С этими паспортами они пересекли границу, после чего аусвайсы стали не нужны. Во внутреннем кармане пиджака лежала еще парочка – опять-таки российские, но уже с другими вымышленными анкетными данными. Визы, как и в первых, стояли правильные, подделка была того класса, который уличные постовые обнаружить не способны, – да и не всякий сыскарь сподобится, тут нужны оч-чень скрупулезные исследования, а контрразведка местная хиленькая, поскольку и государство не из крупных, оттого и здешних должностных лиц покупать проще, чем в странах побольше. Вот и обнаруживаются тут разные... гидрографические экспедиции с убедительными бумагами и неведомо какими путями доставленными в страну крылатыми ракетами.
Теперь все было в порядке. Те, что пересекли границу, растворились в воздухе, как не бывало, и взамен объявились совершенно другие люди, если верить документам, обосновавшиеся в стране еще четыре дня назад...
Он вышел из ванной – коротко стриженный типчик в легкомысленной пестрой рубашечке, звеневший златой цепью на шее, которая, пожалуй, удержала бы и солидного кобеля, сверкавший золотыми г а й к а м и на пальцах. Классический образ нового русского, в реальности, в общем, почти вымерший, но все еще встречавшийся в экзотических уголках. Маскировка была надежнейшая: за последние годы к таким именно красавцам весь мир успел привыкнуть и относился без малейшего подозрения, разве что с опаской – мало ли что могут выкинуть, монстры...
В глубине души Мазур испытывал даже нешуточное облегчение: по сравнению со старыми временами маскировка упростилась несказанно. Лет двадцать назад, посланный и м п е р и е й, он представал бы в облике австралийца из глубинки, поляка или вовсе уж экзотического исландца. Пришлось бы тщательно п о д п у с к а т ь в английскую речь соответствующие жаргонные словечки, придирчиво конструировать акцент, быть готовым к каверзным вопросам о далекой «родине», опасаться самого жуткого – нечаянного земляка... И еще масса других заморочек. А теперь – извольте любоваться! Ни ухищрений, ни сложных версий. Чисто конкретный Вася Пупкин с фунтом золота на шее, россиянин, а как же... а в лоб кто хочет? Честно признаться, благодать...
Анка раскинулась в кресле у окна, одетая крайне легкомысленно – белые кружевные трусики и символическая маечка. Ну, и, соответственно, своя пара фунтов золота вкупе с фунтом косметики. Покосившись на нее, Мазур проворчал:
– Накинула бы что-нибудь, а то я стесняюсь...
– Ага, – сказала Анка. – Ты еще покрасней маковым цветом... По физиономии видно, какой ты стеснительный... Вообще, я в интересах дела. Вживаюсь в роль. Блядь я при новом русском, или уже где? Мне образ нарабатывать надо. Глотни, я и тебе стаканчик намешала, – она сунула Мазуру высокий стакан, приятно позвякивавший кубиками льда. – Ты тут бывал когда-нибудь?
– Один раз, – ответил Мазур лаконично, – давным-давно.
И в прошлый раз, двадцать лет назад, все, разумеется, обстояло совершенно иначе, командировка проходила, как водится, в жутко антисанитарных условиях: совершенно нелегально, темнющей безлунной ночью, с аквалангом на горбу, а потом, когда они, как им и было положено, бесшумно растворились в ночной тьме, на берегу пылало и грохотало, пламя стояло до небес, разбегались везучие уцелевшие, пулеметы охраны наобум лупили в ночь, одним словом, конец света в отдельно взятом регионе. Ну, и нечего было лазить через границу с подрывными зарядами, нечего было пакостить республике, взятой под покровительство Москвы... В старые времена, если уж взялся за такое дело, жди гостей. И если кто не спрятался, гости не виноваты...
Он присел на подоконник, тоже уставился в окно. Уютный тихий пансионат, состоявший из крохотных отдельных домиков, располагался на вершине холма, и вид оттуда открывался роскошный: заросший пальмами, спускавшийся к океану пологий откос, полоса белого песка, необозримая морская гладь до горизонта, вся в солнечных зайчиках, разноцветные паруса маленьких яхт, белый корабль в миле от берега, справа виднеется белоснежный отель, очень современный, похожий на декорацию из дорогого блокбастера из галактической жизни...
– Нужно было осесть вон в том отеле, – сказала Анка, развернувшись с креслом и закинув ноги ему на колени. – Настоящий муравейник, народу столько, что в два счета затеряешься...
– Ну, в таких местечках есть своя прелесть, – сказал Мазур. – В этаких вот муравейниках, между прочим, полно агентуры – туристическая полиция, контрразведка, прочей твари по паре. А за таким вот пансионом очень трудно наблюдать, любой топтун издалека виден.
Он не старался говорить наставительно, разыгрывать из себя крутого профессионала – как-никак им предстояло работать вместе, и, похоже, не только в этой операции; следовало с самого начала выстроить нормальные отношения, не подавляя опытом и авторитетом. В принципе, именно так за все годы службы он с новичками и держался, так что ничего нового придумывать не пришлось: максимум такта, терпения и выдержки, и только...
