— Он живой?
— Час назад дышал… — Руки женщины тряслись.
Тоня закрыла модуль, вбежала в пивбар. Леля отпускала
клиентов.
— Где ребенок? — спросила Антонина.
— Дед Николай к себе увел. Обещал, что присмотрит за сыном. Там и соседи позаботятся. Мария уже с ног сбилась, всюду одна. А и мне ни до чего. Женьку порезали. Кто и за что, понятия не имею. С неделю назад сказал, будто ему звонили какие-то отморозки. Требовали налог с моего пивбара. Мой послал их. Они пригрозили ему, мол, пожалеешь об упрямстве. Плати, иначе все потеряешь. Женька телефон выключил, не стал говорить с ними, но позвонил ментам. А лягавые что? Даже не спросили, с какого номера звонили, и Женя сбросил память. Менты сказали ему, что подобные звонки поступают многим, на испуг берут. Но горожане перестали бояться и не обращают внимания на эти угрозы. Вот и мой решил пустить по барабану, но с ним не шутили. Работаю, а все из рук летит. Как он там? К нему не пускают. Врачи говорят, что операция прошла успешно, наложили швы. Теперь все от самого Женьки зависит, от его организма.
Лелька набрала номер телефона ординаторской.
— Как мой муж? — дрожащим голосом спросила она, представившись.
— Пока по-прежнему, — ответил врач.
— В сознание пришел?
— Рано. Хорошо, если завтра появятся проблески.
— Что из жизненно важных органов повреждено?
— Я не знаю второстепенных…
— Состояние хоть немного улучшилось?
— Крайне тяжелое.
Лелька смотрела на Тоньку глазами, полными слез.
— Крепись! Все обойдется. Хотя бы ради сына.
— Господи! За что такое горе? Не успели Юлю похоронить, Женьку изрезали. А менты только нервы мотают. Спрашивают меня: «Вы не поругались в тот день? Как думаете, куда он ехал? Когда ездили вместе, кто-нибудь останавливал вас по дороге?»
— Слушай, Лель, а деньги у него целы? — спросила Тонька.
— Не до них мне, не знаю. По-моему, он не брал с собой. Хотя кто знает, только Женя может ответить ментам на все.
— Конечно, он запомнил, кто его остановил?
— Еще бы! Скорее бы пришел в себя! Уж я заставлю ментов повкалывать. Совсем одурели от лени, ничего делать не хотят.
— Лель! А я замуж вышла! — не выдержала Тоня.
— Правда? Поздравляю! Давно пора. Кто он? Откуда родом, где познакомились?
— Из афганцев, воевал в Чечне контрактником. Сам — здешний. Короче, из своих.
— Я слышала краем уха. Но не хотела к тебе приходить, чтоб не испортить настроение. Сама понимаешь, только что Юлю похоронили. Вот человечище была, второй такой нет! Честна, преданна, трудолюбива!
— По-моему, Мария не хуже! — заметила Тоня.
— Она старше и слабее. Болеет часто.
— Лель, нас с тобой тоже валит. То горе, то болезни. Радости случаются слишком редко, да и те судьба-сука норовит отнять. Давно ль ты мужиком обзавелась, а уже слезами умываешься. Не столько смеха, сколько головной боли. Живешь и всякий раз боишься, что прошлым попрекать станет. Хотя, если по совести посмотреть в их прошлое, оно куда как хуже нашего. Мне мой мужик честно вякнул, что баб он видел всяких. Столько, что со счету сбился! Во кобелище! А и меня в первый день силой взял. Да я, как на грех, после траура по Олегу сама по мужику изголодалась. Куда там спихнуть, вцепилась в него руками и ногами. Измотались до ночи так, аж в глазах темно стало. А нам все мало. Да я такого, как мой, никогда не встречала! Вот это мужик! После него на других даже смотреть неохота.
— Мне уже не до мужика! Женька так выматывается на работе, что в постель не приходит, а приползает. Поверишь, даже забывает, кто мы есть друг другу; так устаем, что ни до чего. Случается по месяцу, а то и по два невинно спим.
— Тьфу! Я так не смогла б…
— У тебя с Олегом не лучше было, — напомнила Лелька.
— Это верно! Тот как мужик говном был, как человек и того хуже! — вспомнила баба.
— Так, говоришь, твой тебя силой взял? Я уже и забыла, как это бывает. Случалось в притоне, с кем-то не хочешь в постель, а клиент настырный, ну, тогда держись! Ищи пятый угол…
— Всякое было, вниманием обделены не были. А сколько веселух познали, а? Теперь одни воспоминания.
— У других и этого нет, — усмехнулась Лелька.
— Что верно, то правильно. Большинство баб как выйдут замуж с молодости, даже сравнения не знают. Так и считают, что у всех одинаково. И никакого разнообразия, сплошная тоска. Детей нарожают, состарятся, и многие вообще понятия не имеют о плотской радости. А и она от однообразия меркнет!
