— Я тебе, говно! Ишь, нелюди! Зверюги проклятые! Пристрелю за милую душу, мать вашу… — ругался Подифор где-то рядом, перезаряжая карабин.
— Трое их! Видишь, уходят в распадок! — кричал кто-то. И снова разодрали тишину выстрелы.
Берендей поднял голову. Пуля сбросила шапку с головы.
— В своего стреляют, козлы!
— Был бы свой, не стреляли бы, — обрубил Подифор.
— Смотри, Харю выволокли из зимовья! — ахнул кто-то.
Берендей вскочил:
— Не тронь Федьку! Оставь его, Пан! — заорал фартовый диким, осипшим голосом.
В ответ выстрел. Прошил телогрейку на рукаве.
— Ложись, Берендей!
Но от зимовья доносился крик Хари: упирающегося, в одной рубахе его волокли в распадок двое.
Берендей, перескакивая торосы, мчался на выручку Харе. На ходу зарядил двухстволку. Приладил ее на плечо. Взял на мушку Пана. Выстрелил сразу из обоих стволов.
И прежде чем облако дыма успело раствориться, понял, что задел всерьез пахана.
— Эй, фартовые! Отпустите Харю! Иначе всех замокрю, падлы!
Но Лунатик и Белое Эхо, подхватив Пана, толкали Федьку уже за скалу.
Выстрел Подифора задел кого-то из них.
— Окружай их, мужики, — приказал Подифор и в несколько прыжков выскочил на берег.
Берендей мчался напролом.
Руки автоматически заряжали ружье.
— Стой! Падлы! Не слиняете, хмыри! Накрою выблядков! — орал фартовый.
— Берендей, выручай! — захлебывался голос Хари.
Поселенец, услышав его, вскарабкался на сопку. И все беглецы оказались перед ним, как на ладони.
— За что? Ведь я им подсос предлагал. Не засветил, не ссучился. А они вон как! — хладнокровно целился Берендей.
Коротко вскинув руки, воткнулся головой в сугроб Лунатик, Белое Эхо, увидев фартового над собой, молча поднял руки.
— Хиляй сюда! — коротко приказал ему Берендей.
Едва тот нырнул рукой в карман, фартовый выстрелил. Белое Эхо, переломившись пополам, сел в снег.
— Хиляй! Не то вмажу полным зарядом. Без темнухи. Иль жопа примерзла? — орал Берендей. — Харя, врежь фрайеру, чтоб веселей шевелился.
Федька показал связанные руки. Берендей спрыгнул вниз. Он видел, как в распадок со всех сторон посыпались охотники.
Белое Эхо вскочил в ярости. В секунду оценил ситуацию:
«Десяток дюжих мужиков, все охотники. Им на пути не попадайся. Эти не промажут. Всю жизнь убивают зверей. А кто для них беглецы? Звери. Значит, тоже — работа. Ничего, что на двух ногах. Медведь вон тоже иногда встает на задние. А тут еще Берендей! От него не смоешься. Спешишь? Торопишься своего уложить?»
Белое Эхо собрал в комок последние силы. Сдавил в руке финку, выручавшую не раз. Но Харя увидел. Бросился под ноги. Сшиб. Белое Эхо не смог остановить руку…
В следующую секунду беглец задыхался в руках Берендея.
— За что Харю, падла?
Руки Белого Эха хватались за Берендея, ловили малейшую опору.
— Дай его сюда! — услышал фартовый голос Подифора.
Берендей сунул полузадушенного беглеца в руки бригадира, склонился над Харей.
— Они меня долго мучили. Деньги, ксивы требовали. Думали, что у нас паспорта имеются. Когда увидели, что только справки об освобождении из зоны — били. Одежду всю взяли. Я не давал. Отняли все. Потом ты видел. Прикрытием взяли. Чтоб уйти целыми. Ты не злись, Берендей, не сумел я наше защитить. Их много, — захлебывался кровью Харя.
Фартовый поднял Федьку на руки. Тяжело переступая че- рез коряги, понес в зимовье.
— Оставь меня, Берендей. Не возись со мной. Я тут хочу, па воле. Будто совсем свободный. Зимовье — поселение. А тут я как человек отойду. Мне совсем не холодно и не больно. Только тебя жаль. Кто ж тебе стирать теперь будет и жратву варить? Баба тебе нужна. Ты не бойся человечьей жизни. Завяжи с фартовыми. Слышишь? Они — звери…
— Ты потерпи немного, Федь. Не гоже нам тут оставаться. Зимовье — не зона. Мы его сами строили. Как смогли. А в своей хате стены помогают. Глядишь, одыбаешься и в этот раз, — уговаривал Берендей.
Харя был легким, как сухое деревце. Теряя силы, он всхлипывал от страха. Сжимался в комок:
— Хотел сеструх увидеть. Материну могилу. Поклониться им. Да не вышло. Пусть простят.
— Не канючь. Уже дома, отлежишься и лафа.
— Ксивы возьми наши. И деньги. Они у пахана их него. Не забудь, — напомнил Харя. И тихо охнув, отвернулся от Берендея.
Фартовый осторожно положил его на лавку. Расстегнул рубашку.
