– Потому что после этого вы станете такими же, как мы...
– То есть? Взял, молодой человек, лопату в руки, копай глубже, хоть до уровня могилы.
– Мое дело предупредить! – Сережа чуть не психанул от нашего встречного недоверия. – А уж вы поступайте как знаете... – И выкатил грудь колесом, словно утверждая, что дальше разговаривать не намерен.
– Мы, кажется, собрались прогуляться? – Я взял и того, и другого под руки и потащил к выходу. – Если драться намереваетесь, то на свежем воздухе. За битье стекол могут даже из местной гостиницы выселить и счет на пенсионный фонд выставить. Если выселят, где будем ночевать? Профессорский подвал мне не нравится по причине отсутствия должной вентиляции. На улицу! Вперед!
Они поддались моим уговорам.
– Ключи от комнат оставьте! – скомандовала из-за своего стола администраторша.
– Мы на этой неделе еще собираемся непременно вернуться в этот приют вампиров. И обязательно со свежими вестями, будьте уверены, – бодрым пионерским голосом ответил Пулат, и мы тут же оказались за дверью.
К моему удивлению, администраторша не поспешила вслед за нами с естественным намерением все же отобрать ключи у нерадивых жильцов. Похоже, прощание маленького капитана заставило ее задуматься достаточно основательно и надолго. Пулат умеет прощаться. Это его известная слабость. Помню, когда некие турецкие туристы уезжали из Германии, швейцар-гренадер с гренадерскими же усами очень желал помочь Виталию донести до выхода тяжеленный чемодан. Но у Пулата почти кончились деньги и нечем было заплатить за такую услугу. И тогда он, чтобы швейцар отвязался, очень подробно стал объяснять верзиле на чистом русском языке, а отнюдь не на турецком, что у того отклеился гренадерский ус. Хотя только за день до этого говорил с тем же швейцаром на смеси немецкого и турецкого. Когда мы оглянулись, покидая холл гостиницы, швейцар сосредоточенно трогал свой ус перед зеркалом, будучи не в состоянии понять, что же случилось с его гордостью. У местной администраторши гренадерских усов, к счастью, не оказалось, но задумалась она почти аналогичным образом. Может быть, приняла на свой счет высказывание о вампирах – не знаю...
– А почему приют вампиров? – поинтересовался и Сережа.
Виталий, уже потеряв желание заставить оппонента быть предельно четким и законченным в выражении своей мысли, подробно и с нескрываемым возмущением рассказал ему о своей ванне. Сережа чуть заметно улыбнулся и покосился в мою сторону. Он видел, как я собирал пиявок.
– Кстати, никакие кровавые дела не могут лишить меня аппетита, настоятельно прошу это выучить наизусть. Что у нас с ужином? – Маленький капитан всем своим видом показал страдания голодного неандертальца.
– Скоро. Первая смена уже ужинает.
– Первая смена? А сколько всего смен?
– Две полные, и остатки на третью.
– Ага... К третьей смене все остынет. – Судя по голосу, Пулат готов был заплакать. – А есть остывшую пищу все равно что в «Макдоналдсе» питаться – гастрит себе для полного счастья зарабатывать. Увольте меня, голодного, от этого!
– Что же, пойдемте, – согласился Сережа. – Вы сами приближаете время своего свидания с профессором.
– Мы просто жаждем его, – подтвердил и я. – Только вот не знаю, насколько жаждет он, памятуя привычку товарища капитана Пулатова брать время от времени заложников.
– Столовая там, – показал Сережа. – В полуподвале. Над столовой клуб. Но, кроме бильярда и телевизора, там никаких развлечений. В бильярд очередь занимают за три дня. Списки составляют. По телевизору программы только со спутниковой антенны, больше на иностранных языках. Мало кто смотрит.
– Но для нас это может показаться интересным, – не упустил я возможности пообщаться с местным населением. – В некоторых странах воюя, мы запомнили отдельные слова...
– Согласен, – сказал как отрезал Пулат. – Я тоже некоторые слова еще помню.
Насколько помню я, он пять иностранных языков знает свободно. После военного училища еще и военный институт иностранных языков заочно оканчивал, тогда как я только исторический факультет пединститута.
– Но это только после посещения кабинета профессора, – напомнил Сережа. – Мне приказано обеспечить ваше появление.
Под навесом, выставив вперед наетые животы, курили несколько человек. По внешнему виду и по рукам я сразу определил, что это не военные и даже не охранники. Но все же приятно обнаружить, что здесь и еще всякие люди водятся – не в пустыню попали, как казалось днем, когда на тропинках, заменяющих улицы, не было видно ни одного человека – я смотрел специально. Мы спустились под навес. Лестница в четыре ступени. Над дверью даже не написано, что это столовая, но мы все равно нашли бы ее – у Пулата нюх на съестное и спиртное сверхъестественный.
