– Садитесь, – сказала Лара. – Я вам сейчас все подробно объясню, нужно придумать, как из этого выпутаться...
Оба кресла стояли так, что им пришлось усесться спиной к той стене, за которой располагалась уютная квартирка, Ларочкин приют любви – а это, господа, давало кое-кому кое-какие возможности, и нешуточные...
– Ну? – нетерпеливо поторопил Гвоздь. – Что ты сидишь, как засватанная? Что случилось?
Когда ее рука на миг скрылась под столешницей, Мазур уже не сомневался, что там – кнопка. К тому же сидела она так, что в любом случае не оказалась бы на линии огня...
Пожалуй, он даже не у с л ы ш а л тихое шуршанье открывшейся потайной двери – п о ч у я л это тем самым звериным инстинктом, который в нем старательно воспитали мастера своего дела, тем самым инстинктом, что спасал его в самых неожиданных местах на глобусе...
И он прыгнул по всем правилам – отбросив кресло, спиной вперед, разворачиваясь в воздухе, выхватывая пистолет, дважды нажав на спуск...
Мрачный человек Хлынов еще запрокидывался навзничь с парой аккуратных дырочек во лбу – а Мазур уже метнулся мимо него в проем отлично замаскированной потайной двери, поводя стволом вправо-влево, передвигаясь отточенными р ы в к а м и, обежал квартиру. И, убедившись, что там больше никого нет, вернулся в кабинет.
Там ничего и не изменилось, в принципе. Лара сидела на прежнем месте, понемногу наливаясь бледностью, а Гвоздь, успевший вскочить и выхватить, вопреки строжайшим указаниям Мазура, пистолет, смотрел на лежащего Хлынова – в одной руке у того чернел «макарка», в другой – ухоженный наган.
Мазур медленно, демонстративно спрятал пистолет в кобуру, кивнул Гвоздю:
– Порядок, Фомич, убери пушку.
Он присел на корточки над трупом, проворно охлопал карманы и, заслоняя собственные руки спиной от Гвоздя, переправил во внутренний карман своего пиджака маленькую коробочку с видеокассетой – надо полагать, запечатлевшую его предосудительные утехи с Ларой. Тот самый крайне убедительный мотив, из-за коего Гвоздь со столичным генералом сцепились так яростно, что невзначай прикончили друг друга. Гвоздь, стало быть, узнал и рассвирепел, а столичный генерал, тоже не подарок, взялся за пушку, вот и пришили они друг друга...
Такова была задумка, к счастью, так и не претворенная в жизнь. Идеальный выход для Лары, идеальная возможность соскочить, развязаться. Никто из с т а и не стал бы вдумчиво изучать ее моральный облик, мстить, преследовать. К чему? Стая весело и незамедлительно поделила бы наследство вожака, наподдав нашей безутешной вдове под зад коленкой – чему она, несомненно, была бы только рада, поскольку обрела бы желанную свободу, свой маленький бизнес...
Медленно выпрямившись, Мазур протянул:
– Лариса, ты представляешь – какая-то сволочь ухитрилась заснять вас вчера с милой Танечкой на той даче...
Она сорвалась, не выдержала напряжения. А может, и не сорвалась, может, вполне хладнокровно попыталась довести задумку до конца, только уже без сообщника. В руке у нее появился небольшой черный пистолет, дуло взмыло на уровень голов Мазура с Гвоздем, палец решительно потянул спуск...
И вместо выстрела раздался сухой металлический щелчок. Но не следовало усматривать в осечке какую-то мистику – попросту Мазур, навестив вчера посреди ночи этот кабинетик, отыскал в столе немецкую волыну и подпилил ударник – всего-то на пару миллиметров, но этого было достаточно, чтобы боек не достиг капсюля...
– Фомич, забери у нее пушку, – сказал Мазур с безразличным видом. – Это, в конце концов, твоя баба, вот сам и разбирайся...
Она молчала, смертельно бледная – какие тут, к чертям, недомолвки, какие оправдания... Гвоздь надвинулся на нее, как бульдозер, Мазуру показалось, что сейчас хрястнет жуткий удар...
Нет, шантарский крестный Папа оказался на высоте. Он всего лишь выдернул у Лары пистолет из пальчиков, придавил ей ладонью плечо, заставив опуститься в кресло, обошел вокруг стола и сел. Не глядя на Мазура, спросил:
– Что там за Танечка, что там за дача?
Мазур взял видеокамеру, предусмотрительно поставленную на пол в уголке, уже сноровисто нажал пару кнопок:
– А вот, Фомич, это самое кино...
Гвоздь недолго смотрел на крохотный экранчик. Взвесив камеру на руке, запустил ее через всю комнату, и она смачно влепилась в стену. Что-то отлетело, дребезжа.