Финка торчала из тела Хари. Ее Берендей опасался вытаскивать сам.
— Пить хочу, — просил Федька.
Фартовый, открыв дверь, позвал Подифора. Тот только что вернулся из распадка. И на зов Берендея бросился бегом.
— Федьке плохо, — указал на Харю фартовый.
Бригадир глянул на Харю. Потрогал лоб, пульс. Помыл руки. И, попросив чистое полотенце, стал перед лавкой на колени. Осторожно, медленно вытаскивал из тела поселенца финку.
— Спирт возьми в палатке. Мужики покажут, где стоит. Быстрее иди. И бинт прихвати, — сказал фартовому.
Когда Берендей вернулся, бригадир еще вытаскивал финку, тихо разговаривал с Харей.
— Повязали бандюг. Всех словили. Один уже дохлый был. Его Берендей убил. Старшего их него. А другие двое — связанные валяются за палаткой. Мы их завтра милиции сдадим. За ними утром вездеход приедет. А ночью мы их покараулим, чтобы не расползлись…
Федька лежал, уставив глаза в потолок. Молчал. Ничем не выдавал нестерпимой боли.
Берендей неуклюже топтался рядом. Он чувствовал себя беспомощным перед случившимся. Смотрел на финку, на пальцы Подифора. Еще немножко и…
Слышал фартовый, если из-под финача хлынет кровь — не жить фартовому, если нет — есть надежда.
Подифор не спешил. Лезвие почти вытащил, остался лишь обоюдоострый конец финача. Его жало. И промысловик, знавший многие тонкости, будто замер.
Федька почти не дышал.
— Потерпи малость, Федунька. Уже скоро, — обещал мужик и тихо, на шепоте вытащил финач из тела.
— Не выкидывай, — заткнул рану бинтовым тампоном. Из- под него хлынула кровь, но охотник быстро остановил ее.
— Теперь не шевелись. Я тебе принесу настой от боли. Уснешь быстренько. А гам, глядишь, рана затянется за тройку деньков. А ты, Берендей, укрой Федьку. Тепло и покой, вот что нынче ему нужно, — говорил Подифор.
Вскоре он принес настой. Напоив им Харю, обтер лицо поселенца. И вызвал Берендея наружу кивком головы.
— Плохи дела, фартовый! Хорошего человека теряешь. Он за тебя, поганца, жизнь положил. На что ты снюхался с ними? Они ж тебя уложили бы за милую душу. Их из Черной милиция выкурила. Выследили их ночью. Троих милиционеров ранили. Даром им не сойдет. Федьку жаль. Больной был. А сумел тебя прикрыть собою. Эх, мать твою… Ну почему страдают лучшие? Ладно б чуть левее финач прошел…
— Ты думаешь, что не оклемается? — не верилось Берендею.
— Мало надежды, — вздохнул бригадир.
— Дай последнюю разборку сделать, — попросил его Берендей.
— С кем? С бандюгами?
— С ними.
— Отпустишь их.
— Еще чего!
— Тогда иди. Но не убивай. Их судить будут. Пусть перед всеми за все ответят.
— Не трону. Слово даю! — пообещал Берендей.
Белое Эхо и Лунатик лежали рядом с мертвым Паном, связанные по рукам и ногам.
— Ну, фрайера, надергались? Паскуды вонючие. На кой хрен лезли сюда? Чего тут оставили? Мало намокрили по свету? Зачем ко мне наладились? Иль я звал вас, пидоров? На что моего кента ожмурили?
— Не хрен ему в дела фартовые соваться было. Отдал бы ксивы — никто б не тронул.
— Ты, вошь ползучая, пес мокрый, со мной о том ботал бы. Иль терпежу не стало дождаться тихо? Мои ксивы! Они тебе на что? Я пахан! А ты что есть?!
— Мне хрен с тобой! Ксивы-сам знаешь зачем. Мусора на хвост сели. Смываться надо было. Не могли ждать. А твой кент залупился. Сам и наглотался, — огрызался Лунатик.
— Ты нашего пахана угробил. Чего за фрайера пасть раскрываешь? Иль Пан не в счет? — скрипел зубами Белое Эхо.,
— Все в счет. Но какая лярва замокрила в порту бабу Дяди? Кроме вас, блядей, некому было, — спросил Берендей.
— Нашел о ком вспомнить. Она что, твоя подружка? Так этих в любом кабаке… Не Пан гробанул. В очко проиграл Лунатику девятого, кто по трапу сойдет. Она и оказалась невезучей. Откуда знали, что блатная? — зло хохотнул Белое Эхо. И добавил — Моя лучше была. И то не жива. Почему другие должны дышать?
— Захлебнись, курва! Дядя — медвежатник. Вор в законе! Настоящий, честный вор! Тебе ль о нем богать?
— А чем мы хуже? Если б не твой кент, не знали мы о нем, далеко бы теперь были. Он, падла, высветил, — охнул Лунатик.
— Пан вас высветил. На виду у всех меня звал в распадок! — взревел Берендей.
— Не темни! Пан показывал, что мы линяем. Чтоб ты усек, кто твои ксивы и подсос увел, — уточнил Белое Эхо.
— А я позволял? — вскипел Берендей.
