его оставалось перетащить в подвальное помещение. Эта работа ложилась на плечи дюжих азербайджанцев – бандитов роль грузчиков не прельщала и откровенно злила, однако с Шарифовым спорить никто не решался.
Рамирова все еще время от времени била нервная дрожь, но в целом он уже овладел собой и раздумал помирать от кондратия. Он остался жив, и это уже стоило немалого. Надо только в очередной раз доказать свою необходимость. И выжить…
– Пять-шесть дней, – прикинул Шарифов. – А не многовато?
– Издеваешься? – поддержал Рамирова Кохман. – Быстрее не выйдет. Нельзя так обращаться с оборудованием. Порубили кабели и провода, повредили несколько хрупких деталей.
– Не было времени на ювелирную работу.
– Но сейчас есть?
– Мало.
– Тогда найдите кого другого, – встал в позу Рамиров, уже сообразивший, что замену ему найти нелегко.
– Ладно, работайте, – кивнул Шарифов.
– Зря вы Леху убили, – вздохнул Рамиров, лицо его омрачилось. – Лаборанты бы сильно помогли.
– Ничего. Это не штучный товар, – отмахнулся Шарифов.
– Товар, – горько усмехнулся Рамиров.
– Все, за дело.
Так Кохман и Рамиров стали работать бок о бок. Поселившись в подвальных помещениях, они восстанавливали оборудование – подключали, проверяли, тестировали. Сперва Рамиров настороженно отнесся к товарищу по несчастью. Но вскоре понял, что его коллега – такой же бедолага, оказавшийся в плену и имеющий не слишком большие шансы выбраться из этой передряги.
– Ты где работал в «берлоге»? – спросил Рамиров.
Они как раз монтировали похожий на бочку, утыканную штырями, синтезатор – основной блок для производства «елочки».
– Отдел наблюдателей института. – Кохман подправил что-то паяльником. – У Алексеева.
– Не помню тебя.
– Я работал с группой Малинина. Ты же знаешь, две зоны не соприкасались. Вы тащили самую секретную тему.
«Берлога» делилась на две части, в каждую раньше полагался свой допуск. Поэтому часто сотрудники в одном секторе не предполагали, что уже год работают рядом со своим однокурсником, что-то творящим в другом секторе.
– А, – протянул Рамиров.
– А я тебя помню. Один раз видел. Кстати, как «берлогу» к рукам прибрали?
– Понятия не имею. Года четыре назад пошли разговоры, что дотации порезаны, темы прикрыты. И это когда почти все закончили. Надо было возвращаться в Москву.
– Не хотелось?
– Ненавижу Москву! Она меня выдавила, как прыщ! Я там инородное тело! Чем мне там заняться? Слоняться по улицам? Побираться? Мне там нечего делать!
– Синдром ясен. Страх большого города.
– Ну, – замялся Рамиров.
– Все понятно.
– Ничего тебе не понятно!
– Ладно, ладно, – успокоительно произнес Кохман. – Спокойствие, только спокойствие, как говаривал Карлсон на крыше.
– Извини. – Рамиров приладил кожух на место и начал завинчивать гайку. – Ну а потом военную охрану сняли. Нам велели сдавать дела. Эвакуировали часть оборудования. Но моя группа оставалась. Постепенно ребята убыли в Москву. И остался я один. А потом пришли новые хозяева.
– И ты стал служить им?
– Да.
– Бандитам?
– А поймешь, где сегодня бандиты? Сегодня бандитизм – образ жизни. Я работал. Меня больше ничего не интересовало.
– «Елочка» – наркотик необычной силы.
– Мне ли это не знать. Идея возникла у нас – создать препарат, способный подавлять эмоции куда лучше транквилизаторов, не затрагивая работоспособность человека.
– Равнодушный, отлично соображающий биоробот?
– Да. Управляющий самолетом. Или атомной станцией. Где велики нервные перегрузки. При этом эффект должен быть легко обратимым, желательно без побочных действий. Но с самого начала нас занесло не туда. Мы зашли слишком далеко.
