в «прикидах» мог бы полюбоваться на дорогие строгие костюмы, сшитые у лучших портных или купленные в дорогих магазинах, на прически, сделанные в элитных парикмахерских. За столом сидели женщины, хотя это нарушало восточные традиции – слабому полу нечего делать за столом, где празднуют мужчины. Но Россия трансформировала и эти традиции, смягчала их. Женщины были по большей части полные, увешанные золотом, злоупотребляющие косметикой, в тяжелых дорогих платьях.
Для Шарифова праздник был не в праздник. Он носился вихрем – проконтролировать подачу блюд, начесать холку нерадивым исполнителям, проверить охранников, обеспечить выпивку. Мусульмане предпочитали водку и коньяк хороших марок.
Праздник развивался по своим законам. Сперва гости чувствовали себя несколько скованно, натянуто обращались друг к другу: «а не подадите ли салатика», «нижайше благодарю».
После третьей рюмки речи стали длиннее, улыбки шире. Послышались шутки. Еще несколько рюмок – и начнутся фривольные анекдоты, не менее фривольные воспоминания. А вот до стадии выяснения отношений не дойдет. Не тот случай. В этом обществе все знали меру. И все уважали хозяина. А нет крепче уважения, чем то, которое основано на незыблемой зависимости.
В тот вечер в ресторан попасть было нелегко – не у всех получалось. Но у Люды Кош, естественно, никаких осложнений не возникло. Она сидела за столиком в углу и без всякого вкуса жевала своими новыми металлокерамическими зубами, за которые отдала шесть тысяч баксов, антрекот. Она любила антрекоты с кровью. И с картошкой фри. А еще с маринованным огурчиком и со стаканом красного вина.
Веселившаяся, занявшая полресторана шумная компания ее раздражала. Насмотрелась она на таких гуляк во всех московских кабаках. Они славословили, неискренне пели дифирамбы юбилярам, которых мысленно посылали ко всем чертям, изливали на них центнеры патоки льстивых и пустых слов. А виновники торжества со слезами радости на глазах верили во всю эту чушь. Противно.
Люда отхлебнула большой глоток вина и вонзила зубы в непрожаренное – по ее вкусу – мясо.
Амаров принимал поздравления, расцеловывался со всеми – с мужчинами, женщинами. И ронял мужскую слезу. Но Люда ошибалась в своих умозаключениях. Глава азербайджанской общины прекрасно знал цену каждому тосту и каждому тостующему. Понимал, как эти люди относятся к нему – кто из льстецов его ненавидит, кто желает его смерти, а кто, наоборот, молится, чтобы он прожил как можно дольше – но не от любви, а от той же выгоды. Он не верил ни в дружбу, ни в любовь. Он верил в преданность, основанную на невозможности предательства, которое обошлось бы очень дорого. Искусство управлять – это искусство делать предательство невыгодным.
Юбиляр пил немного. Он расслабился в минутную передышку между тостами и сидел, задумчиво обводя глазами публику. Он задумался о том полтиннике, который ему стукнул. Не так много. Но жизнь давно перевалила за середину. И где-то там маячит она, смерть. Амаров не считал себя слишком набожным, но предчувствовал – там, за порогом, что-то есть. И что встретит его там? Действительно ли там воздастся по заслугам? И по каким его заслугам воздастся особенно?
– Дай я тебя расцелую, дорогой друг, – полез к нему лобызаться народный артист – седой статный мужчина, снявшийся в главных ролях в десятке художественных фильмов.
– Ай, дорогой, спасибо, что пришел, – произнес юбиляр. Артист прилетел прямо из Москвы, не пожалел времени и денег.
– Ровшан, ты мой друг, – всхлипнул уже прилично налакавшийся народный артист, чмокнув Амарова в щеку.
Пока народный артист, как массажист, охлопывал его по плечам и спине, Амаров обвел глазами зал. И на миг оторопел.
Она! Ее голос: «Эти милые кудряшки»! Пустая, никчемушная песня. Пошлые слова. Но эта мелькнувшая на экране изогнутая спина! Эта нежная грудь!
