из кармана халата три пачки и одну за другой опустил их в карман пиджака «Ивана Васильевича», — говорить совсем не обязательно. Это мой личный подарок вам.
«Усохший культурист» не стал возражать.
А Поляков, естественно не стал дожидаться, когда с нарочным дойдет привет до Владимира Филимоновича. Он плюхнулся на диван, подхватил трубку, нажал на кнопку с цифрой «8», потом, дождавшись ровного гудка, набрал заветные «095», а после этого номер, о существовании которого знал не очень широкий круг людей, точнее — очень узкий.
— Филимоныч? Разбудил тебя? Не спал еще, говоришь?
* * *
Телефон в начале дня десятого сентября зазвонил у Эвелины Красницкой около восьми утра. Красницкая наглоталась на ночь седуксена и димедрола, поэтому с трудом разлепила веки. Ей показалось, что она видела дурной сон. Но через несколько секунд Красницкая все вспомнила и простонала. Увы, все происшедшее не было сном. В такой ситуации она, пожалуй, оказывалась впервые. А тут еще этот проклятый телефон.
— Доброе утро, — голос показался ей знакомым. И он, голос, являлся частью кошмара, который продолжался, начавшись вчера поздним вечером. Нет, наверное, кошмар все же начался тогда, когда она впервые услышала этот голос. От кошмарного сна спасает пробуждение, а чем спастись от кошмара яви? Сном?
— Доброе, — пробормотала Эвелина и спросила: — Кто говорит? — хотя была абсолютно уверена в том, что узнала говорившего.
— Вы же прекрасно знаете, кто говорит, — собеседник лишал иллюзий, безжалостно поворачивал лицом к ужасной действительности. Голос был жестким, властным, но в нем не чувствовалось и тени раздражения. — Через полчаса я буду у вас. Приведите себя в порядок и оденьтесь.
— Какого черта вы мне приказываете?! — уж она-то могла себе позволить и гнев и раздражение.
— Я не приказываю, я настоятельно советую. После того, что произошло вчера вечером, вам просто необходимо прислушиваться к советам.
— Ага… — протянула она. — Теперь я понимаю. Вы же меня подставили, вы посадили меня в дерьмо, а теперь будете мне советовать.
— Прекратите, — произнес голос. Спокойно произнес, без намека на окрик. — Время сейчас работает не на вас. Вы уже отняли у самой себя не менее трех минут. Повторяю: приводите себя в порядок, одевайтесь, возьмите с собой только самое необходимое. Возможно, вам на какое-то время придется выехать из города.
— Что-о?! Какого… — она не договорила, потому что из трубки послышались короткие гудки.
Через несколько секунд она уже извлекла из последнего сообщения собеседника выигрышный для себя смысл. Она была типичной сангвиничкой, даже с изрядной примесью флегмы, поэтому даже в самых критических ситуациях у нее не случалось излишне бурного всплеска эмоций. И случившееся с ней не казалось ей сейчас уже таким кошмарным.
Минут через двадцать в дверь ее квартиры позвонили. Глазок с сектором обзора в сто восемьдесят градусов давал возможность рассмотреть даже человека, прижавшегося к перегородке сбоку от двери. Но на сей раз никто не собирался прятаться — гость был явно не из тех, кто прибегает к столь несолидным трюкам. Эвелина видела его раньше всего один раз, говорила с ним не дольше получаса, но все равно многое успела понять. У нее вообще присутствовала достаточно развитая способность определять, чего можно ждать от человека в любой ситуации, пообщавшись с этим человеком совсем немного. И вообще, если бы не врожденная лень, Эвелина очень многого добилась бы в этой жизни, но она считала, что и так вполне неплохо устроилась.
Да, это был он, мужчина неопределенного возраста (на вид вроде бы сорок с небольшим, но что-то подсказывало, что на самом деле он старше), широкоплечий, крупнокостный, но подтянутый, даже поджарый. В нем прослеживалась тенденция к отощанию, усыханию вследствие возраста. Слегка тронутые сединой виски, очень гладко зачесанные назад волосы с большими залысинами над лбом, блестящим и выпуклым, складки сбоку от уголков губ. Он ни разу не взглянул на Эвелину так, как смотрит мужчина на женщину, когда мысленно раздевает ее или даже овладевает ею. Даже если некоторые и отводят взгляд и старательно маскируют его полнейшей незаинтересованностью, это все равно заметно. Эвелина в любом случае такие взгляды замечала — даже у весьма древних старичков. Но с ним — незнакомец даже не представился — случай особый.
