Ознакомительная версия.
– Сам придумал?
– Что вы.
Суворов задумчиво посмотрел на Анта.
Крепкий человек. И надежный. Такие всегда нужны. Верно служат делу, которое его кормит.
– Кто дежурит на периметре?
– Жеганов.
– Отправляйся к нему, – сказал Суворов. – Прямо завтра, наверное, и отправляйся. В Новых Гармошках сейчас находится один человек. Это он сейчас звонил. Отнесись к нему внимательно, – Суворов ожидал, что Ант спросит, как попал гость в Новые Гармошки, но Ант любопытства не проявил. – Я прилечу туда прямо из Лондона. Побудь это время с гостем.
– Конечно, Алексей Дмитриевич.
Ант спустился из кабинета в комнату охраны и распахнул холодильник.
Налив в фужер примерно на два пальца, он выпил коньяк. Вообще-то он не любил пить один, всегда считал это прерогативой русских, но сейчас ему хотелось прийти в себя.
Крыса в бочке, мышь в молоке.
У Анта даже суставы заныли от желания неторопливо устроиться в удобном мягком кресло, тяжело взглянуть на Сергея и неторопливо задать те вопросы, которые он давно хотел ему задать. Третьяков… Эта фамилия мешала ему… Он хотел задать вопросы так, чтобы Сергей Третьяков сразу понял, что дело вовсе не в ответах, чтобы Сергей сразу понял, что его ответы Анту давно известны…
«Павел, – набрал он нужный номер. – У нас гость?» – «Даже двое» – «Кто второй?» – «Алкаш с пихтоварки». – «Прямо с утра выставь алкаша. Пусть идет на свою пихтоварку. А со второго не спускай глаз, пусть он чувствует себя комфортно. Отдай его Раисе Сергеевне». – «У нее такие вещи получаются», – согласился Жеганов.
Положив телефонную трубку, Ант снова подошел к холодильнику, и налил еще полстакана.
Коньяк действовал на него странно.
Он расслаблял его. Он переносил его на берег Оби. В давнее время. В давнее, быстро летящее время. В Колпашево.
Речной вокзал, Пески, грузовой порт – все знакомые места. А еще ниже был там незаметный низкий мысок, хорошо прикрытый кустами. И день выдался удобный. Солнце пряталось за низкими облаками, с болот несло холодной кислятиной, зато не было комаров, и Ант до боли в глазах всматривался в поблескивающую воду. Когда рябь из-за мыска начинала бежать не так, как обычно, он знал, что это течение подталкивает к берегу очередной труп, пропущенный милиционерами и добровольными помощниками. Голоса добровольцев, кстати, далеко разносились над водой. Самые обыкновенные мужики, подрядившиеся за бутылку ловить трупы и обвязывать их веревкой с кирпичами так, чтобы труп сразу лег на дно. А то будут стоять на дне, как чучела, всю рыбу распугают, объяснил Анту какой-то веселый придурок возле гостиницы, показывая поддатым приятелям заработанную им бутылку. В восемнадцатом магазине, единственном, где в Колпашево тогда продавали водку, таких бутылок не было. «Пшеничная», с изображением тучной коровой на фоне спелых хлебов. Такую водку завезли из Томска специально. И шла она, в основном, на добровольцев и на экипажи двух мощных буксиров серии ОТ, размывающих берег там, где когда-то стояла деревня Саратовка, или как еще ее звали – Благино…
Собственно, там все и началось.
В самом конце апреля семьдесят девятого года из подмытого рекой берега Оби из давно сгнивших деревянных коробов начали валиться в воду полуистлевшие человеческие руки, ноги, головы.
Поддатому сержанту из пожарной части, расположенной рядом с гостиницей «Заря», Ант отдал поллитру, одну из десяти, прихваченных им с собой еще из Томска. За это сержант рассказал ему подробности. «Ты только вчера приехал, – рассказал он, – а берег уже обвалился. Вот тебе и подарок к первому мая, да? Музыка играет, а там трупы штабелями, доходит? Метра четыре в ширину и метра три вверх, во – захоронение! Выше человеческого роста! Как мумии, доходит? Вот точно, как мумии, – перекрестился сержант. – В лицо узнать можно. А в затылке у каждого трупа дыра, – сержант быстро глянул вправо-влево. – Ну, сам понимаешь, не червями проедены. Одна бабка все ходила по берегу. Деда, мол, не видали? Не видали, мол, дедушку Франка? А пацаны… Если там мой пацан, – сказал сержант, пьяно всматриваясь в дальний конец пыльной улицы, где носилась, вопя, шумная ватага мальчишек, – я ему сейчас поджопников надаю. Взяли моду, черепа гонять по пустырю! От черепов креозотом несет, а они их гоняют. И известь внутри закаменелая».
