В субботу для Захаржевского и его «сборной» не произошло ничего из ряда вон: днем они катались на лыжах, облюбовав самую легкую из числа так называемых зеленых трасс, вечером потусовались сначала в одном местном ресторанчике, потом в другом; к полуночи перебрались к себе в «Б'елькот», а к часу ночи разбрелись по «сьютам», отдыхать. Федор, которой Андрей презентовал дамские часики фирмы «Картье», с камушками, за шестнадцать штук «ойро», попыталась было его на свой лад отблагодарить, но неодолимый сон сморил ее еще в начальной стадии, когда она хотела присоединиться к Андрею в «джакузи»... Удивительно, но «выключилась» сама, без всяких снотворных препаратов.
* * *
В воскресенье, позавтракав в половине девятого, все нарядились кто в «Фишер», кто в иную «фирму», взяли лыжи и вновь отправились к подъемнику канатной дороги.
Надо сказать, что Куршевель на самом деле состоит из трех, а то и четырех поселков, группирующихся возле пересечений канатных дорог на отметках «1300», «1550», «1650» и «1850». В последнем, «Куршевеле-1850», самом престижном, их компания и зависла в двух «сьютах» отеля «Белькот».
Возле подъемника Андрей увидел Подомацкого, слегка кивнул ему: «Все о'кей, дружище... идем на дно» — но болтать с напарником не стал, чтобы не привлекать к нему стороннего внимания.
Вновь катались на «зеленой», причем Саша на пару с Захаржевским катались на очень приличном уровне и иногда даже поглядывали в сторону ледников, где находились так называемые «красные», то есть сложные, и «черные» — самые крутые, и самые сложные, если, конечно, не считать лавиноопасных участков, — трассы. Андрей, в принципе, чувствовал себя комфортно — в плане горнолыжной техники, а не внутренних ощущений, — в один из отпусков он с компанией друзей катался в Приэльбрусье, где — при желании и соответствующих вливаниях — можно было бы оборудовать трассы не хуже, чем здесь, в Рон-Альпах, в районе «Трех долин» — Валь Торанс, Мерибель и Куршевель.
* * *
Обедали в ресторане отеля «Карлина», ну а к девяти вечера, одевшись кто во что, завалились в соседний кабак, где преимущественно тусовалась русскоязычная публика.
Народ здесь собрался веселый, жизнерадостный, преимущественно сильно пьющий и, в общем-то, в основной массе чумовой.
Народу полно, гремит музыка — какая-то «банда» из России рубила на эстраде попурри из модных шлягеров, — на танцполе людская толкучка, шум, гам, возле двух барных стоек тоже кучкуется малость ошалевший к исходу «уикенда», но еще не пренасытившийся «пипл». У Жоржа и Саши в Куршевеле имелась прорва знакомых; они и здесь, в этом шумном кабаке, обнимались и расцеловывались то с одними, то с другими.
Наконец подошли к барной стойке, сделали заказ: дамам, то есть Саше и Федору шампанского, мужчинам по более крепкому «дринку». Дамы, лишь омочив крашеные губки в трехсотдолларовом «Моэте», потребовали чего-то более существенного, более соответствующего царящей здесь атмосфере хмельного веселья. "Коктейль дамам? — спросил ничему уже не удивляющийся бармен. — Наш, зажигательный, куршевельский? Добавить то-то и то-то, в таких-то пропорциях? Взболтать, но не смешивать? Нет проблем! Добавить льда? Не из формы, а натурального, реликтового?
Пожалуйста, какие проблемы?! Тут ледники кругом, так что добра этого, господа, у нас хватает..."
Бармен мигом сбацал два коктейля, в нужных пропорциях, достал откуда-то, словно из воздуха, кусок льда, настоящего, реликтового, чуть отсвечивающего голубовато-зеленым, величиной с грейпфрут, взял нож для колки льда, «отчикал» часть, поколол на более мелкие куски, бросил кусочки льда в стаканы — «искьюзи'ма... мсье... мад'мазель... силь ву пле...»
Федор пригубила из своего стакана, одобрительно по-цокала языком, подмигнула своему спутнику, затем ее взгляд перешел на кого-то другого — на каких-то людей, которые приближались к барной стойке.
— Блин! — процедила она. — Кавказцы... Наверное, из «нижних» поселков сюда причикиляли — догоняться!
К стойке и в самом деле подошли трое мужчин, за которыми Бушмин незаметно, но внимательно наблюдал последние две или три минуты.
Кавказцы эти были ему внешне знакомы.
