Если до этого «товарищ полковник» говорил ровным, бесцветным голосом, каким замполиты проводят политинформации для полусонныхсрочников, то тут неожиданно его речь заблистала искренней эмоциональностью.
– А вы думали, мы здесь разучились работать с советских времен? Остались без Старшего Брата и начали стремительно скатываться на обезьяний уровень? А вот и дудки! Как говорится, щуку съели, зубы остались. Это у вас, – он вытянул палец в направлении Карташа, – бывшиеразбежались кто куда, по всяким частным лавочкам. Мы профессионалами не разбрасываемся! Я согласен, масштабы и задачи несколько не те, что раньше, и за спиной не нависает скала, которая способна как защитить, так и придавить. Но работать мы не разучились и агентуру не растеряли, а также не рассекретили ее и не распродали – в отличие от вас. Агентура никуда не делась, а только еще и прирастает новыми вербовками...
В голову лезли совершенно несообразные моменту мысли: «Кто ж, интересно, им барабанит? Думать-то, понятно, вольно на любого, от воровских шестерок вплоть до самого Дангатара», – словно бы это и есть самое важное в данный момент.
– Итак, достаточно первых двух пунктов, чтобы ваша персона привлекла наше внимание – внимание службы, отвечающей за национальную безопасность. Согласитесь, когда по столице, поблизости от особо охраняемых объектов и персон, разгуливает не внушающий никакого доверия иностранец и при этом сводит сомнительные знакомства – уже это повод спецслужбам озаботиться его личностью и, как говорили в двадцатые годы прошлого века, разъяснитьэтого темного ино-странца... А теперь переходим к главному пунктику. К третьему. Я бы его поименовал экспериментальным. В том смысле, что мне просто не терпится поставить некий эксперимент. А именно – не придавать широкой огласке факт вашего задержания. Я всего лишь не стану докладывать наверх, не стану вас нигде регистрировать, предупрежу моихлюдей, чтоб помалкивали. Пусть это останется маленькой тайной нашего подразделения. Очень уж мне любопытно посмотреть, кто и какое беспокойство станет проявлять. Может, начнется какое-нибудь интересное шевеление, может, кто-то внутри этого здания шевельнется. Ну уж если вдруг поднимется сильная шумиха, если принцы и короли, главы дипмиссий, лично Путин и Буш станут тревожиться, давить на все кнопки и рычаги, тогда мы вас всегда сможем найти. Но почему-то мне кажется, что никто из сильных мира сего не обеспокоится по поводу вашего исчезновения. Или я не прав?
Весь разговор «товарищ полковник» не отводил взгляд от переносицы Карташа. Алексей знал этот прием, который чаще прочих используют именно оперативные работники: вроде собеседник смотрит прямо на вас, а взглядом с ним не встретишься. Кое на кого подчас действует гипнотическим образом, и этот кое-кто начинает петь, что соловей.
– И после того, как станет ясно, что вокруг вашей персоны не поднялся ажиотаж, я со спокойной совестью смогу вычеркнуть вас из списка живущих, стереть, как ластиком стирают в тетради неудачный карандашный набросок. Вы даже не представляете, как просто это сделать. Я лишь распоряжусь не подходить к вашей камере, и откроют ее только... ну, скажем, месяца через два, когда от вашего организма останутся только обглоданные костяшки. Даже следов одежды не сохранится – все скушают крысы. Костяшки эти соберут в мешок и бросят в печку, вместе с изъятыми у вас вещами и документами. Есть у нас тут специальная печечка, между прочим, экологическая, которая изначально сконструирована для сжигания шпал, но и нам пригодилась. Любой «зеленый» останется доволен отсутствием вредных выбросов в атмосферу. Хотя у нас и нет никаких «зеленых», это все ваши забавы, там у себя, на Западе. Думаете, не посмею, потому что слишком много людей были свидетелями вашего задержания? Ошибаетесь, вернее, не делаете маленькую, но крайне важную поправочку. Это были мои люди, которых я тщательно отбирал, скрупулезнейше отсеивал, на каждого из которых у меня есть... свой строгий ошейник. Вы, наверное, за волнениями и тревогами на время упустили из виду, что вокруг вас Азия со всеми ее странностями и особенностями. Однако западному человеку подобная забывчивость простительна...