– А выпить здесь не подносят? – поинтересовался я.
– По субботам перед ужином для желающих. Но это не поощряется.
Особый режим, иначе не назовешь...
К раздаче тянулась очередь скучных людей с подносами. Я как-то сразу определил скуку. Она висела в воздухе и казалась ощутимой. Постные лица, скучные, редко произносимые слова. Поваров слышно чаще, чем разговаривающих друг с другом людей из очереди. Наметанным взглядом я сразу определил – около сорока человек. Ошибиться я могу на парочку в ту или иную сторону. Сорок человек в первой смене. Столько же во второй. Плюс остатки, если они составляют хотя бы половину. Итого: около сотни человек. Тут же я подсчитал, что столовая рассчитана на шестьдесят. Значит, без людей подсчет может оказаться весьма ошибочным. Хорошо, что Пулат настоял на немедленном утолении собственного великого голода.
Но возникает вопрос: по какому признаку производится разбивка голодных на смены – по принципу наибольшего аппетита, по принципу профессиональной или партийной принадлежности, по принципу элитарности, грамотности, безграмотности или еще по какому-то, нам неведомому? При взгляде на скучные лица я сразу отбросил первый принцип – здесь вне очереди должен обслуживаться только всеядный маленький капитан, остальные совершенно не показывают голода, как, впрочем, и элементарной активности. Только по одному этому нетрудно определить уровень классности поваров. Люди в очереди – словно спящие мухи. Даже соленый анекдот никто не расскажет, чтобы соседу аппетит подпортить. С остальными принципами следует разобраться.
Сережа отошел на пару слов к охранникам, стоящим в середине очереди.
– Около ста человек, – сказал Пулат.
Я кивнул. Наши математические способности оказались схожими.
– Из них около двадцати – охранники, остальные измученные тяжелой неволей... – Он даже это отметил, точно так же, как и я.
– Нам бы хватило часа, чтобы обезвредить это гнездо.
– Надеюсь управиться быстрее, – сказал Пулат.
Мне его категоричность нравится.
Стоять так долго было бы скучно, но очередь двигалась достаточно быстро. А тут и Сережа вернулся, взял наши подносы и отнес к своим друзьям. В итоге мы втроем вскоре уже сидели за столом.
Я поковырял вилкой котлету, попробовал на вкус.
– Совсем без соли, – поморщился.
– Я где-то на столе соль видел, – сказал Пулат. Так всегда бывает. Когда он видит перед собой еду, становится просто неестественно добрым.
Я тоже видел. Но я же не скажу про это.
– Где?
– Сейчас...
Он ушел и вернулся с бумажкой, куда ему отсыпали пару щепоток. Ужин продолжился. Говорят, кто как ест, тот так и работает. Я знаю, что Пулат в работе быстр. И он наглядно доказал нам верность поговорки. Я еще возился с гарниром, когда он поднял стакан с компотом и... тут же с громким стуком опустил его на стол.
На нас смотрели, как смотрят на выступление заезжих иностранных рок-звезд. Должно быть, в этом заведении никогда не слышали такого громкого, отборного, а главное, колоритнейшего мата, на какой способны только армейские и флотские капитаны.
– Ты что, мой друг? – с невинным удивлением спросил я. – Объелся?
– Пиявки...
– Что – пиявки?
– В компоте, говорю, пиявки!
Подумаешь, пиявки... Не надо было показывать свою услужливость и ходить за солью...
Обедню испортил Сережа, который своей котлетой просто поперхнулся, пытаясь подавить смех. И мне пришлось от всей сердитой души постучать ему в отместку по спине. Жалко парня. Плохо спать сегодня будет. Синяки обычно имеют обыкновение болеть.
Дело приняло совершенно неожиданный оборот и размах. Генерал-лейтенант Спиридонов собрался лично выехать в разведцентр, чтобы принять участие в допросе голландца, которому спешно ставили новые уколы, чтобы привести его в дееспособный вид после действия скополамина. На вопросы отвечать следовало немедленно. И необходимо было заставить голландца это сделать.
Полковник Мочилов получил устный выговор от начальника управления не за то, что устроил слежку за начальником агентурного отдела (о полном действии и результате слежки он даже не догадывался, как, впрочем, и сам генерал-лейтенант), а за то, что вместе с генералом Легкоступовым упустил очень важный момент – не проконтролировал самолет, которым генерал ФСБ вылетел. И сейчас пришлось терять драгоценное время на поиски этого самолета, на выяснение направления и конечной точки следования.
