– Крайне странно слышать это от вас, доктор. – Артур заметил, как натянулся халат на плечах Форменного. – Это тяжкое преступление. И потом, ребенка поместят в детский дом, а для подрастающего молодого человека это гораздо лучше, чем остаться в такой семье.
– Да, конечно… – сказал Штырь. – Ноу нас в законодательстве есть ведь какие-то послабления. Прощение, в конце концов. Вы понимаете, майор, о чем я говорю? Мальков – единственный опекун этого малого.
Артур ничего не понимал, но голову к Форменному повернул – тот-то понимает?
– Видите ли, доктор… Вчерашнее посещение квартиры Мальков никак не связано с обнаруженными дензнаками чужих государств. Наличие в адресе подозреваемого валюты есть следствие обыска, а не его причина. Идя к Малькову, наши люди надеялись найти там нечто другое. А о долларах-франках никто даже и не думал. Это лишь подтверждение, что следствие шло верной дорогой.
– Как-то не удается мне в ходе вашего рассказа мысли по полочкам разложить… – Штырь вперил в Форменного суровый взгляд.
Артур потянул на себя одеяло. У взрослых непонимание всегда рождает страх, детям в таких случаях свойственно любопытство. Однако Артур испугался.
– Я объясню, – Форменный покусал ус и откинулся на спинку стула. – Хотя и не обязан этого делать. Но раз уж тут присутствует представитель райисполкома… Три месяца назад в Зеленограде был обнаружен труп. Мужчина тридцати пяти лет был забит до смерти. Причем руками и до такого состояния, что опознание тела родными затянулось на четверть часа. Через два месяца в Новосибирске произошел рядовой случай. Человек упал с крыши. Знаете, такое иногда бывает. Просыпается человек поутру, смотрит, вместо рук – пара крыл. Надо проверить. А как? Конечно, с крыши сподручнее. Феназепам или радедорм поможет. И пусть он при этом даже все до единой кости себе переломает, что, кстати, маловероятно! Пусть будет. Сведем версию к несчастному случаю.
Форменный помолчал и, позабыв, где находится, вынул из внутреннего кармана пачку сигарет «Новость». Артур узнал эти сигареты. После того как мама ушла на небо, мальчишка не раз видел такие же сигареты на тумбочке в папиной комнате. Однако потом отец почему-то курил только «Беломор». Папиросы Артуру не нравились, особенно их дым, однако это было не единственным, что отец делал из того, что не нравилось сыну, а потом выяснялось, что он все делал правильно. Именно поэтому папиросы Артур принял так же смиренно, как и уход мамы.
Спохватившись, Форменный поджал губы и вернул пачку на место.
– Знаете, при таком положении вещей становится просто страшно за третьего.
– Какого третьего? – Штырь нахмурился еще сильнее и сейчас походил на злобного старикана из «В гостях у сказки». – Вы о чем?
– Я о том, что после убийства Мальковой нами были установлены личности тех троих, кто совершил на нее нападение.
– И что? – не унимался Штырь.
– Забитый в Зеленограде и «летчик» из Новосибирска – это двое из тех троих…
Пожилая женщина убрала от лица руку и уставилась на Форменного таким взглядом, что Артур растерялся. Так Маргарита Петровна, учитель арифметики, обычно смотрит на двоечника Ваську Баскакова, когда тот быстро решает пример. Это сравнение пришло в голову Артуру совершенно случайно и необоснованно, потому что он ни разу не видел, чтобы Васька Баскаков быстро решал примеры. Но она обязательно должна была так на него посмотреть, если бы такое случилось. Ну а что у нас со Штырем?
Артур перевел взгляд. Лучше бы не переводил. Картинка еще хуже. На лице старикана выступили красные пятна.
Интересно, что вообще здесь происходит? Пришел бы, что ли, папа да растолковал им все, как он умеет это делать…
– А… он подтвердил?..
«Так, еще одна загадка, – подумал мальчишка. – Кто это „он“, и что „он“ должен был подтвердить? Как все это связать? А-а-а, пусть дальше болтают. Отец придет и все переведет».
– Вы хотите сказать – признался? – уточнил Форменный и захлопнул папку. – Доктор, скажите мне, как врач… Если человек болен шизофренией, разве он признается в этом? Ему наверняка известно, что его тут же ограничат в свободе, правах…
– Разница в том, что шизофреник не знает о том, что он шизофреник, – перебил Форменного Штырь.