Ант приехал в Колпашево, когда оцепление вокруг вскрывшегося захоронения было уже предельно плотным, а буксиры, намертво принайтовленные к специальным стоякам, гнали на берег мощную волну. Песчаный берег с шипением рушился, треугольный овраг на глазах въедался в берег.
К Мартемьянову, главному диспетчеру речпорта, Анта не пустили.
«Зачем тебе Александр Алексеич?» – спросил Анта подозрительный молодой человек в плаще и в шляпе. – «А ты кто?» – подозрительно заинтересовался Ант. – «Я первый спросил». – «Ну, хотел поговорить с ним». – «Об чем?» – «Об жизни». – «А выпить у тебя найдется?» – «Конечно, – кивнул Ант. – Приходи вечером в гостиницу?» Человек в шляпе охотно кивнул: «Ладно, приду». – И пояснил: «К Александру Алексеевичу тебя все равно не пустят».
Выпить в Колпашево было не просто.
Сухой закон. Вся страна страдала.
Ант знал, что подозрительный человек в шляпе непременно придет, поэтому весь день просидел на низком мыске, надежно укрывшись за кустами. Он внимательно наблюдал за тем, как гоняют по Оби два быстрых катера и несколько моторных лодок. Совсем простое занятие: увидел труп, утопи его! А встретишь мумию, раскроши веслом! Когда у Канеровской протоки раздавался веселый мат, и там начинали махаться веслами, Ант знал: добровольцы крошат очередную мумию. Может, своих собственных дедушек, и того самого дедушку Франка… В любом случае, соотечественников…
И хорошо, и ладно, спокойно думал Ант, вглядываясь в нежные полоски тумана. Неважно, чьи останки рубят веслами. Может, правда, дезертиров, как говорят власти, или останки спецпереселенцев. Кто скажет, кого это бросали в деревянные короба в конце улицы Дзержинского лет сорок назад? Вот вешняя вода сама, наконец, приступила к разборке. А добровольцы невнимательны. Или слишком пьяны. За день к низкому мыску, на котором затаился Ант, принесло течением два трупа. Один был, собственно, мумией: сухонький, голый, похожий на мартышку. Наверное, недавно выпал из захоронения, на шее даже сохранился шелковый шнурок. Ни отец Анта, ни его старшие братья не могли носить на шее такое, и Ант оттолкнул мумию палкой. Плыви, сволочь. На реке твои же внуки за бутылку искрошат тебя веслами…
Второй труп оказался зеленым, распухшим.
Наверное, он успел полежать в воде: часть кожи с лица и с груди слезла, весь он походил на рисунок из неправильного учебника анатомии. И почти не пах.
Ант долго сидел перед трупом на корточках.
Это вполне мог быть его отец. Его выслали в Сибирь в сороковом, а последнее письмо мать получила от него как раз из Колпашево.
Ант долго всматривался в ужасное лицо мертвеца.
То, что добровольцы, весело матерясь, крушили веслами мумии, Анту было все равно: славяне. Известно, слово переводится как рабы. Один умный философ написал: славяне занимают место не столько в истории, сколько в пространстве. Правильно написал. Пусть крушат веслами собственную историю.
Он долго всматривался в ужасное лицо трупа.
Это мог быть один из его старших братьев.
Или отец.
Ант терпеливо ждал, не откликнется ли сердце на какой-нибудь тайный знак или на невнятный зов крови, но ничего такого не чувствовал, кроме не очень ильного, какого-то сырого запаха.
Но мог, мог труп оказаться родным!
В бумагах, выкраденных из архивов КГБ, Ант видел списки приговоренных к расстрелу. В одном из списков значился его отец, а среди начальства Колпашевского НКВД прочитывалась фамилия – Третьяков. Почти все фамилии неразборчивы, а эта как специально разборчивая – Третьяков…
Вечером в гостиницу пришел человек в шляпе. Анту было все равно, что выглядел он все так же подозрительно. Пока есть водка, не выдаст. «Давай бутылку, – сказал подозрительный человек Анту. – К Александру Алексеичу тебя все равно не пустят. Тебя вообще здесь никуда не пустят. Если нет у тебя в Колпашево каких-то конкретных дел, не болтайся в порту, не мозоль людям глаза. Я тебя честно предупреждаю».
Ант отдал бутылку, вторую они выпили вместе.
«Вы как животные, – подобрев, сказал Ант. – Вы здесь убили когда-то своих и чужих людей. Зачем вы убиваете их во второй раз? – И спросил: – Это правда, что здесь, в Колпашево незадолго до войны расстреляли семь тысяч репрессированных?»
«Неправда, – хмуро ответил гость. Он оказался патриотом и не любил преувеличений. – Ну, каких-нибудь сотни три-четыре. Не больше».
«Пишут, что в России репрессировали почти двадцать миллионов».
«И это врут! – отрезал гость. – Два-три миллиона. Не больше. Да и много нас, всех не репрессируешь».
Ознакомительная версия.
