Маша стояла на тропе и смотрела на Степана во все глаза. Губы ее дрожали, по щеке медленно стекала слезинка.
— Ничего… Ничего, Степан Викторович, я сейчас.
У болота Степан влез в заросли — «У меня тут куст Алладина» — и достал длинную палку и полотняный сачок с клапаном. Затем они пошли вдоль болота, вглядываясь во влажную траву и мшистые прогалы. Внезапно Степан схватил Машу за руку: «Вот они, смотри». Земля впереди зашевелилась, оттуда показалось что-то белое, треугольное. Степан подкрался ближе, и когда белое появилось снова, ловко просунул сачок. Послышался не то писк, не то скрип, в сачке забилось.
— Давай рюкзак, — сказал Степан. Маша подбежала («Да не топай так», — шепотом одернул Степан), раскрыла рюкзак, путаясь в завязках, подставила. Степан осторожно опростал сачок, плотно прикрыв горловину.
— Шуршунчики на свету дохнут, — пояснил он.
Они еще немного посторожили это место и выловили штук пять. Одного Степан разрешил посмотреть. Шуршунчик выглядел как небольшое свиное ухо, покрытое слизью и с бахромой мелких щупалец внизу.
Они перешли на другое место и надергали еще с десяток. Степан решил, что достаточно и прилег отдохнуть, но Машу обуяли жадность с любопытством, она взяла сачок и пошла сама искать шуршунчиков. Белые треугольнички нашлись довольно быстро, правда, немного в болоте, они так и сновали в прогале между кочками. Стараясь не наступить в болотную грязь, Маша прыгнула раз, другой, а на третий нога соскользнула и по колено провалилась в мокрое. Она попыталась встать, но нога не поддавалась, увязнув в трясине. Маша подергалась, но болото держало крепко, более того, ей показалось, будто что-то обволакивает, надевается на стопу, щиколотку, колено и с силой тянет в глубину. Маша рванулась на кочку, стараясь дотянуться до деревца, которое росло заманчиво близко, однако там, в болоте тянули сильнее и вот уже вторая нога начала соскальзывать и погружаться…
Тут только Маша догадалась закричать. Встрепанный Степан выскочил к болоту с палкой наперевес, бросился, не разбирая дороги. Вместо того, чтобы хватать и вытаскивать, несколько раз вонзил палку возле кочки. Болото взбурлило, будто что-то подводное махнуло хвостом, изгибая гибкое тело. Нога освободилась, и Маша по инерции выскочила из трясины как пробка из бутылки.
— Вот я дурак, — сказал Степан, прижимая дрожащую девушку к себе. — Вот я кретин. Совсем забыл про бармаглотов. Ну пойдем, пойдем скорее.
На поляне устроили привал, развели костерок, Маша пристроила ботинки сушиться. Степан слазил в свой «куст Алладина», принес котелок с водой и пакет на два пайка. После еды Маша достала коробочку с лекарством, отсчитала двадцать шариков и проглотила. Степан поднял брови.
— Гомеопатия, — пояснила Маша. — С детства их глотаю, у меня обмен веществ нарушен.
— А по виду и не скажешь, — галантно откликнулся Степан и повел плечом. — Болит, зараза, — пожаловался он. — Потянул, геройски сражаясь с болотной тварью.
— Давайте я Вам массаж сделаю, — предложила Маша. — Меня в монастыре учили.
Она пристроилась за его спиной, просунув вперед босые ноги, расстегнула на Степане рубашку, спустила с плеча и начала разминать мышцы. Учили с монастыре качественно, Степан почувствовал, как изнутри поднимается тепло, растапливая ткани и убирая напряженность. Маша уверенно промяла плечевой пояс, шейные позвонки, прошлась по позвоночнику снизу вверх. Степан нежился и покряхтывал от удовольствия.
— До чего хорошо, — пробормотал он блаженно. — До чего сладостно. Так бы и сидел. Но, надо идти.
Маша притиснулась поближе и погладила его по груди.
— Нет искушения — нет преодоления, — значительно сказала она ему в ухо.
— Не искушай меня без нужды развратом нежности своей, — немедленно откликнулся Степан, прихлопывая ее пальчики ладонью.
Маша захохотала.
— Развратом нежности? Ой, не могу! Ох, показала бы я Вам разврат нежности, доктор Медников!
— Что? — Степан резко повернулся и наткнулся на Машины губы. Это оказалось опрометчиво. Губы были мягкие, теплые и манили себя целовать. Наверное, в монастыре учили и такому, поскольку в следующий раз Степан пришел в себя лишь через некоторое время. Они лежали, обнявшись, в палой листве. Рубашка окончательно потерялась где-то сзади. На Маше тоже что-то было расстегнуто, но выглядела она в целом более аккуратно.
