За кулисами массовка тут же разбрелась по разным углам. Сафронов крепко взял под локоть Степана Митрофановича и подтолкнул его к сваленным в одном из помещений бутафорским жердям, к которым были прикручены манекены, одетые во фраки. Их, этих самый жердей с господами-дворянами, было ровно восемь. Через некоторое время доисторические бородачи должны были пронести через весь зрительный зал «освежеванных» персонажей гоголевской поры.
– Терпи, Митрофаныч, – произнес Сафронов, накрепко закрыв дверь «складского помещения».
Сафронов действовал с максимальной быстротой. Открутил одного из манекенов от жердины, снял с него фрак.
– Прошу вас, Степан Митрофанович! – сказал Сафронов, протягивая фрак Уткину. – Только пиджак свой сперва снимите…
По сцене между тем в буквальном смысле слова катались Хлестаков и городничий, исхитряясь при этом произносить текст. На сей раз почему-то гоголевский. Затем Хлестаков вскочил на ноги и взобрался на железную бочку.
– Ревизия! – прокричал он, выбросив вперед правую руку на манер римского приветствия.
– Ревизия! – поддержал Хлестакова девичий хор.
В этот момент Шубин вынужденно отвлекся, вновь взглянул на часы. Да, в связи с проблемами со здоровьем господин Уткин имел тенденцию подолгу задерживаться в туалете. Стоит ли из-за этого теперь нервничать, пороть горячку? Связаться по рации с остальными охранниками?! Пожалуй, он только лишний раз будет нервировать молодых женушек. Да и охранничков, которые и так вполне добросовестны. Чтобы не терзать себя сомнениями, Шубин сообщил жене, что вернется через пять минут, и покинул ложу. Легче будет все проверить лично и успокоиться.
– Ты остаешься, – кивнул Шубин первому охраннику на двери, ведущие в ложу. – А ты со мной! – распорядился Виталий Павлович второму.
Быстрым шагом они вдвоем миновали фойе, но шагах в десяти от входа в туалет оба одновременно остановились. Метрах в трех от них, прямо на ковровой дорожке, лежала подарочная коробка конфет, перевязанная красной бархатной ленточкой.
– Назад! – скомандовал Шубин и вместе с охранником укрылся за большим креслом, стоявшим в конце фойе.
В таких вот подарочных коробочках нередко скрывались взрывные устройства… Сообразить, что делать дальше, ни Шубин, ни его верный охранник не успели. Телохранитель получил удар по затылку и, не успев вскрикнуть, рухнул рядом с креслом. Сам Виталий Павлович успел обернуться, увидеть высокую длиннорукую фигуру, появившуюся из-за толстых, наглухо задвинутых оконных занавесок. Успел сунуть руку за пиджак, но выхватить собственное оружие не успел. Рожок немецкого автомата «Фольмер» ударил Шубина в голову, отключив сознание бывшего генерала.
– Успел, – только и произнес Сафронов, тяжело выдохнув.
В самом деле, нормативы сегодняшнего мероприятия были жесткими, сжатыми до предела, но он сумел-таки в них уложиться. Степан Митрофанович ждал их с Шубиным в реквизиторском помещении. Сафронову ничего иного не оставалось, как заклеить Уткину рот и глаза специальным липким пластырем, а руки и ноги примотать к жердине. Разумеется, после того как Степан Митрофанович переоделся во фрак. Далее Сафронов очень коротко сообщил, что будет с Уткиным, если тот осмелится позвать на помощь. Впрочем, с заклеенным ртом и глазами сделать это было непросто.
И самое главное, Сафронов успел вернуться к заведению «М» ровно к тому моменту, как Шубин решил проведать там своего патрона.
Хлестаков вновь молча бродил с одного конца сцены на другой. Столь же молча он расстегнул верхнюю пуговицу своего коричневого мундира. В который раз послышалась барабанная дробь, и немецкие автоматчики вновь погнали через зрительный зал господ во фраках. Один из этих самых господ не мог самостоятельно двигаться, и его тащил на собственных плечах высокий эсэсовец. Это было довольно-таки странное зрелище. Жена Шубина переглянулась с женой Уткина, но промолчала. Бесчувственное тело, тащимое высоким оккупантом-ревизионером, им на сей раз никого не напомнило.
– Сафронов? – произнес пришедший в себя Шубин.
– Надевайте фрак и не задавайте лишних вопросов, – скомандовал Сафронов, направив на Виталия Павловича ствол парабеллума.
– На Лорда работаешь? – спросил Шубин, засовывая руки во фрачные рукава.
– На безопасность страны, – ответил Сафронов. – Убивать вас я не буду, но вашу бизнес-деятельность прекращу раз и навсегда.
– Это как же? – скривил рот в усмешке Шубин, старающийся не терять хладнокровия.
– Увидишь, – произнес Сафронов, начав приматывать руки Виталия Павловича к длинному, слегка искривленному шесту.
