— Акаки, ты жалкий подонок!
Акаки стянул через голову промокшее пончо, оказавшись в джинсах «Леви», армейской куртке и шерстяном джемпере, которые он мог купить в том же магазине, где и мы с Чарли покупали свои вещи. Он сунул Узи в наплечную кобуру и четыре магазина к калашу в патронташ на груди.
Когда подошел Бастард, он даже не моргнул; просто поднял руку, успокаивая всех, кому хотелось сделать в нем пару дырок. Выражение лица у него было как у человека, встретившего родственника, который ему никогда не нравился, но с которым все же приходилось мириться. Они отлично знали друг друга.
— Ты! — палец Бастарда указал на Нану. — Долбаная Барбара Уолтерс! Отдай ему эти чертовы документы и скажи, что я хочу убраться отсюда как можно скорее.
Акаки вырвал документы База из протянутых рук Наны. Она продолжала говорить черт знает о чем, но он был не в большем настроении слушать ее, чем она сама десять минут назад. Он размахнулся — удар кулаком пришелся ей прямо в челюсть, она упала на пол.
Паата вскочил на ноги, но тут же получил удар в грудь прикладом автомата. Нана закричала ему, чтобы он оставался на месте. Акаки склонился над ней, готовый нанести еще один удар.
Бастард завелся не на шутку.
— Доволен теперь, слабоумный козел? Получил то, что хотел? — Он ткнул Акаки толстым пальцем в грудь, словно подчеркивая каждое свое слово. — Меня чуть не убили из-за тебя, а теперь вытащи меня отсюда! — Он пнул Нану между ребер. — Переводи! Переводи, сука! Скажи ему, что полиция уже едет.
Нана сделала то, что ей велели; по крайней мере, я так думал. Слово «полиция» одинаково звучит на всех языках.
Акаки только рассмеялся, и его люди к нему присоединились. Ага, так они и обосрались при мысли о том, что сюда едет пара копов.
Бастарда это не встревожило. В кармане его мокрой куртки я увидел контур кассеты из отеля «Марриотт».
Он обернулся к нам с Чарли, словно шутка касалась нас.
— А вы, придурки, что, действительно думали, что все это время я вам помогал?
Он подошел и остановился всего в нескольких сантиметрах от моего лица.
— Знаешь что? Нужно было самому поехать на кладбище и сделать всю работу вместо того, чтобы нанимать бугая с мачете, который все обосрал.
Бастард заметил пистолет Кобы и вытащил его из-за пояса его нового гордого владельца.
Черт с ним; в этот раз, когда он нажмет на курок, я не стану уклоняться.
Он крепко сжал рукоять пистолета. Я смотрел ему прямо в глаза.
Нана выкрикнула имя Пааты, но ей не стоило беспокоиться. Акаки отдал короткий приказ, и приклад АК опустился сбоку на голову Бастарда даже раньше, чем он успел его заметить.
Пустынный Орел упал на землю рядом с нами, а Чарли тут же отпихнул его ногой подальше.
Лидер боевиков подскочил и стал орать на Бастарда, сопровождая каждое предложение хорошим пинком в распростертое американское тело. Как только атаковавший немного успокоился, толстяк тут же отполз в сторону. Больше он ничего не мог сделать.
Нана переводила.
— Он сказал, что ты можешь взять машину Эдуарда и Нато. Если ты сейчас не уедешь, то он тебя убьет. Он говорит, что, как ему кажется, он не единственный здесь, кому захочется на это посмотреть. — Она остановилась. — По крайней мере, он говорит правду.
Бастард подполз на коленях к телу Эдуарда и засунул руки в окровавленные карманы, словно голодающий путник в поисках еды. В свете лампы Пааты блеснула связка ключей, и Бастард вскочил на ноги. Его пузо часто поднималось и опускалось. Он уставился на меня, его ноздри расширились и сопели, а ожиревшее тело дрожало. Ему все еще было что сказать, но он опоздал.
Акаки схватил его за складки жира на шее и вышвырнул за дверь.
Бастард исчез из поля зрения, но он все еще собирался громко хлопнуть дверью. Когда ребята Акаки закончили аплодировать своему любимому лидеру еще за одно проявление силы, его голос донесся со стороны дождливой улицы:
— Я хочу, чтобы эти суки сдохли! Убей их!
Я начал понимать, что за человек Акаки: ему не нравилось долго возиться с любым вопросом.
Он навис над Наной и ударил ее в плечо, давая ей понять, что у него на уме.
Паата переводил нам разговор и в то же время не сводил глаз с автоматов, находившихся всего в нескольких сантиметрах от нас.
