила лояльность главарей ОУН, но не очень доверяла своим прислужникам. Каждый их шаг был под надзором. Бежали же оккупанты так поспешно, что не успели уничтожить картотеку на пособников.
Когда Малеванному принесли пухлую папку, лейтенант не без волнения развязал серые тесемки. Досье было оформлено со свойственной немецким чиновникам аккуратностью: все материалы пронумерованы, точно отмечены даты, в бумажный карманчик на оборотной стороне переплета вставлена фотография Романа Савчука — кличка Чуприна. Чубатый красавец улыбался доброжелательной улыбкой, в темных глазах читались дерзость и вызов: мол, смотрите, люди добрые, вот я какой. Узкий воротничок вышиванки красиво облегал сильную шею. Угадывались широкие плечи — тесно им в сером, небрежно накинутом по привычке деревенских парубков пиджаке. Чуть вьющиеся волосы волной падали на высокий лоб. «Хорош, — отметил Малеванный, — такой может присушить не одну дивчину». Он с интересом принялся перелистывать подшитые в папке бумаги.
Много часов провел он в своем маленьком райотделовском кабинете, изучая дело Савчука — Чуприны, украинца, 1923 года рождения, члена ОУН. Когда, наконец, была перевернута последняя страница, разные мысли одолевали лейтенанта.
В доме своего отца, адвоката средней руки, Роман Савчук уже в детстве получил основательное националистическое воспитание. Вступил в полулегальную юношескую националистическую организацию. Опытные «наставники» дали подросткам вместо винтовок палки и учили маршировать, выдвигаться на огневые рубежи, маскироваться, наступать цепью. «Скоро вы получите настоящие винтовки и в радостный день пойдете походом против москалей и схидняков[21]», — внушали Роману националистические учителя. В начале войны во время бомбежки погибла вся его семья. Роман остался один. Начались скитания по оккупированным селам в поисках работы, хлеба, пристанища. Спекулировал ворованным на «черных рынках», расплодившихся при немцах как грибы после дождя, оказывал мелкие услуги немецким солдатам: продать, купить… Добрался до Львова, служил посыльным в националистической газетенке, открытой гитлеровцами. Потом решил возвратиться в родной городок, переждать там лихое военное время. В дороге заболел, дней десять метался в горячке в хате сердобольной крестьянки. Там его нашел Рен, взял с собой. Какое-то время Роман служил в сотне, потом был адъютантом у Рена, стал районным проводником. Немецкий чиновник тщательно перечислил все акции, в которых вместе с Реном принимал участие Роман, но в качестве вывода написал: «Отличаясь преданностью националистическим идеям, Савчук — Чуприна вместе с тем относится к числу тех, кто считает твердый курс ненужным, а жестокость в обращении с местным населением неоправданной. Нашу просьбу сообщать сведения о Ренё и других руководителях националистов решительно отклонил…»
На этом записи обрывались, но Малеванный уже знал, как сложилась дальнейшая судьба Чуприны. После освобождения западных областей Украины Чуприна был в числе тех бандеровцев, которые не сложили оружия и продолжали бороться с Советской властью. Народный суд приговорил его к высшей мере наказания — расстрелу.
Малеванный вновь и вновь листал документы «дела». Роман Чуприна оказался его ровесником. И Малеванному стукнуло двадцать четыре года, и Чуприне столько же. Но как отличалась их жизнь! Хотя и одногодки и выросли оба на одной земле — украинской. В четырнадцать лет Малеванный вступил в комсомол. До войны учился в средней школе, ходил в походы, ездил в пионерские лагеря, завидовал добровольцам, сражавшимся в Испании, учился ненавидеть фашистов и мечтал стать летчиком. Началась война — его направили в военное училище. А дальше потянулись фронтовые дороги — длинные и трудные, бои на Днепре и под Харьковом. Война пощадила молодого лейтенанта, оставила в живых. В сорок четвертом был ранен, после госпиталя получил предписание явиться в распоряжение одного из областных управлений МГБ недавно освобожденной Западной Украины. Оперативная работа — бесконечные тревоги, бессонные ночи, опасность, как и на фронте, всегда рядом, постоянная спутница, к которой настолько привыкли, что и не замечают. Отец погиб на фронте. Где-то под Киевом живет мать. Она надеется, что сейчас, когда окончилась война, ее сын станет учителем — в их семье все были учителями. А война для Малеванного продолжалась — надо было ликвидировать националистические банды. И снова внезапные тревоги, злые ночи, багровые от пламени пожаров…
Малеванный подумал, что хорошо было бы встретиться с Чуприной.