– Как они смогли захватить «берлогу»?
– А как они смогли захватить всю промышленность? Они все могут. У мафии сегодня столько денег, что можно космос осваивать и базы на Луне строить. Только лунные базы им не нужны.
– Им нужна «елочка».
– Именно.
– И мы будем работать на азеров, – горько произнес Кохман.
– Придется. Мне-то все равно. Можно подумать, тебе не все равно?
– Мне уже давно все до лампады. Когда тебе плюют в морду и не дают вытираться, ты сначала возмущаешься, все внутри кипит. А потом привыкаешь. И искренне благодаришь, когда тебе дадут после полотенце, чтобы вытереться. С собственным достоинством расстаешься быстро. И, как правило, безвозвратно.
– Если оно вообще есть на свете, это пресловутое достоинство… Мы – никто. Как специалисты мы нужны только этим типам. И спасибо им за это… Ну, допаял? – осведомился Рамиров.
– Да.
– Давай тестировать.
– Включай, – сказал Кохман.
* * *
Шарифов поднял всех своих людей. Головная боль – вот что такое это мероприятие. Он договорился с РОВД об усиленном наряде – намекнул на возможность теракта и покушения вблизи «Интуриста». Кому охота такое ЧП? Еще Шарифов подогнал бойцов из «Каймана» – своего частного сыскного агентства. Его люди толкались на кухне, следя за приготовлением блюд, чем страшно раздражали поваров. Но вдруг кто подсыплет стрихнин?
Шарифова очень беспокоила возможность покушения. Он не сбрасывал со счетов Бандеру.
Сперва юбилей хотели праздновать в Красном зале, но оказалось, что места там не хватит. Несколько длинных столов едва вмещали всех гостей.
Шарифов добросовестно отнесся к выполнению порученного задания – собрать всех уважаемых людей. Их оказалось немало. Директора магазинов и председатель совета директоров банка «Агат», народный артист из областного драмтеатра и заместитель директора облтелевидения. Из областных властей, из правоохранительных органов, где у Амарова тоже было немало друзей – уважаемых людей, не пришел никто. Юбиляр не обиделся. Дружба – дружбой, служба – службой.
– Немало нас, детей гордого азербайджанского народа, в этом городе, который стал для нас родным, – горячо говорил председатель правления банка. – В суете будней нелегко сохранить наши традиции, зато легко забыть друг о друге, о нашем братстве, забыть о взаимопомощи. У каждого свои дела. Свои проблемы. Но есть люди, которые объединяют нас. Которые всегда готовы дать добрый совет. Которые просто улыбнутся, когда тебе трудно, и на душе станет теплее. И этот человек – всеми любимый юбиляр. Пятьдесят – не возраст. Пью, чтобы было два раза по пятьдесят. И чтобы в тот юбилей мы снова собрались здесь и расцеловали бы нашего родного Ровшана, как я это делаю сейчас. – Банкир встал, подошел к Амарову и расцеловал его.
– Ай, молодец. Ай, хорошо сказал, – улыбался тот, смахивая навернувшуюся слезу.
– Это ты молодец, Ровшан. Не было бы все это правдой, не повернулся бы язык сказать такое. Но эти слова – от души.
– Я знаю, Аслан. И я тебя люблю, как и всех вас.
Амаров опрокинул бокал. Банкир тоже осушил его и с размаху грохнул об пол.
– По русской традиции на счастье!
– На счастье! – Амаров тоже шарахнул бокал.
Полетела и другая посуда. Пол усеяли осколки, официанты стрелой полетели за новой посудой. Они знали, что внакладе не останутся.
Не секрет, что у различных диаспор в России лучше всего прививаются те русские традиции, которые касаются пития. Аллах запретил правоверным пить вино. Но ни слова не сказал о водке, коньяке и виски.
Здесь собрались солидные мужчины, большинство из них имело смуглую кожу, некоторые по старинке сверкали золотыми зубами. Понимающий толк
