Антонина и в самом деле не проронила ни слова с того момента, как сделала последний укол Якову Максимовичу. Сейчас она, вопреки обыкновению, не засмущалась, а произнесла следующее:
– Слово – серебро, молчание – золото. Что попусту языком молоть?
– Извиняюсь, – только и сказал разговорчивый таксист и примолк.
– Тоня, может, тебе и в самом деле, – обратился к девушке Кентавр, – лучше будет в госпиталь вернуться? В военный городок, в общежитие?
– Мне было приказано находиться при Якове Максимовиче, – ответила девушка.
– В самом деле, дочка… – вставил свое робкое слово Чабан.
– Приказ может отменить только тот, кто его отдал, – произнесла негромким, но твердым голосом Тоня.
Отдал «приказ» подполковник Вечер, который сейчас находился довольно-таки далеко.
– К тому же мне была обещана официальная справка, иначе за медикаменты и прогулы с меня голову снимут, – напомнила Антонина.
– Куда это мы свернули? – спросил следивший за дорогой Чабан, заметив, что водитель свернул с шоссейной дороги на проселочную.
– Так быстрее! – отозвался тот.
И в самом деле, не прошло и десяти минут, как машина проехала табличку, сообщающую, что дорога проходит уже по Солнцедарскому краю.
– Мужики, не возражаете, я по дороге в поселок один загляну? Он как раз по левой стороне будет, – обернувшись, спросил водитель.
– Возражаем, – ответил Кентавр, – у нас мало времени.
– Так я всего на секунду! – Водитель казался упрямым и назойливым. – Заправлюсь заодно. Все равно заправляться придется! Да вон он, поселок, уже виднеется!
Вдалеке по левой стороне виднелись какие-то домишки.
– Ладно, – согласился Чабан. – Только не более пяти минут вместе с заправкой. Иначе вычту из оплаты.
– Будьте покойны!
Он так и сказал «будьте покойны», что крайне не понравилось ни Чабану, ни Кентавру, ни Антонине. Быть «покойными» они не собирались. Машина остановилась возле одного из поселковых домов, и шофер быстро скрылся в его дверях. Поселок скорее походил на заброшенную деревню. Всего несколько домишек довольно запущенного вида. Водитель отсутствовал долго, почти пять минут.
– Яков Максимович, – произнес Кентавр, – давайте я сяду за руль и…
– Возвращается господин хороший, – кивнул за окошко Чабан.
Водитель и в самом деле возвращался, но без канистры и воронки. Зато в сопровождении еще трех мужчин. Кентавр и Чабан молча наблюдали за их приближением. Оружия у Артура прихватить не удалось. Тоня хотела было что-то сказать, но с противоположной стороны неожиданно выросли еще четверо.
– Не двигаться, и руки в гору! – скомандовал один из них, уперев в боковое стекло ствол карабина. – Вылазьте по одному.
Окружившие со всех сторон машину были вооружены и настроены решительно.
– Яков Максимович, вам укол надо сделать, – сказала Тоня, увидев, как побелело лицо Чабана.
Валентин Вечер
Сейчас я крайне не нравился самому себе. Я был просто полным… Даже мысленно не хочется произносить, кем я оказался в данной ситуации. Старикан оказался ловчее меня и теперь был на свободе.
– Распорядитесь, чтобы наладили связь! – сказал я Виталию Андреевичу.
– Будем договариваться? – спросил он.
– Я вам уже сказал, меня интересуют склады, наркофабрика и Абу Салих. Сведения об этом я из вас вытащу любой ценой.
– У вас один выход, господин Вечер, – как ни в чем не бывало проговорил Виталий Андреевич. – Вы выполняете наши указания, иначе… Вы даже не знаете, что вас ждет. И моя смерть ничего не изменит. НИ-ЧЕ-ГО, поймите!
– Что же нас ждет? – спросил я.
– Вы погибнете от своих, – ответил Виталий Андреевич.
Тут я еле сдержал себя. Дернул плечами Малышев. Лицо Риты не осталось безучастным и спокойным. Мы все трое вспомнили слова нашего командира Чабана, майора Сергеева: «Самое страшное – от своих погибнуть!» Слишком многое сейчас вспомнилось. Во время первой чеченской я понял, что трудно осуждать родителей, которые своих чад от армии откупают. Вот такая история, например. Штурмуем населенный пункт. Точнее, населенный пункт, превращенный боевиками в укрепрайон. Радист обращается ко мне как к старшему:
– Командование на связи!
Беру телефон, слышу:
– Вам приказано отойти!
– Да мы в трехстах метрах от объекта! – взрываюсь я. – Потерь нет, раненых четыре. Час-полтора боевых действий и…
– Это приказ, Вечер! – обрывает меня невидимый властный собеседник.