– Вокруг театра, на всех входах и выходах люди из моей охраны. Одумайся, пока не поздно… Мы еще можем договориться.
В ответ Сафронов лишь молча продолжил свое дело.
– Хотите выжить – ни одного лишнего звука или движения! – сказал напоследок Сафронов, – Мне удобней было бы пристрелить вас, но я этого не делаю. При малейшей угрозе вашего силового освобождения я расстреляю вас обоих не колеблясь.
– Выкуп за нас хочешь? – спросил Шубин, перед тем как Сафронов собрался заклеить ему рот.
– Можешь считать, что так! – ответил Сафронов, поднося к шубинской физиономии липкий пластырь.
Не прошло и минуты, как в реквизиторскую вошли доисторические люди, водрузили жерди на плечи – по одному человеку с каждой стороны – и поволокли господ-дворян. Вместе с ними, видимо, в качестве охранника и проводника из будущего в прошлое последовал и высокий эсэсовец с автоматом.
«Бардак! Бардак! Кругом Бардак!» – продолжал надрываться девичий хор истеричными, уже не слишком стройными голосами. Жены Уткина и Шубина окончательно потеряли интерес к представлению и, пользуясь отсутствием мужей, болтали о собственных проблемах. Доисторические бородачи в шкурах тащили на палках восемь неподвижных тел во фраках. Тащили, надо полагать, в весьма мрачное прошлое. Бардак царил на сцене, царил и вне сцены… Кругом бардак, куда денешься? Сперва Уткин, Шубин и им подобные воспользовались царившим в стране хаосом, стали растаскивать все, что можно было растащить, да еще и поставили на широкую ногу свой подлый, смертоносный бизнес. Теперь же, воспользовавшись несколько иным хаосом, тащили их самих…
Похоже, оба поняли, что убить их обоих Сафронов мог еще в коридоре, еще рядом с буквой «М»… И хваленая охрана оказалась бессильна перед этим профессиональным диверсантом-разведчиком. Освещение в зале было слабым, поэтому никто не обратил внимания на то, что у двух господ-дворян были заклеены глаза и рты.
– Ребята, вам четверым Ника Эдуардовна велела следовать на улицу! – не терпящим возражений голосом сообщил Сафронов бородачам, тащившим переодетых во фраки Шубина и Уткина.
– Зачем? – в один голос спросили сразу трое из них.
Только-только они вышли из зрительного зала, уже собирались свалить с плеч нелегкую ношу в подсобке рядом с буфетом, а тут на тебе!
– Телевидение должно вас снимать! – пояснил Сафронов. – Прямо сейчас и вот с этим самым делом, – кивнул он на жерди.
– Ладно, пошли! – махнул рукой самый бородатый.
Спорить не было ни сил, ни желания. Тем более если Ника Эдуардовна что-то постановила, то исполнять приходилось быстро и точно. Иначе можно было остаться без зарплаты.
На выходе из театра охрана вяло поинтересовалась, что и куда тащится. И вполне удовлетворилась объяснением насчет телевизионных съемок, тем более что огромный автобус с буквами «ТВ» только что подъехал к театру.
– Давайте сюда! – произнес вышедший из автобуса мужчина, кивая на «это самое дело», которое по-прежнему тащили на своих плечах бородатые дикари.
– Это ж театральное имущество! – попытался возразить самый бородатый.
– Да вы чего?! – чуть ли не с криком попер на них телевизионщик. – Эти две фигуры наши. Вам лишь на одно представление дали, под честное слово. У вас якобы двух таких вот для полного комплекта не хватает. Грузите быстро в автобус, их завтра надо будет в утренней программе снимать.
Рядом с телевизионщиком стоял милиционер в высоком чине и еще двое штатских, внушительной комплекции ребят.
– Сгружай, мужики! – кивнул своим уставший бородач.
Таким образом обе «фигуры» были загружены в автобус телевизионщиков, который тут же, задним ходом, выехал с театральной улицы. Доисторические граждане двинулись обратно в здание театра. А Сафронов неспешной походкой подошел к пожарной лестнице. Посмотрел на часы. На все про все ушло девять с половиной минут. Именно столько, плюс-минус тридцать секунд, и планировал Сафронов на осуществление своей дерзкой акции. Сейчас отключенные им охранники наверняка начали приходить в себя.
Забрав с крыши рюкзачное летательное устройство, он окончательно покинул театральные окрестности. Подходы к театру по-прежнему были перекрыты, но строгость проявлялась лишь к тем, кто пытался приблизиться к театральному зданию, а не покинуть его. Машины телевизионщиков пропускали без досмотра, лишь по предъявлению документов. Однако при входе в театр представителей ТВ подвергали более тщательной проверке. Закинув рюкзак за спину, Сафронов проследовал в переулок-тупик, где его ждала оставленная машина с водителем. Эскорт, состоявший на сей раз из одной машины, Сафронов заметил стоявшим при въезде в соседний переулок.