– Понятно, шеф... то есть папик, – сказала Анка с независимым видом. – Или мне тебя Коляном кликать?
– Лучше уж просто Николаем, – сказал Мазур. – Без всяких «папиков», что за чушь...
– Поняла, Коленька. Тебе мои ноги не мешают?
– Ноги как ноги, – сказал Мазур. – В моем вкусе.
– Ого! Намек на то, что мне пора трусы стягивать?
– Да ладно тебе, – сказал Мазур вполне миролюбиво. – В жизни малолеток не принуждал, пользуясь служебным положением.
Кажется, он ненароком угодил в болевую точку: Анка мгновенно убрала ноги, стукнув пятками по полу, ощетинилась, как разъяренный дикобраз, глаза самым натуральным образом метали молнии:
– Эй, супермен! Я тебе не малолетка!
Очень мило, констатировал Мазур. Похоже, совершенно нечаянно разбередил к о м п л е к с ы. П о к а ч а т ь ее в этом направлении малость, что ли? Скуки ради, времени-то до оговоренной встречи предостаточно...
– А кто ж ты, красавица? – пожал он плечами, уже подпустив в голос толику того самого превосходства. – По сравнению с некоторыми, пардон, зелена...
– Это с тобой, что ли, К о л ю н ч и к?
– А хотя бы, – сказал Мазур.
– Ага, – сказала Анка, испепеляя его взглядом. Выразительные у нее были глазищи, серые, большие, красивые, в общем. – Началось. Супермен с ранешних времен, крейсера в одиночку топил перочинным ножиком, красное знамя водружал везде, где свободный камушек отыщется... Ты, пожалуйста, таким тоном со мной больше не разговаривай. Я понимаю, что ты старший, синьор Робинзон, а я, соответственно, Пятница, но все равно, за базаром следи...
– А то – что?
– А то как бы в ухо не прилетело нечаянным образом.
– Да ну?
Она взмыла из кресла, отступила на три шага, на середину большой пустоватой комнаты, сузив глаза, усмехнулась не без вызова:
– Попробовать хочешь, папик? Стакан поставь...
Все еще ухмыляясь во весь рот, Мазур отставил стакан на подоконник, к самой раме, лениво сделал два шага, готовый, конечно, к любым проявлениям щенячьего гонора, но все же благодушный и снисходительный...
Она метнулась так резво, что Мазур едва удержал девчонку в надлежащем темпе восприятия, проследил бросок стройной, загорелой ноги...
И едва не пропустил удар в ухо пяткой другой ноги – так ловко и молниеносно девка крутнулась, сделав опорной ту конечность, что вроде бы должна была ударить. Буквально в самый последний миг заслонился классическим блоком, поставил второй – и она его едва не проломила, азартно, коротко выдохнув.
Моментально стряхнув леность, Мазур сгруппировался. Анка наседала в великолепном каскаде уходов, ложных и настоящих атак, удары посыпались градом – причем, что характерно, н а с т о я щ и е, способные вмиг оглушить кого-то похлипче Мазура.
Он опомнился окончательно. Он умел оценивать такие вещи в краткие секунды. И должен был признать, что напоролся не на обычную верткую спортсменочку, а нечто посерьезнее... и опаснее. Его попытку нанести пару-тройку п р и м и т и в н ы х плюх Анка отразила без труда, а потом и парочку плюх посерьезнее. Так что Мазуру пришлось работать всерьез и выложиться по полной.
Они кружили по комнате почти бесшумно, время от времени обмениваясь молниеносными, уже в полную силу, ударами, пробуя друг на друге всевозможные финты, хитрушки и п о д с т у п ы, как выражаются поляки. Паршивка уже успела – пусть и один-единственный раз – чувствительно угодить Мазуру по ребрам справа. И он понял: если бы хотела, ударила бы всерьез, ломая означенные ребра к чертовой матери.
Следовало отнестись к ней со всей серьезностью. Т а к о г о он все же не ожидал, орешек попался крепкий, не один зуб хрустнет к чертям собачьим. Мазур, конечно, ничуточки не паниковал, с чего бы вдруг, но в глубине души вынужден был признать: противник ему, что редко случалось, попался вполне р а в н ы й. Будь это драчка всерьез, на убийство, шансы, признаемся наедине с собой, были пятьдесят на пятьдесят. Могло обернуться так, а могло и эдак... Он поймал себя на том, что готов самую чуточку, один разок п а н и к н у т ь, – а ведь такое с ним случалось единожды в жизни, темной ночью, на палубе того суденышка, когда вот так же наседала очаровательная чертовка Мэй Лань, и в мозгу у Мазура полыхнула вспышечка с о м н е н и я. Один черт ведает, чем могло кончиться, не поймай ее тогда Лаврик на мушку, не всади аккуратно автоматную очередь...
