Фредерик Дар - Сан-Антонио в Шотландии

– Эта необычная контрабанда начинается с завода, где производят это виски, поскольку бутылки, содержащие героин, имеют ненарушенную оригинальную пробку.

– Возможно...

– Съездите туда. Разоблачите преступников, раскройте все ходы и сообщите мне. Наши коллеги с того берега Ла-Манша слишком часто насмехаются над нами.

– Я сделаю все возможное и невозможное.

– Я знаю...

Он придвигает к себе бутылку виски и внимательно всматривается в маленькую белую этикетку, приклеенную с обратной стороны.

– "Мак-Геррел" производит дама, – говорит он. – Некая ХеленДафна Мак-Геррел, проживающая в Майбексайд-Ишикен возле Глазго.

Я записываю имя дамы в записную книжку. Босс уже листает расписание авиарейсов.

– Есть самолет компании «Эр Франс» на Глазго в семь двадцать две. Я велю забронировать вам место.

– Два места, – поправляю я.

Он хмурится, что составляет его единственное физическое упражнение за день.

– Вы собираетесь взять с собой помощника?

– Поскольку я не могу рассчитывать на помощь британской полиции в моем неофициальном задании, а помощь мне может понадобиться, мне нужен напарник.

– Вы правы. Кого вы возьмете?

Мои раздумья длятся недолго.

– Берюрье.

Старик кивает, потом спрашивает с легкой двусмысленной улыбкой:

– Скажите, мой милый, почему вы все время берете себе в помощники инспектора Берюрье? Слава богу, в нашей Службе хватает людей.

Месье Голова-как-задница впервые задает мне этот вопрос, и я смущен.

– Ну, – бормочу, – это трудно объяснить. Видите ли, босс, Берю не особо умен. Он грубиян, выпивоха, драчун, но вместе с тем имеет качества, которые делают из него самого ценного помощника. Во-первых, он предан мне как собака; во-вторых, он добрый, смелый, упрямый. А иногда его хитроватый здравый смысл не хуже гениальности. Кроме того, он мне нравится. Я его поддразниваю, и это успокаивает мои нервы...

Старик поднимает руку:

– О господи, да остановите вы ваш панегирик! Берите с собой Берюрье. Я велю забронировать два места.

– Мне бы хотелось иметь машину по прибытии в Глазго, – говорю.

– Я это улажу. Билеты и валюту вам доставят в аэропорт.

– Хорошо.

Пожав друг другу руки, мы расстаемся.

Заря начинает разбрасывать искры солнца, когда я покидаю контору. Смотрю на часы. Мне осталось три часа, чтобы съездить собрать чемодан и заехать за Берю.

Доезжаю до Сен-Клу. Дверь дома открыта, что внезапно напоминает мне, что я приютил у себя киску. Черт возьми! Хорош я хозяин. Привожу девицу домой, бросаю в тот момент, когда уже собрался сыграть с ней в почтальона и прачку, и в четыре утра собираюсь вытащить ее из постели и выбросить на мокрую парижскую мостовую...

Так не делают.

Поднимаюсь в спальню. Ирэн, ровно дыша, спит блаженным сном, натянув одеяло до подбородка.

У меня не хватает мужества ее разбудить. Я вынимаю из шкафа два костюма и смокинг, опустошаю ящик комода, чтобы взять самое лучшее белье. Прежде чем убежать, пишу записку для провинциалочки:

Дорогая Ирэн,

Уехал в деловую поездку. Очень сожалею. Оставляю Вам ключ в почтовом ящике в саду.

Кратко, сильно, красноречиво, и сказано все, что хотел сказать. Это первый раз, когда Сан-Антонио, приведя к себе бабу, сматывается, не организовав ей космическое путешествие на борту его корабля с твердотопливным двигателем. Не надо об этом думать, иначе...

Я уезжаю. Курс – дом Берю.

Когда я останавливаюсь возле дома Толстяка, консьержка в бумазейном халате и с волосами, обвязанными платком, волочит по тротуару мусорный контейнер.

Заметив меня, она чешет пониже спины. Это зрелая дама, но ее явно никто не хочет срывать.

Я на всякий случай заглядываю внутрь контейнера – вдруг там Толстяк. Но его нет, и я направляюсь в подъезд, весело бросив церберше: «Что, дышите свежим воздухом?»

– Вы к Берюрье? – окликает она меня.

– Да.

– Я вас знаю, – уверяет она. – Вы его начальник?

– Точно.

– Их здесь нет!

Я останавливаюсь в подъезда.

– А где они?

– Летом они живут за городом у свояченицы.

– Где?

– В Нантерре. Желаете адрес?

– Еще бы!

Она закрывает глаза и декламирует:

– Авеню Женераль Коломбей, дом двести двадцать восемь.

– Тысяча благодарностей.