— Ну нам с тобой не сетовать! Не с одним, так с другим душу отводили, — вытерла остатки слез со щек Лелька.
— И что в том хренового? Бабами на свет родились, свое сполна взяли, хоть теперь жалеть об упущенном не приходится. Я как вспомню прошлые шалости, аж во сне ноги задираю от смеха. Вот это житуха была! Озорная, горячая. Кровь кипела не только в жилах!
— Тонька, а твой хоть ласковый?
— Тем и взял, шельмец. Я такого никогда не знала. Опытный! Такому ни одна баба не откажет. Нам с тобой еще рано прокисать, — добавила Антонина тихо.
— О чем ты? Я пока вернусь с работы, управлюсь по дому, забываю, зачем мужик рядом со мной в постели лежит…
— Фу, тоска! А Сережка пишет тебе с Севера?
— С месяц назад последнее письмо от него получила. Зато во сне каждый день его вижу. Просыпаюсь, крою матом себя и его. А ночью снова является как ни в чем не бывало. Все такой же молодой, нетерпеливый. И я снова люблю его, как и тогда. А ведь годы прошли. Нас разделили расстояния. У меня ребенок от другого. Но во снах ничто нам не мешает, мы снова вместе, будто всему и всем назло.
— А что он пишет?
— Все то же самое. Люблю! Скажи хоть одно слово, я прилечу, примчусь на облаках…
— Фи, херня какая-то! При чем тут облака? Мы не дети, нам нужно что-то реальное от любви, что можно в руки взять. Он хоть собирается приехать?
— Ждет, когда позову…
— Так ты не отвечаешь на его письма? — удивилась Антонина искренне.
— А что напишу? Позову в любовники? Мне Женьки много. Может, он там себе кого найдет и забудет.
— Найти может, но забыть не получится! Испытанный вариант — первая любовь до самой смерти по пятам за каждым ходит. И не отпускает душу.
Тонька помогала Лельке помыть столы, посуду. Клиентов не было никого.
— Куда все наши алкаши подевались? Даже бомжей нет. Что это с ними случилось? — выглянула Тонька из пивбара. Увидела сторожа Николая, он сидел на скамейке рядом с Марией, о чем-то тихо говорили меж собой. До слуха Антонины долетел вопрос Лельки:
— Доктор! Как Женя?
— Спит. Это хороший симптом.
— Он хоть открывал глаза?
— Пока нет!
— Мне можно завтра навестить его?
— Ни в коем случае! Слишком рано.
— Есть хоть маленькое улучшение?
— Я вам сказала все. Гарантий не даем…
Антонина вернулась с работы злая, сразу подступила к Игорю:
— Скажи, сколько еще твои козлы будут нас мучить? Женьку испороли ножами, Юльку загробили, кто следующий? Как жить и работать дальше? За что мы им платить обязаны? Ведь сами еле тянем! Сегодня ни у кого выручки не было. К нам подходить боятся. А эти хорьки требуют. За что?
— Ну чего заходишься? Я к ним никакого отношения теперь не имею. Приди — они ответят, мол, тебя не тронули и не возникай, пусть твоя жопа не свербит по чужим болячкам. Едино никто не станет с тобой советоваться, кого урыть, а кого оставить дышать! Еще и пиздюлей вломят, чтобы в их дела не лез.
— Пойми! Коль Женьку задергали, значит, нас тряхнут. А если нет, все будут подозревать в связях с крутыми, наводчиками будут считать.
— Тебе не хватает крутых? Тонька, о чем ты говоришь? Не прикипают, и радуйся. Эти если на хвост сядут, мало не покажется. Тут не нам, а Лельке пора рогами шевелить. Ты не лезь. Пусть сами разберутся.
— Она моя давняя подруга!
— Знаю! Ну и что? Навары у вас разные! Ее мужик предприниматель, а я покуда никто. И не хочу подставлять свою голову за чужого дядю. Кто он мне?
— Игорь, я боюсь идти на работу. Ведь вот они Юльку
убили!
— Она их сдала ментам! Такое не отмылить. Если Лелька на такое пойдет, ее тоже уроют. Никого не простят.
— И что, так и будем терпеть грабеж?
— У тебя ничего не взяли. Вот и успокойся! В этой жизни всяк сам за себя, за место под солнцем друг другу рвут глотки с розовых ногтей.
— Тогда я сама пойду к крутым! Не буду ждать, пока меня размажут ровно клопа по стене.
— Сиди спокойно. Тебя никто не дергает.
— Вот и выясню, ждать мне гадов или сидеть тихо, — злилась баба.
— Ты мне не веришь? — удивился Игорь.
— Тогда помоги! Ведь сам имеешь друзей. И тоже станешь защищать. А Лелька у меня одна. Других подруг нет. Вчера ее сына дед Коля присматривал. Совсем чужой человек. Так пацан при нем играть разучился. Стоит возле лавки такой несчастный, как потерянный человечек. Глаза большие, а радости в них нет. Сплошное ожидание и тоска.