Да, он осмотрел ее — даже не как барышник осматривает лошадь (это литературное сравнение первым пришло ей в голову, хотя она этих самых барышников в глаза не видела и уж тем более не знала, как они осматривают лошадей), а как землекоп осматривает лопату или хозяйка — нож для шинкования капусты в магазине хозтоваров. Орудие — вот какое назначение он определил ей, Эвелина это только сейчас отчетливо поняла, когда отперла задвижки и открыла дверь.
— Вы уже готовы? — вместо приветствия спросил он. — Нет, пожалуй, не совсем готовы.
И словно предугадав вопросы, которые она собралась задать, гость сказал:
— Произошла неприятность, которую вряд ли кто мог предвидеть. Просто трагическое стечение обстоятельств, вы это понимаете? Никто не виноват, вы в том числе. Но сейчас в ваших интересах побыстрее покинуть этот город — где у вас, насколько мне известно, нет ни ближайших родственников, ни особо близких друзей — а еще лучше и эту страну хотя бы на время.
— В моих интересах? — спросила она не без доли иронии.
— И в моих тоже, — тон его был просто деловитым, без тени озабоченности. — Вот ваш загранпаспорт. Да-да, ваш — Красниковской Эвелины Людвиговны. Вас не в честь Эвелины Ганской назвали, с которой Бальзак венчался в костеле в Бердичеве? — он едва заметно улыбнулся. — Нет, конечно. Вот ваш билет на поезд до Москвы. Только купе. Не потому, что не было СВ. Просто так вы будете привлекать меньше внимания. Постороннего внимания. До Москвы за вами проследят, так что можете чувствовать себя в полной безопасности. Поторопитесь, — напомнил он. — А это вот вторая половина оговоренной суммы — пять тысяч.
Еще через четверть часа незнакомец отвез ее на вокзал, проводил в купе. Со стороны могло показаться, что это профессор консерватории отправляет самую способную свою ученицу на престижный конкурс исполнителей в столицу. Впрочем, как исполнительница она оказалась ученицей довольно способной.
* * *
К вечеру того же дня в городскую прокуратуру нагрянула группа товарищей. Группа предъявила удостоверения работников Генпрокуратуры Российской Федерации. Группа очень интересовалась обстоятельствами смерти Лобанова А. В., по документам — коммерческого директора «Стинвеста».
Днем в гостиницу несколько раз звонили из Москвы, интересовались сначала, где Лобанов, потом — как случилось так, что он уже никогда не сможет в Москву выехать, точнее, вылететь…
Группа товарищей заявила, что у Лобанова с собой был атташе-кейс с очень важными документами. После беглого ознакомления с протоколом осмотра места происшествия выяснилось, что вышеуказанный атташе-кейс отсутствует.
Все закрутилось явно быстрее, чем утром. В прокуратуру была доставлена дежурный администратор «Интуриста», которая вдруг отчетливо вспомнила, что Лобанов, получив ключи от номера и направляясь к лифту, нес в руке «чемоданчик такой небольшой, плоский, ну, «дипломат» приятного красного цвета». Уж очень цвет ей запомнился, да и кожа добротная, хорошая, богатый был чемоданчик.
Они были очень настойчивы, столичные служители щита и меча, до такой степени настойчивы, что администратор вспомнила еще и женщину, которая якобы направлялась к лифту вместе с Лобановым. Врать администратор не очень умела, то есть, ей не удавалось вранье таким серьезным людям, какими являлись визитеры из Москвы. Эта сорокапятилетняя тертая баба отчетливо сознавала, какая сила стоит за ними, поэтому ее оставили обычные наглость и самоуверенность, и врала она на редкость неубедительно, бездарно, хотя и очень старалась. Она чувствовала, что если скажет всю правду, выведет на Эвелину, а еще хуже — на того человека, который подсказал ей, что заезжему гостю в силу его привычек нужна очень «чистая, культурная женщина», то ей несдобровать. Ее отпустили, записав показания про женщину, сопровождавшую Лобанова к лифту, но администраторша чувствовала — ни капли не поверили, теперь затаскают.
Тут же был устроен разнос старшему инспектору уголовного розыска Корнееву, старшему следователю районной прокуратуры Кравцову, а судмедэксперта Милешкина столичные эмиссары вообще рекомендовали «гнать в три шеи» в присутствии последнего.
Дмитрий Горецкий назвал свое частное юридическое бюро «Лекс», то есть, в переводе с латыни «Закон». Горецкий посчитал, что если и его фирма получит очередное тысяче- или десятитысячпервое