У меня остался час на то, чтобы смотаться в Нантерр, схватить Толстяка и доехать с ним до Орли. Это вполне осуществимо.

Пятнадцать минут спустя я оказываюсь перед домом, находящимся недалеко от старого завода «Симка». Вот, оказывается, что в семье Берюрье называется «жить за городом». Впрочем, воздух здесь действительно отличается от парижского, потому что с другой стороны дома находится химический завод.

Сад в девяносто квадратных сантиметров, полностью заросший резедой, отделяет авеню от двери (или, если находишься в доме, дверь от авеню). Стучу в дверь.

Поначалу никакого движения, затем слышатся ворчание, плевки, чихи, зевки, почесывания спины и пониже. Какой-то мужчина примешивает имя господне к некоему органу дамы, который уже закрыт, видимо по причине возраста. Наконец дверь отворяется. Передо мной оказываются глаза, похожие на пуговицы от ширинки. Смотрю ниже пуговиц и вижу пупок в прекрасном состоянии, а над ним густой волосяной покров, который вяло почесывает рука. Голос спрашивает:

– Какого хрена вам тут нужно в такое время?

Природное любопытство подталкивает меня посмотреть на рот, произнесший эту приветливую фразу, и я замечаю маленькую морду ящерицы.

– Я хочу поговорить с Александром-Бенуа, – говорю. – Я его начальник, комиссар Сан-Антонио.

– О! – отвечает Гигантская Ящерица. – Я слышал о вас от этого придурка. Входите!

Я захожу в комнату, которая поначалу кажется мне кухней, потому что в ней красуются плита, буфет и часы с кукушкой. Но посередине стоит огромный катафалк. Что это такое? Загадка.

– Сандр! – вопит Динозавр.

– Что это за бардак? – спрашивает катафалк голосом, очевидно принадлежащим женщине.

Я подхожу ближе и констатирую, что указанный катафалк в действительности является ортопедическим креслом, которое может принимать горизонтальное положение. На нем лежит нечто огромное, жирное, потное и отвратительное. Это нечто – женщина, завернутая в одеяло величиной с взлетную полосу авианосца «Беарн».

– Доброе утро, мадам, – вежливо здороваюсь с Катафалком.

Тот (никак не могу называть в женском роде столь отвратительное существо) бурчит что-то, что может сойти за ответное приветствие после дезинфекции девяностоградусным спиртом, и добавляет:

– Феликс, подними меня, я хочу видеть!

Гигант с головой микроба нажимает на рычаг, кресло принимает полувертикальное положение, и китообразное в нем оказывается сидящим.

В соседней комнате начинается движение, потом дверь открывается и возникает Берта Берюрье. Удивительное зрелище – ББ в ночной рубашке. Одна из ее недисциплинированных грудей вываливается в вырез.

– О! – восклицает Толстякова корова. – Да это же комиссар! По какому случаю?

– Мне нужен Бенуа, – объясняю я с максимумом сдержанности в словах и жестах.

– Сандр! – снова вопит Ящерица.

– Н-ну! – мычит сонный Берю.

Толстуха указывает мне на катафалк.

– Представляю вам мою сестру Женевьев.

Из-под грязного одеяла высовывается рука. Она толстая, как перина, а пальцы, слипшиеся от пота, уже не помнят времени, когда были автономными.

Я беру клешню и отпускаю, уверяя, что счастлив познакомиться.

Волосы Берты накручены на бигуди. Она поправляет их полным женственности движением, потом поднимает рубашку и чешет свой зад.

Из соседней комнаты выходит парикмахер Альфред в обалденной синей шелковой пижаме. Этот малый элегантен даже в постели. За ним следуют его жена, потом толстый пацан, близорукая девочка и старик, забывший в стакане свою вставную челюсть.

Откуда вылезли все эти люди? Мне становится страшно.

Когда проведешь бессонную ночь, такая галерея монстров производит особо сильное впечатление.

– Эй, Берю, – кричу я, – ты идешь или нет?

Недисциплинированный отвечает вопросом, в котором идет речь о самой мясистой части его тела. Наконец он выходит.

– Зачем ты приперся в этот бордель? – удивляется Жирдяй.

Я восхищаюсь бесконечным богатством французского языка, позволяющего с максимальной точностью давать определения людям и вещам.

– Я приехал забрать тебя для срочного расследования. Через три четверти часа мы вылетаем. Одевайся быстрее.

Он исчезает.

– А куда именно вы его везете? – спрашивает Толстуха.

– В Глазго, – отвечаю я.

– Черт! В Японию!

К счастью, здесь есть Феликс-ящерица, готовый исправлять географические ошибки свояченицы.

– Ты чЕ, тронулась, Берта? Это в Дании.

– А что дальше? – беспокоится коровища.

– Дания, разумеется, – просвещает ее образованный родственник. – Если бы ты хоть раз видела карту мира, то знала бы.