И такая вот пауза.
Григорий Николаевич задумчиво посмотрел на телефонный аппарат. Можно было, конечно, самому позвонить Хорунжему. И засечь где он сейчас находится. И приказать ему собрать группу в назначенном месте. Но это было бы слишком грубым приемом, будто он своими руками сложил кукол в ящик. Кроме этого, такая настойчивость могла бы просто спугнуть постоянно настороженного Хорунжего.
Нужно просто немного подождать.
Телефон подал голос. Как и следовало ожидать.
Григорий Николаевич поднял трубку:
– Да.
– Это Хорунжий.
– Слушаю.
– Я нашел Сашу.
Григорий Николаевич помолчал. Это было несколько неожиданно, хотя вполне возможно. Наблюдателя не нашли возле лесничества. Григорий Николаевич посмотрел на часы. Времени прошло не слишком много. Всего два часа. Слишком оперативно сработал Хорунжий.
– Ало! – напомнил о себе Хорунжий.
– Я слышу.
– Мне удалось найти его возле лесничества.
– Куда вы не могли попасть, не нарушив моего приказа.
– Я решил, что обстановка требует.
– Решили… – Григорий Николаевич чуть поморщился. Во всяком случае, это объясняет, куда подевалась группа, – Как он?
– Он… – Хорунжий замялся, и это немного насторожило Григория Николаевича, – он умер.
– Умер?
– Большая потеря крови. Плюс шок. Я успел с ним только переговорить.
– Он сказал что-то важное.
– Да.
– Что именно?
Хорунжий промолчал.
– Что именно?
– Я не могу говорить об этом по телефону.
Григорий Николаевич услышал, как хрустнул грифель карандаша.
– Хорошо, приезжайте по адресу…
– Извините, лучше нам встретиться где-нибудь на улице. Как предыдущие разы.
– Вы можете перезвонить мне немного позже?
– Извините, но мне кажется, что у нас нет времени.
– Так серьезно?
– Вам решать. Мне кажется, что очень серьезно.
– Ладно, где вы сейчас находитесь?
– На окраине города.
– Как скоро вы сможете быть в районе площади?
– Самое позднее – через полчаса.
– Через полчаса встречаемся на старом месте.
– Да. Только…
– Что только?
– Я выйду только к вам. К вам лично.
– Все так серьезно?
– Вы это решите сами. У меня есть очень веские основания…
– Хорошо, не по телефону. До встречи.
Григорий Николаевич положил трубку. Что такого мог сказать Гаврилин перед смертью?
Что такого он мог сказать? Такого страшного, что даже испугал Хорунжего?
Григорий Николаевич встал из-за стола. Во всяком случае, через полчаса это будет известно.
Гаврилина жалко. Действительно жалко. Его смерть может внести некоторые сложности в отношения с Хозяином. С другой стороны, такой вариант рассматривался с самого начала. У Гаврилина был шанс. Он его не использовал. Отказало везение. Перед самым финалом. Еще бы пару часов.
Жалко. Григорий Николаевич снял с вешалки пальто, тщательно обмотал шею шарфом. Не хватало еще простудиться. Надел шапку. Окинул взглядом кабинет. Обратил внимание на исчерканный лист бумаги и сломанный карандаш. Неодобрительно покачал головой, вернулся к столу, аккуратно разорвал лист на мелкие кусочки, бросил их в корзину для бумаг. Сломанный грифель бросил туда же, карандаш поставил в стакан.
Вот теперь можно идти. Григорий Николаевич не любил беспорядка. На своем письменном столе в первую очередь.
Грязь.
Все они говорят только о его проколе. Только о том, что облажался Краб. Спина и затылок зудели от косых взглядов. В глаза ни одна сука не решится посмотреть. Боятся. Пока еще боятся.
За спиной могут говорить все что угодно, но если посмотреть им в лицо… Охранники в вестибюле отвернулись, отвели взгляды.
Суки. Боятся, что Краб увидит в их глазах себя. Как тогда, когда поперли его из армии. Точно также братья-офицеры отводили взгляды. И шарахались, как от заразного. Все сразу понимают, что от неудачника лучше держаться подальше. Неудачник может заразить.
Краб подошел к кабинету Хозяина, не останавливаясь толкнул дверь. Если бы кто-нибудь из охранников в коридоре попытался его остановить, он бы разорвал голыми руками обоих. На свое счастье охранники даже не попытались встать на его пути.
Зато телохранители в кабинете были настороже – пиджаки расстегнуты, руки под полами. Краб великолепно знал реакцию этих парней, сам принимал участие в их подготовке и не питал иллюзий относительно своих шансов в случае чего. Одного из них он наверняка мог убить. Двоих – только ценой собственной жизни. Прорваться мимо них к Хозяину – шансов не было вообще.