— Он хочет, чтобы у него взяли интервью, прямо здесь и сейчас. У него есть важное сообщение для его друзей грузин, и он хочет, чтобы его слова были записаны в назидание потомкам.
Ему как-то удавалось говорить настолько спокойно, словно он обсуждал сверхурочные.
Мы втроем наблюдали, как Нана активно жестикулировала, подчеркивая каждым взмахом рук каждое свое слово. Она не отступала.
Все это действо превращалось в занимательное шоу. Даже ребята, охранявшие нас, сомкнулись в круг и прислушивались к каждому слову.
— Он путается, — сказал Паата, когда Акаки еще сильнее повысил тон, — он говорит, что хочет рассказать миру о своей борьбе за свободу и против коррупции. Он говорит, что продолжит эту битву до победного конца — или до тех пор, пока не отправится к Богу.
В его голос вкрались нотки беспокойства.
Чарли кивнул.
— Он знает, что теперь может диктовать свои условия любому старому пердуну в политике. У него есть документы, а Баз уже ничего не сможет возразить по этому поводу.
Я волновался за Нану.
— Почему бы вам, ребята, не дать ему то, что он хочет? Для чего она злит его?
— Она говорит ему, что это отличная идея, но для этого нужно поехать в деревню. Нужно, чтобы его видели на улице, там, где его народ, а не прячущимся в амбаре… Она говорит, что его фильм должен быть эпического масштаба; все остальное не произведет впечатления. А монтаж она сделает, когда вернется в Тбилиси.
— Ага, конечно. Поспорить могу, что он на это не купится.
— Она должна попробовать. — Он вздохнул. — Он нормально обращается с такими, как мы, только до тех пор, пока мы ему нужны. А как только мы перестаем быть ему нужны, или как только мы его чем-то обидим…
— Мы становимся историей?
Паата кивнул.
— Не так давно он перерезал французскую съемочную группу… — Он поднял голову. Он услышал что-то такое, что ему не понравилось. — О, черт… Он говорит о спутниковой антенне. Он знает, что мы можем выбраться отсюда живыми.
Его глаза беспокойно забегали между нами и Наной.
— Она настаивает на том, чтобы снимать в деревне, а не здесь… Она пытается дать нам шанс избежать смерти, я уверен.
Я снова глянул на Акаки. Он стоял с поднятой рукой, готовый снова ударить ее.
— Что он ответил?
— Это неприлично. Извините. — Кровь отхлынула у него от лица. — Она прямо в камеру на прошлой неделе назвала его кровавым варварским подонком…
Голос Пааты совсем сник.
— Протащилась от этого?
Паата печально улыбнулся и кивнул.
Нана отвернулась. Она знала, когда нужно замолчать. Акаки пнул ее на прощание в поясницу. Это уже, должно быть, агония, но она изо всех сил стремилась не показывать этого.
Она прохромала оставшиеся несколько метров до лавки.
— Договор такой… — левая часть ее лица была багрово-красной и распухла, — никаких предварительных записей. Мы вещаем в прямом эфире или он убьет нас всех прямо сейчас. Он хочет сидеть на этой лавке и обратиться не только к соотечественникам грузинам, но и к США тоже, — и он хочет сделать это в прямом эфире. — Ее взгляд был прикован к Паате. — Иди настраивай связь.
Паата заколебался. Он знал, что в ее распоряжении не хватало одной вещи. Я схватил его, когда он встал.
— Не спеши, дружище.
— Нет, — Нана была непреклонна, — включай оборудование и настраивай связь. Скажи им, что у нас есть. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Нам нужна воздушно-десантная группа… Понял?
Теперь мы все поняли.
У Акаки еще что-то на уме. Он сновал туда-сюда, словно раненый зверь, а двое его подхалимов следовали за ним по пятам. Вблизи он казался еще более отвратительным, чем на расстоянии. Ему, вероятно, не было и сорока, но выглядел он старше, возможно, еще и из-за четко проступивших оспин на побритых щеках.
Одним из своих кулачищ он растолкал всех, кто стоял между нами. Взгляд впился мне в глаза.
Его жополизы показывали, какие они крутые, держа Нану за руки и заставляя переводить, пока он разглагольствовал.
— Кровавый мерзавец говорит, что он убьет слуг неверных крестоносцев так же, как и их королей… Он говорит, что сделает это для того, чтобы отомстить за детей Господа, которых они убили.
Акаки сильно толкнул меня в грудь, я пошатнулся.
— Он говорит, что Америка обвиняет его во всех смертных грехах; они говорят, что он скрытый миллионер… Это ложь неверных… Он говорит, что именно об этом он хочет сказать американцам.