Карташа вдруг проняло. Как не пронимало ни при стычке с Ханджаром, ни при беготне по мертвому городу, ни при дружеской беседе с Неджем и последующей вылазке в Афган. Только сейчас он по-настоящему осознал, что влип, и влип основательно. И дело тут даже не в речах «товарища полковника», которыми он опутывал жертву, как удав кольцами. Пожалуй, метаморфозу можно удачно сравнить с замерзанием на холоде. Если ты вышел на мороз одетым, то не сразу начнешь замерзать. Сперва прихватит щеки, станут неметь кончики пальцев, волнами будет пробегать озноб, но встряхнешься, попрыгаешь, потрешь там-сям, и вроде ничего. А потом вдруг враз продерет так, что язык к небу примерзнет, а зубы начнут выдавать сокрушительную чечетку. То же и сейчас. Только подставь на место мороза внезапно свалившееся осознание безнадеги…
Короче говоря, взвился занавес и открылась безрадостная перспектива. Вытаскивать его некому. Даже если Грине удалось бежать и он встретится в условленное время с Дангатаром, последний не станет ничего предпринимать до конца сегодняшнего дня. А чем закончится сегодняшний день? Вот то-то... Пусть и победой все завершится. Хватит ли возможностей и связей у воров, чтобы вырвать человека из лап КНБ? Станут ли они этим всерьез заниматься?
М-да, подводя неутешительный итог, следует признать – имеются все шансы бесславно погибнуть, не на бегу, не от пули, а в поганом подвале, заживо сожранным крысами.
«Товарищ полковник», который, ясное дело, сейчас проводит не первый допрос за карьеру, уловил изменения в состоянии собеседника.
– Ну-у во-от, – с удовлетворением протянул он, – гора стронулась с места. Чую, возникла, так сказать, способствующая доверительности атмосфера. Самое время перейти к исповеди, очищению души и облегчениям участи посредством чистосердечного признания. Вы, дорогой мой, учтите и зарубите главное – для вас весь свет клином сошелся на мне. Я на сегодня ваш бог и отец в одном лице. От меня зависит, получите ли вы воскрешение и, быть может, начнете новую жизнь, или исчезнете навсегда.
И не без удовольствия повторил, просмаковал:
– Исчезнете. Так что для начала, для затравки, чтобы я поверил в ваше желание активно сотрудничать со мной, ответьте мне на три простейших вопросика. Кто вы? Цель вашего пребывания в Туркменистане? Что вас связывает с ранее перечисленными мною лицами? Можете отвечать в любой удобной вам последовательности. У нас времени много.
«Время, – усмехнулся про себя Карташ. – Времени нет напрочь. А для того чтобы придумать мало-мальски убедительную легенду, логически выстроить ее и увязать концы, – уже только на это нужно туеву хучу времени».
– А как бы все-таки насчет покурить, – сказал Алексей. – Трудно говорить, когда мешаются посторонние желания.
– Эхе-хе, чего не сделаешь ради хороших отношений. На какое только должностное преступление не пойдешь…
С этими словами «товарищ полковник» выдвинул ящик стола, достал оттуда пепельницу и его, Карташа, пачку «Винстона», изъятую при обыске. Обойдя стол, выщелкнул сигарету, дал задержанному ухватить ее зубами, от Карташовой же зажигалки дал прикурить. Поставил задержанному на колени пепельницу и вернулся на свое место.
– Ну, подумайте, подумайте, соберитесь с мыслями.
Этим Карташ и намерен был заняться. Разве что курить, когда руки удерживает короткая цепь, мягко говоря, неудобно. Приходилось курить, не выпуская сигарету изо рта, а чтобы стряхнуть пепел, приходилось нагибаться.
Алексей лихорадочно искал выход. Но поди найди его, когда на сто кругов сплошная беспросветность. И времени нет ни на что. А если... использовать как раз цейтнот? Ведь цейтнот – он для всех цейтнот. Ну-ка!
Ч-черт, авантюрная игра, зыбкий шанс, но... единственный, другого просто нет. Правда, если «товарищ полковник» работает против Ниязова, допустим, служит этому Саидову, то хана в любом случае. Однако кому служит полковник, все равно не определишь. Так что ничего не остается, как в омут с головой.
Карташ загасил окурок.
– Ну? – выразил нетерпение «товарищ полковник».
– Прежде я бы хотел узнать, с каких верхов поступил приказ брать меня в разработку? Или это ваша личная инициатива?
– А вам не кажется, задержанный, что вы неверно начинаете свой монолог? Не люблю штампов, но сейчас как раз уместен штамп: вопросы здесь задаю я.
– А вы не боитесь перестараться? – Алексей старался говорить ровно и уверенно, как человек, за которым действительно стоит серьезная сила. – Хорошо, если предыдущие вопросы вам показались излишне нескромными, не ответите ли вы мне на совсем невинный и простой вопрос – сколько сейчас времени?