Роман Савчук попал к Рену в 1943-м. Рен был тогда молодым, уверенно и властно ходил по земле, легко вскакивал в седло. Носил сотник польский китель с накладными карманами, щегольские галифе, мазепинку с трезубом. В том селе, где валялся в горячке Роман, сотник равнодушно распорядился жизнью десятка людей, родственников партизан и коммунистов. Кого тут же пристрелили, кого бросили в колодец.
Из одной хаты выволокли Романа, он только начал подниматься после болезни. Привели к Рену. Проводник посмотрел на подростка, раскатисто захохотал. Жалким был вид у хлопца: остро выступили скулы, глубоко провалились лихорадочные колючие глаза — скрутила хвороба.
— Вот партизанского выкормыша поймали, — гордо доложил сотнику «стрілець».
Роману трудно было стоять, и он оперся спиной о тын. Услышал, что сказал бандеровец, похолодели ноги, подумал, что приходит конец.
— Я с партизанами не знаюсь, — обратился он к сотнику. — Як на то, давно уже вас шукаю. Вышкол[22] маю, — добавил с некоторой гордостью.
— Цуценя дыке[23], — без злости сказал Рен, — откуда такой?
Роман изложил историю своих скитаний. Рен выслушал, поверил хлопцу, приказал «боевикам»:
— Возьмем этого шмаркатого швайкала[24] с собой. Подкормим, и нехай воюе. Чтоб не говорили, что мы только убиваем, — ткнул в сторону дымившихся пепелищ. — Для тех, кто не забыл святые заветы предков, моя сотня как родная семья…
Роману не улыбалось бродить с бандеровцами по лесам, но вовремя понял: будет перечить — отправится на свидание с теми самыми предками. И потому сказал благодарно:
— Бардзо дякую, батько.
Кто-то из приближенных заметил одобрительно:
— Добре надумал, друже проводник. Воспитаем из щенка пса. Ничего, что сейчас мыршавый да облезлый. Были бы кости, мясо нарастет.
И закрутились чертовым колесом дни: рейды, налеты, бункера, лесные дороги.
Как-никак, а Роман почти закончил гимназию. Это сразу выделило его среди «боевиков», полуграмотных хлопцев, часто уголовников, прошедших другую учебу — тюрем, больших дорог., отрядов «вспомогательной полиции».
Он начал писать стихи. О черноглазых красавицах, вишнях в цвету и о том, какие бывают золотые закаты. «Боевики» заметили, что Роман много пишет, вместо того чтобы, как добрые люди, в свободные минуты самогонку пить. Тетрадку с виршами принесли Рену — не к лицу «борцу за национальную идею» заниматься дурницами, и батько прикажет плетью вразумить стихоплета.
Но Рен полистал обшарпанные листочки и велел доставить к нему лично «того хлопца, как его там…».
— Чуприну, — подсказали услужливо.
— Ага. Добряче призвыще — Чуприна. Помню, был патлатым да нечесаным.
Роман за год вымахал в здоровенного парубка. Рен встретил его дружелюбно.
— Добре пишешь, — сказал. — Читал. Нужны нам грамотные люди, такие, чтоб могли наши идеи простым селянам объяснять. Будешь при мне по пропагандистской части. И писать станешь не про тен-дитных красоток — про боротьбу нашу, про потоки крови, которыми орошаем цветы нашей свободы.
Считал, видно, Рен, что с поэтом надо разговаривать высоким штилем.
— Сколько тебе лет?
— Восемнадцать, — с некоторой гордостью ответил Роман.
— Ага. Пора за тебя всерьез браться, учить тебя нашей науке.
Дорого обойдется Роману та наука… Рен задумчиво, изучающе рассматривал хлопца. Роман выдержал его взгляд.
— Не мигаешь… Хорошо, — одобрил проводник и пришел в хорошее расположение духа.
— Казаком стал… Уже й под носом зачернело. Потому и лезут думки про красавиц. Сами были такими, пока не попробовали того меда…
«Боевики» захохотали шутке батька. Не часто шутил Рен.
— Чтоб не мешала тебе лирика воевать за наши идеи, сделаем так. На днях должны мы наведаться в одно село. Преподнесу я тебе подарунок. А пока оставайся в штабе.
К Роману подходили «боевики», поздравляли с повышением…
Рен безошибочно выбирал цели для своих налетов. Сперва его разведка точно устанавливала, что в селе и рядом с ним нет партизан, взрослые мужики в лесах, только и остались старые да малые, а в некоторых хатах прячутся беглые из лагерей военнопленных. Тогда и заявлялся в то село. Он охотился за беглецами из гитлеровских лагерей, скрывавшимися в селах, за связными партизанских отрядов, их добровольными помощниками. Фашистское командование высоко ценило эту «деятельность» проводника. Для своих «боевиков» называл Рен такие акции «очищением от москалей и схидняков».