– Присаживайся, – Хозяин указал на стул, стоявший в двух метрах от письменного стола.
Как на допросе, подумал Краб. Один из телохранителей теперь находился практически между ним и Хозяином.
– Присаживайся, – повторил Хозяин, – ты сегодня и так набегался.
Краб сел.
– Что происходит? – спросил Хозяин, – Мне сказали, что ты уложил двоих наших ребят в койки. И у Витька, как мне сказали, шансов практически нет.
– Он попытался сбежать.
– Как это – сбежать?
– Увидел, что наши убиты в лесничестве, сыграло очко и…
– И нужно было его калечить?
– Нужно было, иначе бы всех потом заразил.
– Единственный, выходит, способ.
– Да.
Хозяин скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Краб попытался выдержать его взгляд. Словно в пропасть смотрел. Что-то недобро поблескивало в темных провалах глазниц.
Краб почувствовал что-то вроде головокружения и взгляд отвел.
– А мне казалось, что лучший способ привести все дела в порядок – это просто взять этого Гаврилина, которого ты грозился расколоть за пять минут. Взять и выдавить из него все без остатка. А потом предъявить людям завтра на сходе, а потом вывести его в расход. И не нужно было бы калечить своих. И что самое важное – не нужно было бы сейчас дрожать и думать как выкручиваться, как доказать всем, что ты был прав, когда вломился в «Гиппократ». А что теперь? Я тебя спрашиваю!
Краб промолчал. Он сцепил кулаки на коленях и молчал. Ему сейчас хотелось только одного – дотянуться до горла Хозяина хотя бы одной рукой, сжать и с наслаждением почувствовать, как хрустят хрящи под пальцами.
– Ты вначале мне сказал, что Гаврилин слабак, что расколется сразу. Он у тебя даже в обморок падал. А потом он замочил твоего человека. Раненый, один на один. Хорош слабак! – Хозяин усмехнулся. – Потом этот раненый оторвался от Кирилла, раздетый прошел по морозу двадцать километров и опять-таки в одиночку замочил еще пятерых. Среди них даже Кирилла. И потом испарился. Весело?
– Я же говорил, что это он был с Солдатом…
– Говорил? Точно – говорил. А почему тогда вел себя так, будто взял сопляка? Почему не приставил к нему охрану? Сможешь объяснить? Да не мне, а людям. Сможешь?
– Я…
– Ты. Именно ты. Ты один, Краб. Я за твои глупости расплачиваться не хочу, – Хозяин оперся руками о стол и наклонился вперед, – ты все хотел решать один. У тебя будет такая возможность.
Краб закрыл глаза, пытаясь заставить себя успокоиться. Сорваться сейчас – самоубийство.
– Ты ведь говорил, что твои люди были на блок-посту возле города? Как же они…
– А что они могли поделать? И их, и ментов прижали такие ребята…
– Какие ребята?
– Мои таких ксив и в глаза никогда не видели, а менты те просто по стойке «смирно» стояли, боялись кашлянуть. Там мог не только один человек проехать, а танковая колонна.
– И мента ты тоже не нашел.
– Не нашел. Не успел. Вначале…
– Мне какая разница? Что теперь? Что? Я тебя уже предупреждал – за тебя больше не подпишусь. Ты нарушил правила, которые я ставил в этом городе много лет. И ты это знаешь. Ты знал это еще тогда, когда решил действовать по-своему. Но ты думал, что тебе все можно, что ты Краб.
– Да, я Краб! Я Краб! И это я делал для тебя всю грязную работу. Это не твоих законов все боялись, а меня. Твои правила никому и нахрен не нужны. Никому, – Краб вскочил, – старый добрый дедушка, твою мать, патриарх. Все его слушают только потому, что уважают. Ни хрена! Люди могут слушать только от страха. Только от страха. Если они сожрут меня – они сожрут и тебя, вместе с твоими правилами и законами. А если не они, так придут другие. Явятся беспредельщики, которым насрать на понятия. Насрать. И вы будете путаться в соплях и кишках, когда они наведут свой порядок. И никто их не сможет остановить. Никто!
– Только ты, – сказал тихо Хозяин.
– Только я. Только я. Потому что я умею убивать. Потому что я хочу убивать. Потому что мне нравится убивать. Я сильный. Не вы. Я! – Краб выкрикнул это «я» и зашагал по кабинету, не обращая внимания на то, что два ствола сторожат его движения.
– Значит, ты. И я, значит, сейчас должен поддержать тебя, чтобы меня потом не сожрали? Так?
– Так.
– Ну да, ну да. Старый добрый дедушка должен опереться на сильную руку внука. Иначе старого доброго дедушку обидят плохие мальчики.