Двух из них он видел на тех «роликах», которые ему переслал в смартфон его напарник Подомацкий. Один субъект был тот самый молодой парень, который, кажется, наблюдал за их компанией в Антибе, во время посещения ими ресторана «Ле Вобан». Он же побывал в аэропорту, — провожал, не иначе, засветившись там в компании крупногабаритного джигита, на котором и сейчас темный пиджак едва не лопался от обилия мышечной массы. Каким бы невероятным ни казалось это самому Бушмину, но он был уверен на все сто, что именно этого чеченского верзилу он видел не так давно в Грозном, когда им попытались расставить силки: тот, правда, был тогда в камуфляже и маске и держал в руках на сгибе локтя «ляльку», из которой готов был в любой момент хлестнуть очередью по сидящим в машине людям...
Третьим в их компании был тот самый чечен, которому Кондор четыре с лишним года назад сохранил жизнь, решив не «шкерить» пленного, а доставить его в Моздок, где «особисты» должны были развязать язык этому явно хорошо информированному вайнаху. Тот самый Горец, которого он неделей спустя после того памятного случая воочию мог видеть — уже свободным — в городе Джохар.
Сейчас, когда их глаза встретились, — так, как это было всего пару недель назад, — у Андрея не оставалось и малейшего сомнения, что перед ним человек, носящий в последнее время личину некоего Султыбекова.
* * *
— Хороший у тебя перстень, брат, — сказал Султыбеков, опустив глаза на правую руку Андрея (тот стоял у барной стойки, вполоборота к подошедшей компании). — Хочешь, я у тебя его куплю?
Ника знала свое дело туго: Андрей заметил, как она и еще один присоединившийся к ней молодой человек, местный «секьюрити», прикрыли Захаржевского и стали оттирать его к служебному выходу.
Многоопытный бармен тоже сделал несколько шажков назад.
— Твои братья в ущельях воюют, — не меняя позы, сказал Кондор. — Что же касаемо перстня, тот он не продается!
— Сколько тебе за него дать? — кривя краешек губ, поинтересовался старший чечен. — А хочешь, махнем не глядя?! Я тебе за него свои часы «Ролекс» отдам?!
— Засунь свой «Ролекс» сам знаешь куда.
Чечен на секунду задумался. Может, соображал, куда именно ему предложено «засунуть» свои часы. Или же вспоминал, где он мог слышать этот голос... Что же касается Бушмина, то он следил не только за этой троицей, но и в целом за обстановкой вокруг: например, он засек еще двух подозрительных субчиков, смахивающих на молодых «нохчей»; ну и Лешего видел, естественно, совсем неподалеку. И даже заметил, как напарник, с которым даже здесь его связывают невидимые нити, медленно, вроде как с ленцой, расстегнул нижнюю пуговку своего пиджака...
— Мужчины! — некстати, а может, очень даже кстати, подала реплику девушка Федор. — Шли бы вы танцевать! Посмотрите, сколько красивых девушек вокруг...
— Заткнись, шлюха! — обнажив резцы, сказал младший по возрасту чечен. — «Крутые» парни нэ-э танцуют! Блядь!..
Федор плеснула ему содержимым своего стакана — с не растаявшим еще реликтовым льдом — прямо в скалящееся в ухмылке лицо.
Мгновением раньше Кондор переменил позу, убрав руку с барной стойки, успев развернуться лицом к борзой компании.
Секундой спустя в то самое место, где лежала его правая рука, вонзился острейший тесак, оставив глубокую зарубку в обшитой полированным красным деревом барной стойке. Это Султыбеков попытался таким вот экстремально-варварским способом завладеть так полюбившимся ему перстнем, украшенным не слишком-то уж крупным рубином.
Кондор, едва не лишившийся только что целиком правой кисти, опустил на две трети полную бутылку трехсотдолларового шампанского «Моэт и Шандон» на голову стодвадцатикилограммового джигита, за спину которого, вхолостую махнув своим почти полуметровым ножичком, вернее, кинжалом, мигом сместился Султыбеков, оказавшийся ловким человеком.
Молодой тоже замахнулся тесаком, — откуда-то из-под полы они их доставали, там, видать, были закреплены ножны, — но он оказался то ли неопытным вайнахом, то ли резкость у него ухудшилась из-за того, что Федор плеснула ему в лицо... Андрей левой рукой отбил в сторону его руку с тесаком, а правой, в которой очень кстати оказалась «розочка», то есть горлышко с острыми колющими краями, — большая часть бутылки разлетелась о массивный череп верзилы, — воткнул эту самую «розочку» ему в горло, чуть пониже кадыка, в ямочку между ключиц.
Все нынче Кондору приходилось делать на раз-два-три! Раз — оценил ситуацию! Два — уклонился от чужого выпада! Три — ответно ударил сам!