– Чей? – интересуюсь. Потому как совсем нельзя нам отходить.
– Первого!
– Тогда прошу повторить!
– Первый приказал отходить!
Чуть ли не швыряю трубку, подзываю своего заместителя, капитана Аряпова.
– Ринат, готовь людей к отходу!
Ринат заморгал, точно на сумасшедшего смотрит.
– Приказ Первого! – разъясняю ему я, добавляя пару-другую крепких выражений.
Грузимся, готовимся отходить. На радость почти сломленным боевикам. И тут, в самый разгар посадки, над нами появляется штурмовик «Су-25». Серьезная вещь, кто незнаком. А нам авиаторы перед боем не дали корректировщика авиаогня: дескать, обойдетесь без штурмовой авиации. Теперь кто-то решил, что не обойдемся. А у летчика свои соображения. Он видит скопление людей в камуфляже и лупит по ним (точнее, по нам!) так, что выпускает весь боезапас. Ему, оказывается, сказали, что батальон ВДВ уже отошел на добрые пять километров от чеченского укрепрайона. Выпустил боезапас летчик и полетел себе назад. Я с земли поднялся – картина жуткая. Сгоревшие, покореженные машины, а уж про бойцов, в горелое мясо превращенных, и говорить невозможно. Рината Аряпова я опознал лишь по татуировке на правой руке, она у него заковыристая, редкая была… Кто уцелел, выполнили приказ Первого – вернулись к месту постоянной дислокации.
А с летчиком тем было следующее. Он приземлился на аэродроме в Моздоке и тут же направился в диспетчерскую доложить об успешном выполнении боевой задачи. Радостный такой прибыл, возбужденный:
– Товарищ полковник, задание выполнено! Скопление боевиков ликвидировано!
Товарищ полковник молча поставил перед юным капитаном железную кружку, так же молча налил в нее неразбавленного спирта, потом произнес следующее:
– Промахнулись мы, капитан… И ты, и я.
– Никак нет! – дернул плечами летчик. – Своими глазами видел: цели поражены.
– Пей, – кивнул на кружку полковник.
– Не понимаю вас. – Капитан взял в руки кружку, но отпивать из нее не собирался.
– Ты сработал четко, – произнес полковник, собравшись с силами, – только обстреляли мы с тобой не боевиков…
– А кого же? – Летчик застыл, не выпуская из рук кружки.
– Наших. Десантников.
– Всех? – одеревеневшими губами, полушепотом спросил капитан.
– Многих… Но не всех, по счастью. Эй, ты что это делаешь?
Кружка выпала из рук капитана, спирт расплескался по полу, освободившаяся рука рванулась к кобуре. Полковник бросился на капитана, но тот оказался тренированным парнем, отбросил немолодого офицера сильным ударом ноги. По счастью, рядом находились двое прапорщиков из техперсонала и их начальник, старший лейтенант. Втроем они сумели скрутить и обезоружить летчика.
– Мертвых уже не вернуть. Не дури, капитан. – Пришедший в себя полковник забрал оружие летчика.
– Как я жить теперь буду? – спросил летчик, сидя на полу со скрученными за спиной руками.
– Будешь! – произнес, точно приказал, полковник.
Дальнейшей судьбой летчика я не интересовался. Мне даже фамилия его неизвестна… Закрытый гроб с изуродованным телом Рината Аряпова отправили в Казань. Сопровождать его я отказался, хотя Ринат был моим другом. Спросили бы меня его брат, отец, жена, сестра: как погиб их близкий и любимый человек? Красиво врать о героической гибели? Правду сказать? Что получилось все, как в той самой песенке:
Наши пули в нас и повернули,
Дуры наши пули.
Кто сегодня промахнется? Чьи пули в нас повернут? А то, что повернут, для Виталия Андреевича, этого треклятого Стекольщика, вопрос решенный. Додумать я не успел, так как послышались шаги, а затем вежливый стук в дверь.
– Заходи с поднятыми руками! – отозвался я.
В дверном проеме показался казак в камуфляже и сапогах. В вытянутой вверх руке он держал спутниковый телефон.
– С вами хотят говорить! – сказал он, оставил телефон и покинул помещение.
Не прошло и минуты, как я услышал в трубке знакомый хриплый голос:
– Поздравляю, подполковник. Ты сделал за меня мою работу.
– Что? – переспросил я.
– То, что власть окончательно перешла ко мне. Если ты застрелишь Стекольщика, то я даже готов отблагодарить тебя некоторой долларовой суммой. Или предпочитаешь евро?
Я посмотрел на Виталия Андреевича. Тот по-прежнему выглядел невозмутимым и уверенным в себе. Нашего разговора он не слышал и не предполагал, в кого уже повернули пули… Все-таки повернули?!