Амаров зажмурился.
– Если что – я всегда, – в излюбленном стиле растрогавшихся русских пьяниц что-то заливал народный артист.
– Извини, мне нужно дать указания. – Амаров обогнул артиста и направился к Шарифову.
Тот разговаривал с метрдотелем.
– Сахиб, подойди сюда, сынок.
Шарифов что-то сказал метрдотелю и быстро подскочил к хозяину, как хорошо дрессированная собачонка.
– Слушаю, Ровшан Магомедович.
– Посмотри, – кивнул Амаров в сторону Люды Кош. – Видишь?
– Певичку? – спросил Шарифов. – Она живет в этой гостинице.
– Я хочу, чтобы она праздновала этот вечер с нами.
– Попытаемся.
– Попытаемся? – удивился Амаров.
– Сделаем.
– И без грубостей. Женщина должна чувствовать себя хозяйкой, королевой, предметом почитания.
– Почувствует, – заверил Шарифов и подозвал одного из своих людей. Что-то прошептал ему.
Тот вышел. Появился через десять минут. Кивнул Шарифову. И подтащил к столику певицы две корзины с розами и гвоздиками.
– Это что? – удивилась Люда.
– Приказано, – сказал человек.
Шарифов подсел к ней за столик.
– Не подумайте дурного, – сказал он.
Люда окинула его взглядом. Мужчина ей понравился – атлет с красивым восточным лицом. Она не испытывала предубеждения к кавказцам. По практике знала, что в постели они дадут фору любому русскому мужику.
– Это не от меня. Это от Ровшана Магомедовича.
Люда приподняла вопросительно бровь.
– От нашего юбиляра.
– Передайте ему спасибо. Так все поют сладко – можно подумать, его тут любят, – неприветливо улыбнулась певица.
– Еще бы не любить. Он хозяин этого города.
– Мэр? – удивилась Люда.
– Кто такой мэр? Тьфу. Амаров – этим все сказано. И он приглашает вас за стол.
– Но…
– Отказываться невежливо. Знаете, смертельная обида.
– Слушай… – попыталась вспылить Люда.
– Люда. Сделайте приятное человеку в день юбилея. Он ваш горячий поклонник. У него есть видеозаписи со всеми вашими клипами.
– Врешь ведь.
– Клянусь хлебом… Не отказывайте. Посидите просто за нашим столом. Пожалуйста.
Певица кивнула, поднялась со стула и направилась к гуляющим.
– Подарок небес! – Амаров просветлел ликом, проворно встал, поклонился, поцеловал Люде ручку.
Певица села рядом с ним.
– Прошу внимания, – сказал юбиляр, поднимаясь.
Застольные разговоры затихли.
– Наше общество почтила своим присутствием гостья из Москвы. Прекрасная певица. Талантливейший человек. Очаровательная женщина. Люда Кош.
Раздались аплодисменты. Аплодировали с пьяным энтузиазмом.
– Этот бокал я хочу поднять за нее. Ее песни известны всем. Мы привыкли видеть ее по телевизору. И сегодня я хочу разбить свой телевизор, пусть это и «Сони». Разобью – и рука не дрогнет. Поскольку вижу – и сотой доли красоты не может передать этот ящик! За вас, Люда!
Певица встала. Чокнулась с ним.
– У нас традиция. – Амаров чмокнул ее в щеку.
– Спасибо. – Люда расцеловала его три раза.
Амаров так и прилип к певице. При желании он становился умным и обаятельным собеседником. Кавказскую простоту и наивность как рукой сняло. Он знал, как обращаться с женщинами. Люда ощущала исходящие от этого человека флюиды – власти, денег, несгибаемой воли.
Время летело. Вечер заканчивался. Появился помощник Шарифова и что-то передал ему. Тот отозвал хозяина и сунул это нечто ему в руку.
– Мне пора, – начала было Люда Кош.
– Подождите. У меня для вас сюрприз. Сейчас провожу гостей, и мы еще поговорим.
Большинство гостей