Степан оглянулся — не помяли ли рюкзак с шуршунчиками. Нет, не помяли. Он привстал на локте и, глядя в сияющие Машины глаза, давно забытым профессорским тоном произнес:
— Ну, и что все это значит?
…в детстве она обожала играть в Доктора Медникова, — брала за руки детишек и спасала, уводила из пещеры, пока остальные весело корчились на полу или гонялись за «пророком». Монастырь примыкал к скале, часть переходов и галерей располагалась в катакомбах, и воспитанникам разрешалось проводить там свободное время. Быть доктором Медниковым считалось престижным, на Машу злились, что она узурпировала эту роль, но она хотела только спасать и выводить, а не бессмысленно корчиться или гоняться.
— До драк доходило, — пояснила Маша. — За это я выбирала самые узкие проходы, шкуродеры… А что Вы на меня так смотрите?
Степан в этот момент представлял аллегорическую фигуру «Изумление» — глаза широко раскрыты, брови задраны вверх, на лице недоверчивая улыбочка.
— Вы же герой, — пояснила Маша, — вы же подвиг совершили!
— Какой там подвиг, — сказал Степан, приходя в себя. — Преступление одного, попустительство и глупость других. Когда газ пошел, первые ряды сразу положило, а я понял, что что-то не так, когда факелы стали гаснуть и крикнул своим, чтобы уходили. А тут и в людях проснулся инстинкт самосохранения и все побежали. Но побежали в нижний тоннель, а газ стлался по низу, я это точно знал! Мы с Олегом и еще парнями, кто соображал, встали у входа и гнали людей в верхний тоннель. Кого смогли, того спасли.
— Детей вытаскивали, наверх подсаживали, — подсказала Маша.
— Под потолком ниши были и боковые колодца. Олег худой, он по такому колодцу вылез. А меня сотрудники вытащили. Только они все умерли, а я вот… доживаю.
На этом пришлось прерваться, поскольку Маша решила показать, что процесс доживания тоже может быть активным.
Обратно шли долго, до самого вечера. Машу все время тянуло целоваться, тогда приходилось останавливаться и обниматься посреди тропы, против чего Степан нисколько не возражал. Потом ей понадобилось в катакомбы, забрать оставленные в пещере вещи.
У входа было оживленно, канусы шли целыми семьями. Чинно выступали пышнозадые зайчихи, задорно мелькали короткими хвостиками детишки. Отцы семейств с позолоченными клыками и — как один — с волчьей лапкой на массивной цепи раскланивались со знакомыми, приветственно поводя ушами. Группа канусов давала барабанный концерт, возле нее толпились молодые зайцы и экскурсанты с разных планет — Ликус входил в программу большого туристического кольца.
Маша растерянно оглядела толпу.
— Что происходит?
— Праздник Святого Зайца, что-то вроде Родительского дня, когда вспоминают усопших и молят о здоровье и благополучии, — объяснил Степан. — Иди, я тебя здесь подожду.
— А меня пустят?
— Пойдем, покажу боковой вход, короткий. Его недавно пробили.
— Зачем.
— Чтобы трупы удобнее вытаскивать было.
— Трупы?!!!
Степан засмеялся.
— Ты забралась в пещеру Последнего вздоха, где традиционно совершают самоубийства. Причем, если в другом месте тебя бы стали спасать, уговаривать, то здесь запрещается вмешиваться. В пещере лежат нетленные останки праведников — канисов, добровольно расставшихся с жизнью, то есть только в этой пещере самоубийство прощается и даже засчитывается за заслугу.
— Я не знала… — потрясенно сказала Маша. — То-то там…
Она не договорила. Степан открыл неприметную дверцу, крашеную под цвет камня, Маша скользнула внутрь и надолго пропала. Степан даже начал волноваться и подумывать, что надо бы залезть и поторопить. Наконец, девушка вышла, вид у нее был встревоженный. На вопрос «Что случилось?», она ответила, что не могла сразу найти свои вещи.
Однако, встревоженной и молчаливой Маша оставалась до самой ночи, и развеселилась только когда Олег готовил шуршунчиков по своей методе. Она задорно скандировала с ним: «Если взять сто грамм аэрозоли» — промыть шуршунчиков — «что от тараканов и клопов» — залить раствором желчного камня — «и добавить жидкость для мозолей» — включить спиртовку — «капнуть капель пять шанель-духов» — добавить сок трифолексии… и радостно удивлялась, глядя, как меняются мужчины, как наполняются жизнью их глаза.
Правда, суеты от нее тоже хватало. Маша ухитрилась толкнуть Олега под локоть так, что он порезал палец, и трогательно хлопотала, промакивая ваткой и заклеивая пластырем.