Но Форменный имел особое мнение:
– Тяга к преступлениям – это тоже болезнь, доктор. Попробуйте сейчас спросить его – знает ли он о том, что совершил преступление…
– А вы спрашивали? – Казалось, Штырь уже успокоился. Движения его были снова ленивы и расчетливы. – И что он ответил?
Майор до ответа не опустился. Лишь кивнул в сторону сидящего с открытым ртом Артура:
– Давай собирайся!
Мальчишка повертел головой. Куда? Одежда, вот она – в руках тетки, но куда собираться, если нет отца?!
– Никаких переодеваний, – отрезал Штырь.
– Доктор, вы… – выпрямился Форменный.
– Да, я доктор. Вы правильно заметили. И я нахожу, что состояние ребенка недостаточно удовлетворительно для того, чтобы его не только помещать в детский дом, но даже транспортировать. Можете на меня жаловаться.
– Знаете, это первое, что я сделаю, если вы будете упорствовать, – заверил Форменный. – Надеюсь, вы не забыли, что он совершил убийство?
Кто?..
Чувствуя, что в данной ситуации можно опереться лишь на Штыря, хотя тот и был самым неприятным внешне, мальчик снизу вверх посмотрел на седую бородку: «Кто кого убил?».
– А вы спросите его об этом, – как-то ядовито предложил Форменному Штырь. – Задайте ему вопрос: «Зачем ты это сделал?» Тут-то и выяснятся причины, подвигнувшие неразвитую личность взять в руки оружие. Историю болезни этого ребенка я знаю очень хорошо.
Форменный долго смотрел в лицо старику, а потом сказал:
– Вы очень, очень странный человек, доктор. Очень странный.
– Вот только не надо этого… – Штырь поморщился и отмахнулся от злого майора так, как обычно отмахивается дед Филька от Артура и Машки, когда они просят отвязать от причала лодку. – Не надо… За связь с английской разведкой сорок лет назад я уже расплатился. Амнистировали за два месяца до звонка. А так – все как у людей. Десять лет, без права переписки. Так что оставьте… Ребенок будет здесь на обследовании столько, сколько я, как врач, сочту нужным. Знаете, мой авторитет столь велик, что ни один из докторов области, зная, что ребенок находился у меня, не примет его без моих личных рекомендаций к лечению. А ничего подписывать я не собираюсь. А раз так, то вряд ли кто-то из моих благоразумных коллег возьмется лечить Малькова Артура, не имея на руках диагноза, мною поставленного. Можете идти и докладывать о моих странностях руководству.
Кажется, Штырь наезжал. Когда кто-то кому-то грубил, папа иногда говорил: «наезжает», хотя Артур не видел поблизости ни телеги, ни машины.
– Придется воспользоваться вашим советом, – Форменный встал и пошел к двери.
Штырь промолчал. Наверное, на этот раз Форменный ему угодил.
– Когда папа придет? – спросил Артур, когда Форменный вышел.
Одна из двух женщин, пожилая, дотянулась и осторожно погладила мальчишку по голове.
– Папа обязательно придет, а ты выздоравливай. Но… не торопись. Выздоравливать нужно… медленно, чтобы никогда больше не болеть. Поторопишься – потом хуже будет… Правильно я говорю, доктор?
А-а-а… Это она доктору говорит! А Артур уже было испугался. Мама всегда просила, чтобы он выздоравливал побыстрее, а тут… Что значит – «медленно»? Доктор, наверное, знает, он, похоже, дед неплохой. Филька, тот тоже неплохой. Если ему пять папирос дать, можно целый час с Машкой у берега кружить…
– Через десять минут завтрак, – напомнила молодая тетка.
– Да, конечно… – сказал свою любимую фразу Штырь. – И, знаете что, Анна Ивановна… У меня в сумке клубника со сливками и печенье… Кашу этот типус вряд ли есть будет, а вот хлебе маслом и клубнику ему принесите. Хорошо?
– Обязательно, Владимир Владимирович.
Ну вот. Теперь понятно. Штыря зовут Влади-миром Влади-миро-вичем. Так длинно, и не выговоришь. Пусть он лучше остается Штырем.
Молодая тетка, не умеющая делать уколы, принесла завтрак Штыря.
Окинув мальчишку странным взглядом, она сначала постояла у окна, а потом, когда Артур стянул крышку с пол-литровой банки, в которой купалась в сливках клубника, стала ходить по палате, то и дело появляясь в поле зрения пациента.