– Есть такая наука – генетика, – сказал Мазур. – Согласно генетике, у двух синеглазых родителей ни за что не может родиться кареглазый ребенок. – Он старался говорить бесстрастно, холодно, прекрасно понимая, как унижен сейчас Гвоздь. – Но это все лирика – и кареглазое дите, и это... – Он кивнул в сторону раскуроченной камеры. – Главное, Фомич, совсем в другом. Это неправда, что брак по расчету самый крепкий – во всяком случае, не каждый... Она захотела с о с к о ч и т ь, ты ей был больше не нужен. У нее появилось собственное дело, небольшое, но хлебное, ей хотелось, расправив крылышки, выпорхнуть на свободу... но при ж и в о м муже это было бы трудно проделать. Потому-то мы с тобой и должны были прикончить друг друга на этом самом месте. Она совершенно ни при чем. Ты просто-напросто из-за чего-то смертельно поссорился со своим московским генералом, и мы нашпиговали друг друга свинцом...
О кое-каких д е т а л ю ш к а х – то есть о кассете, уютно пригревшейся во внутреннем кармане его пиджака – следовало все же промолчать. Трудно предсказать, как поведет себя Гвоздь, когда на него свалится еще и э т о. Благо Ларочка ни за что не станет упоминать о существовании кассеты – на ней и так много чего повисло...
– Я действительно в чем-то старомодный человек, Ларочка, – сказал Мазур устало. – Но это еще не значит, что я готов с ходу верить всякой ерунде, которую мне преподносит очаровательная женщина. До т а к о г о идиотства моя старомодность не простирается. Повидал кое-что. И предавали меня женщины, и убить пытались...
Она сидела с мертвым, бледным лицом. Как бы она ни была умна и коварна, сказать ей сейчас было попросту нечего... Не тот расклад.
Гвоздь медленно встал, навис над ней, и она шарахнулась, ожидая удара. Однако оскорбленный в лучших чувствах муженек всего лишь поднял ей подбородок двумя пальцами и проговорил медленно, раздельно, тусклым голосом:
– Я так полагаю, мы в разводе, сучка? Не дергайся, я об тебя руки пачкать не буду... и никто не будет. Я тебе просто предскажу будущее, не хуже любой цыганки. Ты, мандовошка, нынче же вечером будешь стоять на «бляжьем проспекте» – под присмотром персонального сутенерчика, в самой что ни на есть мини-юбочке, с килограммом косметики на морде. И пахать ты там будешь, пока рак на горе не начнет марш Мендельсона высвистывать...
Мазуру нисколечко не было ее жалко – потому что по е е раскладу ему предстояло лежать в морге с бирочкой на ноге, а это, согласитесь, несколько меняет дело и избавляет как от лишней сентиментальности, так и от сочувствия...
– Значит, и Котовского... – проговорил Гвоздь, отвернувшись от супруги.
– Знаешь, Фомич... – сказал Мазур устало. – Это все – совершенно мне не интересные мелкие детали, ненужные подробности... С этим ты и сам справишься, без особого труда. А я, уж прости, вынужден откланяться. Я сделал все, чего ты от меня хотел, правильно? Вот видишь... У тебя есть дохлый злодей – и живой свидетель, который охотно прольет свет на темные стороны дела... По-моему, никаких претензий ко мне быть не может. Я свою работу сделал. И потому ухожу.
Он двигался к двери, зорко наблюдая краешком глаза за Гвоздем – но тот и не вздумал хвататься за оружие. Лишь когда Мазур повернул головку замка, Гвоздь прямо-таки вскрикнул с неподдельным удивлением:
– А почему...
– Почему я нисколько не озабочен судьбой нашей пленницы? – понятливо подхватил Мазур. – Почему я не требую вернуть мне девушку? Извини, Фомич, я не гений, но ты меня недооценил, головореза старого... Недооценил. Прощай, чего там...
Он тщательно прикрыл за собой дверь, решительными шагами пересек прохладный зал – судя по спокойному лицу продавщицы, выстрелов она не слышала, звукоизоляция отличная – вышел на улицу и сел в машину с примечательным номером. Тяжело отдуваясь, провел ладонями по лицу.
Не было времени на отдых. Не было времени расслабляться. Ему еще предстояло поставить п о с л е д н ю ю точку – пока Гвоздь не опомнился и не сложил дважды два, получив тем самым четыре...
Глава шестая
Адмирал, адмирал, улыбнитесь...
Это было небольшое и красивое, белое двухэтажное зданьице, разместившееся в некотором отдалении от крайних домов, прямо на низком берегу Шантары – респектабельный отельчик для особо важных персон (или обладателей особо толстых портмоне), не особенно и широко известный людям несерьезным и суетливым. Самое подходящее место, где мог бросить якорь сухопутный морячок по имени...
Мазур назвал это имя очаровашке за стойкой, и она, даже не оглянувшись на доску темного дерева, кивнула:
