Ознакомительная версия.
Шакуров остановил машину на широкой заасфальтированной полосе, опоясывавшей усаженную цветущими нарциссами клумбу, поздоровался с дворником, поднялся на высокое крыльцо с мраморной балюстрадой и, пропустив мимо себя Валерия, взмахнул пропуском перед теткой-вахтершей:
— Мы в «Аврору».
Они повернули по коридору направо, вышли во внутренний дворик, перешли в другое крыло здания, там поднялись на второй этаж и, повернув еще раз, раскрыли стеклянную дверь, за которой скучал охранник. За дверью оказался еще один коридор, в который выходил добрый десяток кабинетов. Дверь одного из кабинетов была распахнута, возле нее стояли и курили пятеро мужчин. Валерий вспыхнул вдруг до корней волос. Все пятеро различались габаритами, возрастом и, кажется, национальностью. Общее у них было одно: все были одеты в красиво сидящие пиджаки и брюки. Сахарная белизна их белых рубашек была оттенена мягкими, в меру широкими галстуками.
Черная турецкая куртка Валерия, та куртка, которую он еще три дня назад купил на Тишинке с восторгом и трепетом, вдруг показалась ему дерьмом, глупостью, ну словно он пионерский галстук нацепил.
А Шакуров неслышно приблизился к курящим и, подведя Валерия к самому старшему из них, крупному вислозадому человеку лет пятидесяти (даже отлично пошитый костюм не в силах был изничтожить эту вислозадость), произнес:
— Вот, Юрий Сергеич, — Валерий Нестеренко. Я вам о нем говорил.
— Прошу, — приветливо сказал Юрий Сергеевич.
Он ввел друзей в маленькую комнату, окнами выходящую на тихую соседнюю улицу. Комната еще недавно принадлежала редакции узбекской литературы, о чем свидетельствовал портрет узбекского классика со звездой на груди и помещавшийся тут же, под портретом, график сдачи рукописей в набор. График обрывался аж на 1997 году.
В комнате имелся старый, отчаянно желтый шкаф с полураскрытыми дверцами и три редакционных стола. С этой бедной обстановкой как-то не гармонировала витая решетка в узком окне и врезанный в пол тяжеленный сейф. Еще в комнате стоял настоящий компьютер. По экрану монитора плавали рыбки. Валерий видел компьютер живьем в первый раз и тут же уставился на него.
— Садитесь, — сказал Юрий Сергеевич, критическим взглядом окидывая гостя, — бизнес-план у вас есть?
— Чего? — спросил Валерий. — Бизнес-план, технико-экономическое обоснование, смета, назовите как угодно. Вы подсчитывали себестоимость и прибыль?
— Я только сегодня ему дозвонился, — извиняющимся голосом сказал Шакуров, — он непременно…
Валерий полез за пазуху и вытащил оттуда сложенные вчетверо листки.
— Вот, — сказал он.
Это были те самые подсчеты, которые они сделали вчера вместе с бухгалтером.
— Тут все, — сказал Валерий, — отпускная цена, объемы реализации товара, стоимость аренды помещений…
Юрий Сергеевич посмотрел на парня в черной турецкой куртке с таким изумлением, будто увидел перед собой говорящую корову. «Во дает мужик!» — подумал он, но виду не подал, а вместо этого раздраженно повертел листки в руках и осведомился:
— Вы что на них, поужинали? И почему от руки?
После этого Юрий Сергеевич углубился в изучение написанных четким бухгалтерским почерком строчек. Изучать-то было в общем нечего: краткое описание проекта, два десятка цифр да три десятка слов. Юрий Сергеевич передернулся, прочитав фразу о «возможном значительном расширении сети услуг и видов деятельности», пробежал глазами по колонке требуемых сумм, и зацепился за итог: 50 000 долларов США.
— Значит, — сказал Юрий Сергеевич, — пятьдесят тысяч долларов. Не рано ли?
— Не рано. Я два года пахал на хозяина в Афгане да еще два — за Уралом. Пора и на себя поработать.
— А отчего за Уралом оказался?
— А мораль у нашего государства разная. По кишлаку с детьми из «шилки» можно, а по роже хаму в кабаке нельзя.
— Значит, государство виновато, — подытожил Юрий Сергеевич.
— Э, нет, — сказал Валерий.
— Я сам.
— И много ты стрелял из «шилок» по кишлакам? — поинтересовался Юрий Сергеевич.
— Сколько приказывали, столько и стрелял. — Ну что ж, тебя Саша с нашими условиями ознакомил. Ссуда под залог квартиры — это раз, и потом, если у тебя ничего не выйдет, оборудование тоже переходит к нам. Уж не знаю, что мы с твоей мороженицей будем делать, в холле, что ли, поставим. Согласен?
— Согласен.
— Ну вот и хорошо. А сейчас ты снесешь эти бумажки нашему экономисту, Вере Петровне, она их перепечатает и проверит. Приватизируешь квартиру — получишь ссуду.
Когда Шакуров и Валерий ушли, в кабинет, с ворохом распечаток в руках, осторожно проник один из стоявших в коридоре молодых людей.
— Юрий Сергеич, — зашептал он, воровски оглядываясь и делая большие глаза, — правда, что вы этому парню ссуду даете?
Юрий Сергеевич невозмутимо кивнул.
— Юрий Сергеич, да это же совершенный урка! Вы поглядите, какой у него синяк под глазом! Он последний раз мылся, наверное, в следственном изоляторе! Он же съест эти деньги! Юрий Сергеич! Да это же просто невыгодно! Мы на факсах больше накрутим!
Юрий Сергеевич молча улыбался, сцепив руки на животе.
Комнату Валерий приватизировал необыкновенно быстро: отстоял очередь в жэке, а нотариуса вызвал на дом, чтобы не беспокоить лежачую бабку. В коммуналке еще никто не приватизировал комнат, и вся квартира собралась у замочной скважины Нестеренковой комнаты и слушала.
Чтобы заработать на нотариуса, Валерий три ночи кидал мешки на Москве-Сортировочной. Он приватизировал комнату на одного себя и прямо сказал бабке, что комната пойдет под залог. Та всплакнула — страшновато ей было, но Валера ободрил:
— Пиши, баба, пиши! Наше поколение советских людей еще будет жить при капитализме!
И бабка подписала.
Кооператив назвали «Снежокъ-best». Твердый знак на конце был безвозмездным подарком Шакурова. На словечке «best» настоял Валерий — это было одно из десяти знакомых ему английских слов.
Прошел месяц май, и наступил жаркий июнь.
Москва ела мороженое. Жрала мороженое утром, днем и вечером, после дневных матчей и ночных сеансов, и дела Валерия шли даже лучше, чем можно было предполагать. Валера в помощи людям не отказывал; на Тишинском рынке в фирму влился шашлычник, недоброжелателю которого Валера двинул по морде. Вскоре завели еще три шашлычные точки. Этот же шашлычник свел Валеру с хорошими людьми; приспособились продавать вместе с мороженым импортную воду и шоколад. Баночку херши брали со склада по цене в 0,35, а отпускали по 0,45 — тоже навар.
И тут к Валере никто не приставал, а кто приставал — получал в зубы. Валера и сам так делал, и своих наставлял: дай в зубы — сразу поймут и зауважают.
Валеру на рынках знали. Одного крутого парня он спустил в открытый канализационный люк и задвинул крышкой, так что тот, вылезая, чуть не попал под пятившийся назад трейлер с капустой. Другого, скрутив его подвернувшимся буксировочным канатом, забросил в пустую машину с сухим льдом и часик повозил так по городу, после чего парень три недели, несмотря на июньскую жару, кашлял и чихал. С третьим Валерий поступил и вовсе невежливо: положил его руки на раскаленный шампур и так держал. Парень орал как резаный, а весь рынок сбежался смотреть на интересное зрелище.
Что же до бродячей точки в грузовичке, которая развозит мороженое по всему городу, как то было написано в приятном буклете, — эта идея в России не выгорала. Жадность всяческого рода чиновников была совершенно неутолима. Стоило грузовичку Валерия появиться у Лужников после конца матча или у трех вокзалов в пятницу к шести, когда народ валом валил на приусадебные участки, — сразу откуда-то, как клопы, являлись представители администрации, вокзала, местного отделения, чего только не являлось, — совали нос в документы, рылись, интересовались и прямо просили на лапу. Один такой гад стребовал у Мишки-продавца разрешение на торговлю, сказал, что пойдет проверит, и заныкал. И не хотел отдавать, пока не получил триста рэ. А шо? Потерял, и все. Или вовсе не было.
Другой раз привокзальные менты притащили Валеркиного парня к себе и закричали, что он украл чемодан. Какой чемодан? На хрен мне чемодан, я мороженым торгую! Чемодан так и не нашли, а мороженое все ужрали. Мороженого им, шерстяным, захотелось!
Спасибо, хоть почек не отшибли.
Так что оказалось себе дешевле выбрать несколько мест и сидеть там, как курица на яйце, авось что-нибудь да снесется. Ведь инспектору из санэпидстанции не набьешь морду, как рэкетиру!
А вот на рэкете Валера сильно экономил.
Было лето 1990 года. Москва была еще не та, что несколько лет спустя. Грибница криминальных бригад, опутавшая столицу, только разрасталась. Большая часть обложенных данью предприятий восходила еще к давним временам теневой экономики, это были те еще люди, относительно которых состоялось историческое решение съезда воров 1971 года — брать, и брать по десять процентов. Гигантов отечественной индустрии еще никто не трогал, то была своя мафия. Да и они не шли на поклон к бандитам, чтобы ущучить недобросовестного должника, — неплатежи еще не шарахнули компании по самому деликатному их органу — балансовой ведомости. Большая часть крутых парней в кожаных куртках и тайваньских костюмах, с преувеличенно зверским выражением лица, питалась данью с десятка глупых киоскеров, да и то только с тех, которые боялись врезать этим парням по морде; рэкетиры глушили водку, трахали девок и воображали себя очень крутыми. Каждая такая шайка распадалась не только что от смерти шефа, но даже от публичного его унижения.
Ознакомительная версия.
